Старуха какая-то… – пробормотала мама, поднявшись на цыпочки, чтобы дотянуться до дверного «глазка».

Когда примеряли, на какой высоте делать «глазок» в новой двери, мама собиралась в театр и была в туфлях на высоченных каблуках, которые называются «шпильки». Сантиметров десять, наверное, были эти «шпильки». Вот и ошиблись с «глазком».

Поэтому сейчас, когда мама была обута в домашние тапочки, ей надо было тянуться на цыпочках изо всех сил. И похожа она была при этом на какую-нибудь вредную подглядывающую девчонку.

– Стульчик принести? – пошутил папа, зашуршав на кухне газетой. Он всегда читал газеты за ужином. – Ладно, дай я открою. Вдруг там шайка бандитов.

– А старушка – их атаманша, – засмеялась мама, пропуская папу к двери. – Как в «Снежной королеве», да? «Будь осторожен, дорогой Кай!»

Значит, очень впечатлительным был Филя, если такое обычное событие, как чье-то хулиганство, привело его в бешенство. И особенно взбесила надпись на потолке лифта. После всех своих школьных кличек такое оскорбление он простить не мог. Филе почему-то показалось, что эта надпись направлена прямо по его адресу, хотя он и понимал, что так думает любой человек, поднявший голову. И, стоя прямо под этой надписью, он поклялся отомстить обидчику не только за себя, но и за всех обиженных. Но какая месть может быть за обиду? Поимка преступника!

Приняв решение, Филя успокоился и даже окинул одним взглядом свою жизнь. И сразу убедился: какой же эта жизнь была скучной! Учеба – каникулы, учеба – каникулы, болезнь – выздоровление, дача – город и две поездки на море. Вот и вся биография. Даже у бабочки-капустницы она интересней. То она куколка, то – гусеница. А Филя как жил, так и живет – одинаково, как тысячи и тысячи людей вокруг…

И поэтому он очень даже обрадовался, что судьба подбросила ему приключение. А станет ли это приключение интересным, во многом зависит от него самого. Ведь можно плюнуть на все эти надписи, уйти домой – и валяться на диване перед телевизором или опять читать про египетские пирамиды… А можно напрячь все свои извилины и заставить их ответить на несколько простых вопросов.

Кто это сделал? С какой целью? И как этого «кого» поймать? Собственно, Филя уже потихоньку начал отвечать на эти вопросы. Нашел же он по отпечаткам краски тринадцатую квартиру!

Правда, от одного из этих вопросов Филя даже прыснул смехом, не удержался. Как это – с какой целью? На это никто не ответит. С какой целью хулиганы ломают почтовые ящики, разбивают окна на лестничных площадках, выбрасывают пачками старые газеты с верхнего этажа? Без цели. Просто так.

Кошка Дуся покачивалась вверх-вниз. Потому что она устроилась дремать, свернувшись клубочком, прямо на животе у Фили. Он дышал, а кошка покачивалась. Филя улыбнулся и вспомнил любимое свое занятие во время отдыха на море: покачиваться на волнах, лежа на надувном матрасе.

Правда, однажды он так увлекся, то есть уснул, что потом его буксировали к берегу на спасательном катере. Волн на море не было, а легкий ветерок дул со стороны берега – и матрас потихоньку стало относить все дальше и дальше. Филя пригрелся на солнышке, задремал и не заметил этого… Ему снилось, что его зовет мама. И можно сказать, – сбылся этот сон! Когда подплыл катер со спасателями, разбудившими Филю, он услышал наконец, что над морем как-то странно звучит его имя. Вначале он подумал, что это кричат в мегафон, но потом, вглядевшись в сторону пляжа, все понял. Оказывается, мама собрала всех загорающих в своеобразный хор – человек пятьдесят по ее команде дружно ревели: «Фи-и-ля!» Поэтому весь пляж и встречал катер с матрасом аплодисментами и дружным ревом, какой бывает на стадионе.

