По теории вероятности, рейсовый пассажирский суперлайнер «Селигер» и «Изумрудный странник» никак не должны были встретиться в бесконечных космических просторах. Но свела их не какая-то теория вероятности. Их свела сама судьба, которая именно в тот день и в тот час решила обнажить свой звериный оскал перед шестнадцатью членами экипажа и ста пятнадцатью пассажирами «Селигера».

Прерывистый, переливающийся тонкий звук повис в рубке в десять часов двадцать шесть минут, когда суперлайнер находился в ста шестнадцати миллионах километров от Земли. Тимур Гиатулин, капитан «Селигера» (самый, кстати, молодой из капитанов подобного уровня), не испытывал никакого беспокойства. «Селигеру» ничто не угрожало. Сигнал тревоги означал лишь то, что следящие системы внутри сферы их контроля обнаружили космическое тело более-менее крупных размеров.

— Небольшое развлечение, — зевнул первый пилот Сева Мамаев, полулёжа в кресле справа от капитана.

Рубка представляла собой овальное просторное помещение. СТ-экраны создавали иллюзию, что кресла и пульт висят прямо в открытом космосе. У новичков с непривычки здесь кружилась голова и подкашивались ноги.

— Удаление объекта — семьдесят восемь тысяч километров. — Голос у бортового компьютера был женский, мягкий и очень милый. Старые капитаны, как правило, не допускали таких вольностей и предпочитали жестяные бесстрастные модуляции. Но Тимур был молод. Ему нравились женщины с такими голосами. Когда говорил компьютер, то воображение рисовало полногрудую, сексуальную блондинку, ростом эдак не меньше метра восьмидесяти, то есть на полголовы выше самого Тимура.

Ощущение грядущих неприятностей возникло ещё утром, когда я старательно чистил зубы в ванной комнате своего номера в отеле «Аскольд». Это гнетущее чувство не могли развеять ни инфракрасный душ, ни акупунктурный массаж, которых обычно хватало, чтобы сообщить заряд бодрости и оптимизма на весь день.

Погода стояла тёплая. Я вышел на балкон, на котором свободно можно было бы ездить на велосипеде, положил руки на перила, вглядываясь в даль. В лицо дохнул приятный весенний ветерок. С семидесятого этажа отеля открывался вид почти на весь город. Древние купола святой Софии, сияющее в лучах солнца золото лавры, воды Днепра и лёгкие ажурные конструкции мостов через него. Старый город имел примерно такой же силуэт, что и в начале двадцатого века, он был восстановлен лет семьдесят назад, когда весь мир помешался на восстановлении исторических городских ландшафтов. Неподалёку от святого Владимира взметнулся ввысь стометровый угрюмый казак с саблей, которая с точностью до доли градуса указывала на Москву. Это безобразие было возведено полсотни лет назад, когда к власти пришла очередная оголтелая националистическая клика. «Щоб усе видели величие ридной Украины и щоб поганым москалям неповадно було» По ту сторону Днепра высились безобразные коробкипамятники жилой архитектуры двадцатого века. Строили тогда плоховато, эти здания, по идее, давно должны были разрушиться, если бы не силиконовые суперполимерные покрытия, произведшие революцию в хлопотливом деле охраны памятников. Как зубы дракона, торчали чёрные полукилометровые небоскрёбы- это уже двадцать первый век. Изящно вздымались ввысь ажурные конструкции, башни-блины, нанизанные в совершенном беспорядке на опоры шары, кубики, светилась в солнечных лучах перламутром улитка ТЭФ-станции двадцать второй век. За городом снижался пассажирский авиалайнер, походивший на барракуду с разросшимися плавниками. Сейчас он приземлится в Бориспольском порту, откуда тянутся нити по всему миру- в ГИТА, Австралию, Антарктиду, даже на низкоорбитальные космические станции.

Встреча мне назначена на полвосьмого вечера. За последние две недели у меня это будет, пожалуй, первый день, большую часть которого можно беззаботно убить впустую. Просто глядя с высоты птичьего полёта на город, или плюя в потолок, или посасывая шоколадный лимонад с коньяком и белым вином — жуткую смесь, которую только я и могу пить.

Пятнадцать минут на зарядку- это святое. Упражнения шли с нарастающей скоростью. Закончив, я посчитал пульс- чуть выше нормы. Ничего, пока я ещё в неплохой форме. Теперь под душ, затем растереться чуть не до крови и я в полном порядке.

