Не думал, не гадал командир дивизионной разведки капитан Громов, что когда-нибудь придется ему брать такого странного «языка»… о четырех ногах! В одной из ночных вылазок на его возвращавшихся с задания разведчиков внезапно напал здоровенный пес. Собаку подстрелили, но когда вернулись за оставленным из-за обстрела пленным немецким офицером, оказалось, что она жива. Громов решил выходить «немца» и попробовать «перевербовать», сделав из врага верного боевого товарища…
I
Есть у разведчиков примета: если приказано любой ценой добыть «языка», значит, жди наступления. А если «языка» не удалось взять ни с первого, ни со второго раза, а тебя все равно посылают за линию фронта, — тут уж и гадать нечего.
Капитан Громов нервно поглядывал на часы и прикидывал, сколько осталось до рассвета.
«В запасе минут сорок, — думал он. — На той стороне тихо. Ширина ничейной земли восемьсот метров. Успеют…»
Громов закурил. Как ни слаб огонек папиросы, но после каждой затяжки он высвечивал резко очерченные скулы со впалыми щеками и чуть приплюснутый нос. Капитан курил одну папиросу за другой и методично тюкал кулаком по брустверу. Старая привычка. До войны Виктор Громов был неплохим боксером. В разведке это пригодилось.
Теперь Громов — командир дивизионной разведки. За линию фронта ходит редко. Зато в подчинении целая рота. И всех надо обучить премудростям разведывательной работы. Еще вчера капитан получил задание добыть «языка». Не такое уж сложное дело. Да и ребята ходили тертые. Но вернулись ни с чем. Одному прострелили плечо. У другого не хватает двух пальцев. И оба заявили, что, если бы не тот проклятый пес, все было бы хорошо. Немца взяли чисто, связали и поволокли. На ничейной земле догоняет их здоровенная собака, хватает за руку — и пальцев как не было. Удалось, правда, шибануть ее прикладом. Пока собака приходила в себя, отползли за бугорок. К тому же немцы врубили прожектор и давай чесать из пулемета. Как ни старались прикрыть «языка», его убило.
II
— Ну что ж, надо браться за гуж, — вздохнул Громов. — Для начала… Для начала ты должен привыкнуть к моему голосу — значит, буду думать вслух.
Виктор начал говорить про уход, про собачью живучесть. Одновременно делал загородку в углу блиндажа. Потом принес охапку соломы, бросил на нее старую шинель, взял собаку на руки и осторожно перенес на лежанку.
— Привыкай и к моему запаху, — сказал он. — В этой шинели я так попотел, что нюхать тебе не перенюхать.
Виктор присел, потрогал горячий, сухой нос, потрепал крутую холку. Встал. Закурил.
— Ну, хорошо, сейчас затишье. А что делать, когда начнутся бои? Наступать ведь будем. Да-а, не дело я, видно, затеял.
