Паркер спрятал револьвер и посмотрел сквозь ветровое стекло. На залитой солнцем улице их машина стояла на расстоянии полумили от банка. Эндрюс пока не выходил.

Сидящий рядом с Паркером водитель, Джордж Ул, начинающий лысеть брюнет лет тридцати, потер ладони о руль и спросил:

— Чего он так долго? Куда подевался?

Хотя день выдался не жаркий, всего около двадцати, на лбу у него выступил пот.

Бенни Вайс, разместившийся на заднем сиденье, наклонился вперед и положил руку Улу на плечо:

Последним в банк входил Паркер. Первым пошел Эндрюс. Выйдя из машины, он направился к зданию и достиг его как раз в тот момент, когда двое в костюмах и с бумагами в руках вышли, чтобы встретить мужчин из бронированной машины. Они посовещались с минуту на ярко освещенной солнцем площадке, изучая свои бумаги, а затем вчетвером вошли в банк.

В этот момент поднялся Вайс. Вылезая из машины, он сжал Паркеру плечо и шепнул на ухо:

— Джордж в норме.

Паркер кивнул.

Вайс захлопнул дверцу и пошел к банку. У входа он оказался, когда охранники из бронемашины выходили на улицу. После небольшой сутолоки в дверях они разминулись и Вайс исчез в здании, а охранники обошли машину и постучали в заднюю дверь.

Паркер одной рукой придерживал сейф. Последние полмили до фермы они ехали по разбитой проселочной дороге, и их сильно трясло на каждом ухабе.

— Теперь можно и полегче, — взмолился Паркер.

— Уж больно интересно, сколько мы взяли, — отозвался Ул, но скорость все-таки сбавил.

Все прошло отлично. Краденую машину с засвеченными номерами они оставили позади сгоревшей забегаловки на шоссе, где их дожидалась вторая тачка — двухлетний голубой «шевроле». Они перетащили туда сейф, и остаток пути Ул ехал уже спокойно, превышая разрешенную скорость не более чем на пару миль. Еще одна полицейская машина с включенной сиреной пронеслась мимо, направляясь в только что покинутый ими город. Впрочем, она оказалась последним напоминанием о Законе на их пути.

Фермерский дом был старым, изрядно потрепанным непогодой убогим строением. Крыша над крыльцом наполовину провалилась, из оконных стекол уцелели только два. Маленький серый домик стоял на вершине голого холма, опоясанного разбитой грунтовой дорогой, уходившей Бог знает куда. Заросшая травой колея поднималась от дороги вправо, на холм, свидетельствуя о том, что раньше такая же грязная, ухабистая дорога вела и к дому. Внимательный взгляд уловил бы, что трава здесь недавно примята шинами, но ездили по ней не часто и ее плачевное состояние не позволяло проезжающим что-либо внимательно разглядывать. А позади покосившегося дома стоял столь же покосившийся сарай, достаточно большой и просторный, чтобы вместить «шевроле» Ула и «меркьюри» Эндрюса.

Паркер вылетел в окно локтями вперед, обломки гнилой рамы и осколки стекла брызнули перед ним во все стороны. Спасая голову, он жестко приземлился на правое плечо, дважды перевернулся, вскочил на ноги и побежал. Он слышал выстрелы позади, но не знал, по нему ли стреляют. Достигнув угла сарая, обогнул его, и тут пуля вонзилась в доску возле его головы.

Он бросился на землю и перекатился несколько раз. Теперь от дома его заслоняла стена сарая. Рука потянулась за пистолетом и наткнулась на пустую кобуру.

Куда он подевался? Стрельба прекратилась. Несколько секунд Паркер стоял, все еще держась за пустую кобуру, а затем осторожно выглянул из-за сарая и осмотрелся.

Свист пули заставил его тут же отпрянуть, но он успел заметить свой револьвер, лежавший на виду, в пыли под окном. Очевидно, он вывалился в момент удара о землю.

Ул, которого волновали другие проблемы, его еще не заметил, но скоро заметит. И тогда выйдет из дома и пристрелит Паркера, как теленка.

Ночь. Паркер сидел в темноте, привалившись к стволу дерева. В лесу теперь стало холодно и гораздо влажнее, чем днем.