Потом до самого конца отдыха Филя был знаменитостью курортного поселка. И он понял, как тяжело бремя славы. Каждое утро его приветствовали даже бродячие беспризорные собаки, занятые сбором всяких вкусностей на многолюдной набережной. Про людей и говорить нечего – все наперебой старались показать свое остроумие, вспоминая приключение Фили. И про штормовое море шутили, и про акул, и про кругосветное путешествие… Филя уже, чтобы не встречаться с этими «остроумными» дяденьками, научился ходить, как горбун какой-нибудь – наклонившись чуть ли не к самой земле. Чтобы не узнавали.

Даже воспоминания не отвлекли Филю от тяжелых мыслей. Так вот он какой, оказывается, тринадцатый год жизни! Наконец-то дошло до Фили, что невезучий год как раз сейчас и идет. Ведь когда тринадцать исполнится – это уже следующий, четырнадцатый, год начнется. А сейчас он и есть, невезучий.

Да об этом можно было догадаться, и не умея считать! Достаточно вспомнить несколько последних событий этого злосчастного года.

Школа была совсем рядом. Ехать не надо, идти – две минуты. Поэтому мама очень удивилась, что Филя выходит так рано.

– Еще целых полчаса! Что же ты собираешься делать? – спросила она. – Или уроки вчера не успел приготовить?

– Успел, успел, – отмахнулся Филя. – Все равно в класс раньше первого звонка не пустят. Пообщаемся с ребятами во дворе.

– Пообщайтесь, – улыбнулась мама. – А ты успел подружиться с кем-нибудь?

– Да нет… пока, – пожал Филя плечами и вышел.

Уроки в школе – не такой уж и плохой вариант жизни. Если урок скучный – смотри в окошко или играй в геймбой, предварительно отключив звук, или мечтай о какой-нибудь удаче в будущем. Например, о ценной находке или о той же поездке в Египет. Хотя, если честно, уже порядком надоело мечтать про эти пирамиды. Что толку мечтать впустую, зря извилины напрягать? Никуда эти пирамиды не денутся. Тысячи лет стояли, постоят еще немного, потерпят, пока Филя сможет выкроить пару неделек для встречи… Тогда и разберется он с ними. Обязательно заберется на самый верх пирамиды Хеопса – ну и, конечно, в какой-нибудь подземный лаз попытается залезть.

Наверху, наверное, повеселей будет. Но не для развлечения же он будет ползать, верно? Вообще-то к тому времени, когда Филя окажется у своих пирамид, он уже такую силу воли в себе воспитает, что ни о каком страхе и речи не пойдет.

Примерно в таких неторопливых мечтаниях Филя проводил время на скучных уроках. Если урок интересный, время само летело незаметно. Как на уроке химии, например. Или физики. Там хоть что-то интересное можно узнать. А литературу, рассуждал Филя, лучше проходить самостоятельно. Надо дать каждому школьнику список книг, которые необходимо прочитать. А потом и написать о прочитанном. Что-то вроде сочинений, как будто ты сам себе рассказываешь, чем тебя заинтересовали эти книги. Не так это просто – исчеркаешь кучу черновиков, пока научишься внятно рассказывать то, что думаешь.

Конечно, в школе и без того бывали сочинения. Но самостоятельно придуманный способ изучения литературы казался Филе более разумным, чем слушание скучного пересказа «Мцыри» Лермонтова в училкином исполнении. Даже уши хотелось заткнуть.

С русским тоже… не очень. Вот и сегодня училка раздает сочинения на тему о летних каникулах.

В последнее время Филя стал молчаливым и рассеянным. С первого раза он не слышал обращенных к нему вопросов. Дома-то ладно: с мамой и папой ничего не случится, если и переспросят два-три раза. А вот учителя не очень старались докричаться до Фили. Просто снижали оценки, и все. И у Фили вообще настроение стало катиться под уклон, как будто это настроение село в ту самую тележку на «Формуле-1» и понеслось к подвальному окошку гостиницы «Пекин»…

А все потому, что голова Фили была до отказа забита несколькими вопросами. И не мог он найти ответы на эти вопросы.