Закончив привычные процедуры, я критически осмотрел себя перед зеркалом. Новомодная штучка — когда в него смотришь, не возникает никакого ощущения, что перед тобой стекло, пока ладонью не коснёшься холодной гладкой поверхности. Кажется, что напротив стоит человек, не имеющий к тебе никакого отношения, лишь очень похожий на тебя и кривлянья ради повторяющий твои движения. Кто же он? На вид — из мелких чиновников или торговцев, Может, кто-то ещё, но ясно видно — не из героев. Рост сто семьдесят восемь — на три сантиметра ниже среднего, мышцы не так чтобы хилые, но отнюдь не атлета, плечи, на мой взгляд, узковаты, а бёдра широковаты, на боках складка жира, правда, небольшая, но никак не удаётся её согнать. Грудь не волосатая и не колесом. Но это ещё полбеды. Хуже всего физиономия: круглая, полная, нос картошкой, и этот чёртов розовый румянец, придающий лицу какое-то по-детски наивное выражение, — ещё куда ни шло, когда человеку восемнадцать, но когда тридцать восемь! И когда этот человек- ты, то это никуда не годится!

— Ниночка, это тебе, — с предельным обаянием, на которое только был способен, улыбнулся я и протянул коробку натуральных немецких крангеров. Ким любил, чтобы в его приёмной сидели рослые длинноногие секретарши с роскошными бюстами. Я тоже люблю таких женщин, но, к сожалению, моя круглая физиономия не всегда внушает им должные чувства.

— Ты, как всегда, вежлив и очарователен, — явно льстя мне, произнесла Нина, сверкнув ослепительными ровными зубами ярко-фиолетового цвета — по последней моде. Беда с этими женщинами. То волосы люминокрасителями обрабатывают и светятся так, будто вылили на голову бидон горючего и подожгли То ногти металлопластиком покрывают. То платья из прозрачного пластика надевают.

— А ты, как всегда, прекрасна, Ниночка. Я бы с удовольствием пригласил тебя на чашку кофе в «Гинденбург», но природная скромность не позволяет мне произнести вслух такое предложение. Ким у себя?

— Да, он тебя уже ждёт.

Ким полулежал в кресле-пузыре и изучал бумаги, время от времени затягиваясь сигаретой Он был не в настроении. Искоса посмотрел на меня, кивнул и пробурчал какое-то нечленораздельное приветствие. Кабинет у Кима был огромный. Два угловых окна выходили в парк, во всю стену сияло объёмное изображение туманности Андромеды — хозяин любил экзотические виды. Вся обстановка состояла из нескольких кресел-пузырей и огромного стеклянного стола с компьютером

Слежку я обнаружил через два дня. Точнее, я не видел ни «прилипал», которые не спускали бы с меня глаз, ни аппаратуры для наружного наблюдения. Просто возникло ощущение, будто за мной присматривают.

Насколько я мог доверять своим ощущениям? Иногда они обманывали меня, но, правда, крайне редко. Мне пришлось побывать в стольких переделках, что, по идее, я давно уже должен был отправиться в дальний путь, из которого не возвращаются. Так бы и случилось, если бы не подсознательное иррациональное предчувствие того, где и когда должен свалиться кирпич, предназначенный для меня.

Если за мной действительно ведётся наблюдение, тут возникает несколько вариантов. Наша контора время от времени увлекается подобными занятиями с целью выяснения, чем занимаются её сотрудники и не играют ли они на двух шахматных досках сразу. Мог ещё организовать мне прикрытие Веденеев, ведь мероприятия под грифом «С-6» не шутка. На мой след могли выйти и старые клиенты — их трудно упрекать за желание пустить мне кровь и поплясать на моих костях. Наконец, это может быть связано с последним заданием — тот загадочный НЕКТО изучает меня или пытается ликвидировать. Последний вариант казался мне совершенно нереальным.

По правилам я сразу должен был обратиться к Киму или Веденееву. Все указания и инструкции неукоснительно требовали этого, Но, не имея ничего конкретного, к начальству я решил пока не идти — надо подождать, осмотреться. Если наблюдение действительно ведётся, то очень квалифицированно и хитро. Обычных «прилипал» я срисовал бы в течение получаса. Или это пункты контроля когда за тобой не ходят по пятам, а просто проверяют, появишься ли ты в определённое время в каких-то точках. Либо — техническая разведка. В квартире и подъезде при помощи ЭН-детектора никаких скрытых устройств обнаружить не удалось, но это не значит, что их нет. Ведь всю улицу не обшаришь. В эти несколько дней я так ни на что и не решился. А потом… Потом встретил Лику, и мир в одночасье изменился, засияв для меня тысячами новых цветов и оттенков. Тот же самый мир стал другим — много лучше и красивее. А во всём этом была виновата она — девушка с бронзовыми волосами. Звучит романтично — «пышные волосы цвета бронзы». На самом деле я не люблю, когда у женщины волосы такого цвета. Но какое это имело значение, когда речь шла о Лике? Познакомились мы с ней при самых дурацких обстоятельствах. Я был вынужден выступить перед ней в роли благородного рыцаря Ланселота. Кому-то, может, и нравится такой способ знакомства с женщиной, в чём я сомневаюсь, я же в таких ситуациях ощущаю себя полным идиотом.