Взорвавшийся «меркьюри» залил горящим бензином все вокруг, и, когда Паркер очнулся, горели не только дом и сарай, земля, трава, камни — все было охвачено огнем. Оранжевое пламя плясало повсюду. От невыносимого жара лицо саднило, пот испарялся, как капли воды на сковородке.

Пробившись сквозь беснующийся огонь, Паркер сбежал вниз по склону холма. Рано или поздно пожарное управление отреагирует и пришлет сюда команду, чтобы не дать пламени перекинуться на лес. Он сознавал, что человеку в костюме, белой рубашке и при галстуке, да еще с удостоверением личности, фальшивость которого выяснится при первой проверке, лучше не показываться рядом со взорванной машиной и двумя обгорелыми трупами заведомо пристреленных мужчин. Особенно если учесть, что дело происходит в двенадцати милях от города, где только что ограблен банк. Прокладывая себе дорогу в лесу, Паркер продолжал идти вниз, пока наконец не вышел к мелкому, холодному, быстрому ручью, текущему по дну долины. Перебравшись через него, он нашел сухое местечко, сел на землю и стал ждать.

Вой сирены известил о прибытии пожарных машин, которых он не видел. Он пытался угадать, что происходило дальше на сгоревшей ферме, прислушиваясь к малейшему шороху. Но никаких звуков с места трагедии не доносилось. Вскоре после полудня он проголодался. Паркер не имел понятия, есть ли в лесу в такое время года какие-нибудь съедобные ягоды. Для него, родившегося и выросшего в городе, лес оставался чужим и незнакомым миром.

Когда часы показали три, Паркер встал, потянулся и двинулся обратно. Напившись из ручья, он ополоснул обожженное лицо и зашагал дальше. Добравшись до опушки, остановился и, прячась за деревьями, осмотрелся. На вершине холма хищно вонзались в небо несколько обугленных балок — все, что осталось от дома и сарая. Трава до середины склона почернела.

Паркер сидел в затемненной комнате мотеля и ждал телефонного звонка. У него возникли вопросы, и все, что ему теперь оставалось, — торчать возле телефона в ожидании ответов.

Услышав шарканье тапочек за дверью, понял, что Мадж идет поговорить с ним. Это был ее единственный изъян, создававший излишние неудобства во время пребывания в ее заведении, — она слишком любила поболтать. Однако у нее было безопасно; он мог спокойно звонить по телефону, так что с небольшим недостатком хозяйки приходилось мириться.

Он надеялся, что от вторжения его защитит погашенный в комнате свет, хотя подозревал, что никакие заслоны ее не остановят, и не удивился, когда услышал стук в дверь.

— Паркер, зажги свет и открывай! Что с тобой стряслось?

Паркер поднялся, включил настольную лампу и подошел к двери.

Динамик над входом надрывался голосами рок-квартета о скором конце света, заглушая все прочие звуки. Снаружи на решетке высокого узкого окна висели обложки музыкальных альбомов, выгоревшие на солнце и покоробленные дождем.

Паркер оставил машину за углом, на Шестой авеню. «Дискоделия», магазинчик Брока, находилась на Блекер-стрит, в одном из излюбленных туристами кварталов Гринвич-Виллидж. Подходя к магазину, Паркер оказался единственным пешеходом на тротуаре. День был будний, для туристов еще рановато. Кроме того, шел дождь.

Паркер вошел в открытую дверь под орущей колонкой. Благодаря тому, что колонку развернули в сторону улицы, в торговом зале, длинном узком помещении с желтым полом и потолком, музыка даже создавала какое-то подобие уюта. Слева от входа тянулся высокий прилавок с кассовым аппаратом, возле которого скучал хмурый продавец; обе боковые стены занимали полки с пластинками. Задняя стена представляла собой коллаж из афиш, газетных вырезок, рекламных фотографий и страниц из старых комиксов. Верхнюю часть стен над полками также украшали обложки альбомов, под полками стояли ящики с пластинками. Три парня лет по двадцати бродили по магазину, перебирая корешки альбомов.

Паркер подошел к продавцу:

— Мне нужен Поль Брок.

— Узнаю твой голос. Заходи.