Почему история с машиной так странно завершилась? Кто звонил в тот вечер, спрашивая о повестке в милицию? Почему перепутали номер квартиры? И, наконец, самый неразрешимый вопрос: почему прекратились безобразия в подъезде? Новые надписи на стенах больше не появлялись, лифт оставался чистеньким. Не говоря уже о том, что никто больше не красил всяких домашних птиц вроде попугаев.

Нормальный человек, конечно же, должен был этому радоваться. Но у Фили была странная черта характера: пока не ответит на мучающие его вопросы, не может жить дальше со спокойной душой. Вот и сидел он на уроках, задумавшись как великий мыслитель, вот и шел по двору, не замечая луж и асфальтовых колдобин, пока не спотыкался так, что чуть не падал. Вот и не слышал ничьих слов – думал…

А ничего не придумывалось. Хотя если быть абсолютно объективным и беспристрастным – как будто не живешь в этом доме, а наблюдаешь жизнь с какой-нибудь далекой планеты, – ответ на все эти вопросы был. Один-единственный. Но ответ этот казался Филе неправильным, потому что трудно было оставаться беспристрастным и объективным, если ты не инопланетянин.

Аське бы только бегать, прыгать и лазать по деревьям! Ну и жевать при этом, конечно. Все остальные занятия она считала скучными и необязательными. И как ей удавалось сидеть в школе на уроках? Этого никак не мог понять Филя.

Нет, не годилась Аська в помощники, если дело касалось неподвижности. А ведь всего-то и попросил ее Филя покараулить у дверного «глазка». Дело в том, что в «глазок» общей двери, ведущей к квартирам первого этажа, Аська вполне могла наблюдать все, что происходило перед лифтом. А главное, было видно окошко будки консьержки. Если оно закрыто, – значит, старухи в будке нет. А если в это время ее нет и в квартире у Дани, – значит, консьержка куда-то вышла. Все просто.

Такой простой план придумал Филя. План по освобождению Дани от домомучительницы. От Аськи требовалось только одно: глянуть в «глазок» и, если старухи нет на месте, позвонить по телефону.

Но вредная девчонка не соглашалась:

– Ага! Вы из меня такую же консьержку сделать хотите? Что я, торчать должна у двери, как часовой?

Охранник склонился к окошку и стал что-то писать на листочке. При этом он смешно жестикулировал, поднимая над головой руку, будто показывал рога. Или скорее рука его напоминала изогнутую шею плывущего лебедя.

«Что это он там рисует? – подумал Филя. – Портрет хулигана, что ли?»

Охранник размашистыми и уверенными движениями черкал по листу. Ясно было, что он не записку пишет. Портреты так тоже не рисуют.

«Может, объявление? – предположил Филя. – Крупными размашистыми буквами, чтобы сразу бросались в глаза всем, кто проходит мимо. Но при чем тогда эти странные жесты?»

Закончив черкать, охранник швырнул листок в окошко и постучал пальцем по часам. Спешу, мол. И, вполне соответствуя этому жесту, быстро оглянулся и выскочил из подъезда.

Даня ничего не понимал.

– Как это задержать? – кричал он в трубку. – Да ты что, с ума сошел? Я с ней и разговаривать не хочу!

«Ничего себе! – подумал Филя. – Что это он орет? Всегда же шептал».

В трубке что-то гудело – даже Данин крик Филя едва расслышал. Приходилось и самому говорить погромче.

– Нам надо будку Холеры обследовать! – Филя не заметил, что назвал консьержку так, как предложила Аська. Не Калерия и не Холерия, а обыкновенная Холера. – Придумай что-нибудь, задержи ее!

Филя смотрел то на Аську, потиравшую стукнутый лоб, то на папирус. Неужели у него тоже началась эта «студенческая игра»? Как у Ивана Сергеевича? Ведь очень похожая кошка была изображена охранником на листке, который они с Аськой подсматривали в будке…

Наверное, и Аська думала об этом. Она вглядывалась в папирус и шептала:

– А почему обезьянки?

Иван Сергеевич засмеялся:

– А почему нет, Ася? Ты кого хотела увидеть?