К тому времени ощущение, что за мной наблюдают, почти исчезло, я отринул все страхи, решив, что у меня просто расшалилось воображение и подрасшатались нервы. Надо продолжать отдыхать на всю катушку, но как? Шум и гам поднадоели. Сходил на новые «Метаморфозы» с Воронцовой и Морисом Берном в качестве ведущих. Бред! Как такое может кому-то нравиться? Я люблю классический театр. Подался во МХАТ. Пьеса, на которую я попал, была из модерновых, с СТ-проекциями и безобразным запаховым сопровождением. Это вообще издевательство над театром! В Лужниках открылся новый комплекс «Франкенштейн XXII век» — с психоэффектами и чувственным наведением. Считалось, что это гвоздь сезона и приличный человек просто обязан побывать там. Я считаю, что это занятие для конченых кретинов, подобные кровавые игрища нужно запрещать, как наркотики. Помню, наше управление подготовило справку, где ясно отмечалась корреляция между садомазохистскими психотронными эгозамещающими зрелищами, с одной стороны, и самоубийствами, преступлениями и массовыми беспорядками — с другой. Справка благополучно утонула в море подобных бумаг где-то наверху. Оно и неудивительно. Население — всю эту гигантскую, не имеющую никаких достойных целей биомассу — нужно хоть чем-то занять, пусть даже и такими мерзкими зрелищами…

За несколько дней знакомства с Ликой я подрастерял боевую форму, это и стало одной из причин, по которой я влип в историю. Обвинять в чём-то Лику у меня и в мыслях не было, это просто невозможно. Ведь ничего лучшего в моей жизни никогда не было и быть не могло. Такую женщину можно встретить только раз в жизни. Встретить — и умереть от любви,

Впрочем, уж что-что, а умирать я не собирался. Я' жил полной, как никогда, жизнью. Я ловил любую секунду нашего с ней общения. Время начало вытворять странные фокусы, оно стало резиновым — то растягивалось и текло до безобразия медленно, когда Лики не было рядом, то летело на всех парах, когда она находилась со мной. А в самые сладостные минуты вообще останавливалось, и тогда вся Вселенная коллапсировала и обрушивалась в одну сингулярную точку, в которой были только две бесконечно счастливые души — моя и Лики.

Что в ней было такое — я и сам иногда не мог понять. Внешность, прекрасная фигура — это важно, но бывают женщины и покрасивее. Изящество, аристократичность — конечно, но бывают и не хуже. Податливость, мягкость и вместе с тем твёрдость, чувствительность, несомненный ум, умение говорить и умение молчать. Не знаю, она походила на красивую грациозную кошку. Но дело было и не в этом. В ней ощущалась какая-то фантастическая энергия, притягивавшая её и меня, как разные полюса магнитов.

Может, кто-то скажет, что я был просто влюблённым дураком, у которого на старости лет (шутка!) взыграли нежные чувства. Коллеги, знающие меня по работе, может, и позабавились бы — железобетонный оперативник, прошедший через всё и повидавший такое, что обычному человеку лучше не видеть, расплылся, размазался по поверхности жизни, как студень. Скажи мне кто-нибудь такое ещё месяц назад, я рассмеялся бы, потому что знал: быть такого не может. Но месяц — это так давно. Тогда в моей жизни ещё не было Лики.

Иной раз я ловил себя на том, что готов бросить всё, и пусть летят в тартарары служба, новое задание, сослуживцы, управление. Плевать мне на всё, что составляет мою жизнь. Я действительно был готов забыть о долге, о прошлом, о кодексе чести, о друзьях, которых потерял, и о тех, которые ещё надеются на меня. С ужасом думал, что именно так и становятся предателями: появляется в твоей жизни что-то, что возносит твоё Я над всем остальным миром, ты становишься эгоистом, ценящим выше всего свои чувства и переживания, а также предмет этих чувств. Но при здравом размышлении я чётко осознавал, что оперативники класса «В» в моём положении просто так в отставку не уходят, больше шансов быть вынесенным ногами вперёд, когда сделаешь неверный шаг. И ещё я знал: что бы ни случилось, какие бы горячие чувства меня ни обуревали, всё равно, когда прозвучит вызов, я, чисто выбритый, отутюженный, появлюсь в кабинете начальника и чётко доложу: «К выполнению задания готов». Дисциплина, жёстко вбитый в сознание и подсознание модус поведения, слишком серьёзное отношение к слову «надо». А может, просто ответственность за чёрт знает куда катящийся земной шар. Когда всем всё до лампочки, всё равно находятся люди с гипертрофированным чувством ответственности. Я именно из таких ненормальных и даже иногда, в часы праздных раздумий, горжусь этим.