Паркер вошел и оказался внутри картинки из иллюстрированного журнала, рекламировавшей настоящую мужскую берлогу. В интерьере доминировало темное мореное дерево. Сучковатые косяки, тяжелые, грубо обработанные столы, светильники с витыми подставками. Кожа, черный металл, кое-где штрихи латуни. Персидский ковер на всю стену, покрытый замысловатым, выполненным в кремовых, бронзовых и матово-оранжевых тонах узором на черном фоне. Окна щеголяли раскрашенными под дерево ставнями, а в нише под одним из них стоял встроенный кондиционер, облицованный фанерой. Сквозь открытый сводчатый проем, обрамленный шероховатым, грубым гипсом, Паркер увидел еще одну комнату, оформленную в таком же стиле. Центром композиции здесь являлись массивный деревянный стол со скрещенными ножками и стулья с высокими спинками и кожаными сиденьями.

Этот изысканный интерьер резко контрастировал с внешним видом здания. Это четырехэтажное узкое строение было зажато с обеих сторон такими же домами-близнецами: на каждом этаже — по три окна, довольно нарядные подъезды, возвышающиеся над тротуаром на несколько высоких ступеней. Весь комплекс, несмотря на недавно отреставрированные и заново оштукатуренные фасады (один выложили красным кирпичом), выглядел очень старым, каким-то замшелым. Холл в подъезде подкреплял первое впечатление; длинные лестничные пролеты состояли из скрипучих, покрытых резиной ступеней, голые стены окрашены в персиковый цвет.

На третьем этаже дома номер восемь располагалась не просто квартира Поля Брока — ее узурпировал совершенно другой мир. Брок угрохал на свое жилище чертову уйму денег и вряд ли надеялся получать проценты с вложений. И не возникало сомнений, что деньги на это он выручил не в той лавчонке с пластинками. В жизни Брока главное место принадлежало совсем другой деятельности.

Паркер оторвался от изучения апартаментов и переключил внимание на хозяина. Пышное убранство помещения мешало ему, отвлекало от обитателя комнаты, что, вероятно, входило в изначальный замысел. Ибо внешностью — чуть ниже среднего роста, очень худой, с костлявой шеей и лицом Икебода Крейна, с натянутой поверх маской дружелюбия и любезности — Поль Брок не блистал. Он носил очки в роговой оправе, и глаза его за мощными линзами казались огромными, а щеки — обвислыми. На вид ему не больше тридцати. В мокасинах, широких серых брюках и легкой голубой рубашке с короткими рукавами, он выглядел как парень, который бродит по конторе с коробкой в руках и собирает добровольные пожертвования на свадьбу очередной секретарши.

Он плыл. Парил в синем пространстве. Синева, а затем — темнота. Дно океана. Космос, межзвездное пространство. Крошечные мерцающие огоньки за миллионы миль отсюда. Его тело утопало в темно-синей сахарной вате. Мягкие пелены. Бесконечное круженье.

Очень медленное.

— Ты меня слышишь? Раздражение. Ткань разорвана. Но он все еще парит.

— Ты меня слышишь?

— Да. — Ответить. Так легче.

Голова раскалывалась на части. Резкая, отчаянно жестокая головная боль вернула его в сознание. Он застонал, шевельнулся и ощутил под собой очень жесткую, неровную поверхность. Заставив себя приоткрыть глаза, увидел в дюйме от лица шероховатый бетон. Еще раз шевельнувшись, ощутил бетон всем телом и понял, что лежит на нем плашмя, лицом вниз.

Стояла ночь; тьму слегка рассеивал свет далеких электрических фонарей.

Голову сверлило так, будто кто-то разрезал его мозг на две половинки, проложил между ними кусок наждачной бумаги и принялся тереть их друг о друга. Ему казалось, будто его череп треснул от переносицы до затылка. Боль была настолько острой, что удерживала его в сознании, но в то же время грозила его и отключить в любой момент.

Лежать так дальше становилось невыносимым. Он с трудом подтянул под себя руки и, корчась от удвоившейся головной боли, смог в конце концов принять сидячее положение.

Вокруг возвышались темные кирпичные стены. Чуть дальше направо виднелось открытое пространство, за которым уличные фонари освещали кусок тротуара и несколько припаркованных автомобилей.