Никто не видел, как он вошел в деревню, но наутро все узнали, что поселился ятри на краю рисового поля в хижине умершей бездетной старухи, которую почему-то не сожгли с умершим мужем. Позже выяснилось, что первыми ятри увидели сын брахмана Арун и Мара из табора. В час, когда чаяло взойти солнце, они покинули берег реки, где все вокруг было тайно сопричастным их уединению, и поспешили к опустевшей хижине, у порога которой уже пророс дикий рис. Но внутри хижины, в прямом бледном луче, идущем от прорехи в соломенной крыше, увидели они спящего на земляном полу человека. И долго, дивясь, смотрели на него, потому что ятри был белокож и светловолос. Но ни Арун, ни Мара не могли никому рассказать о ятри, ибо брахман запрещал сыну близко подходить к табору, потому что наты принадлежали к низшей касте. Поначалу говорили, что в таборе о белом человеке сказал ребенок, которому от роду было три дня, и этому многие поверили, потому что у натов уже случалось подобное. Местное предание о любящей змее с девичьим сердцем запечатлело, что пожилая молочница Анасуйия в предрассветный час, когда еще не проснулись и не залаяли деревенские собаки, как обычно, понесла в дом судьи Нидана масло, творог и дахи и в нежном серебристо-молочном свете зари заметила у одинокой хижины красный сполох, который напомнил ей красную юбку Мары. А когда молочница увидела Аруна, прямого, как ствол банановой пальмы, который несмелым и застенчивым шагом шел по земляным перемычкам рисового поля, молочница мягко опустила кувшины на землю, накрыла их большими зелеными листьями и поспешила к хижине, надеясь найти там какие-нибудь улики тайной встречи и из самых лучших побуждений донести о ней брахману. От хижины Анасуйия бежала точно молодая слониха. Сквозь редкие черные усики под крупным пористым носом проступили бусинки пота. Пока брахман совершал омовение и утреннюю пуджу на берегу реки, молочница, точно оживший раскрашенный бут, в нетерпении ходила туда-сюда перед домом жреца, покусывая крашенные бетелем губы.
— Он белый! — воскликнула молочница и всплеснула полными руками навстречу подходящему брахману.
— Кто белый? — отрешенно переспросил жрец, думая о твороге, который, по обычаю своему, Анасуйия непременно расхваливала. Брахман не находил взглядом ни кувшина, ни крынки.
— У него белая кожа… светлые волосы! — Молочница поправила на полной груди яркую накидку. — Белый человек в заброшенной хижине!.. От маковицы до века левого глаза у него жуткий шрам!
