Кто останавливался когда-нибудь в гостинице в незнакомом городе, тот поймет меня сразу. Поблагодаришь горничную за то, что проводила до номера, повернешь ключ изнутри (зачем это нужно, я не знаю, но хочется повернуть ключ — наверно, для того, чтобы еще лучше и прочнее почувствовать себя хозяином комнаты), осмотришься. Вешалка есть, умывальник, письменный стол… Впрочем, нет. Сначала вы обязательно подойдете к окну, отдернете занавеску, и вашему взгляду откроется гостиничный двор с грудой порожних ящиков, железная пожарная лестница, противоположное крыло гостиницы, а за ней, на фоне серого зимнего неба, либо фабричная труба, либо скелетообразная телевизионная мачта.

Но мне повезло. Вместо трубы и мачты поднимались вдали стройная, некогда пятиглавая, а теперь обезглавленная, церковь и аккуратная шатровая колокольня. И небо не серое, а чистое, синее. Солнце давно ушло из гостиничного двора, от порожних ящиков и железной пожарной лестницы. Оно освещало откуда-то издали, очевидно, поверх многочисленных городских крыш, только церковь да колоколенку. Стена гостиницы, над которой возвышались легкие, грациозные сооружения, казалась темно-серой, только что не черной, по контрасту с ярко освещенным золотистым пятном церквушки. Говорят, прекрасная архитектура прекрасна даже в руинах. А тут и всего-то сшиблены кресты да ободраны луковичные купола.

Но я слишком задержался у окна. Обычно хватает беглого мгновенного взгляда. Итак, вешалка, умывальник, стол. Телефон на столе… Вот здесь-то и появляется это странное чувство, которое мне хотелось бы отметить. Вы сразу вспомните, что в этом городе некому звонить и вам тоже никто не позвонит.

Вокруг большой город. На тротуарах бесконечные вереницы людей, в магазинах — толчея, кинотеатры переполнены, тысячи и тысячи окон зажигаются с наступлением сумерек. А позвонить некому.