Я в третий раз проверил конечный результат своих подсчетов на первой странице формы 1040, чтобы быть совершенно уверенным. Затем повернулся к Ниро Вульфу, который сидел за своим письменным столом, справа от моего. Он читал сборник стихов парня по имени ван Дорен – Марк ван Дорен

[2]

. Так что, по моему мнению, было вполне уместно употребить поэтический оборот.

– Навевает уныние, – сказал я.

Вульф ничем не обнаружил, что слышал меня.

– Уныние, – повторил я. – Если только я не заблуждаюсь относительно значения этого слова. Да, уныние!

Не отрывая глаз от страницы, он пробурчал:

Сделав в субботу три безуспешные попытки дозвониться по номеру Маделин Фрейзер на Манхэттене, я наконец обратился за помощью к Лону Коэну из «Газетт», и он узнал для меня, что мисс Фрейзер и ее менеджер, мисс Дебора Коппел, проводят уик-энд в Коннектикуте.

Как благонамеренный гражданин (во всяком случае, законопослушный), я склонен желать полиции Нью-Йорка всяческих успехов в борьбе с преступностью. И тем не менее сейчас я искренне надеялся, что инспектор Кремер и его люди не раскроют дело Орчарда прежде, чем у нас будет шанс хорошенько с ним ознакомиться.

Судя по отчетам в газетах, которые я читал, Кремер пока не собирался трубить в рога, празднуя победу. Правда, никогда не знаешь, какую часть информации копы от газетчиков утаили. Так что я рвался в Коннектикут, чтобы вломиться без приглашения к Маделин Фрейзер. Однако Вульф наложил на эту затею вето, приказав мне ждать до понедельника.

К полудню в воскресенье он дочитал поэтический сборник и рисовал лошадей на листках из своего блокнота, проверяя теорию, которую где-то вычитал: якобы по тому, как человек рисует лошадь, можно узнать его характер.

Я покончил с формами 1040 и 1040-ES и, приложив к ним чеки, отправил по почте. После обеда немного поболтался на кухне, слушая, как Вульф и Фриц Бреннер, наш повар, наше сокровище, спорят о том, ставрида или средиземноморский тунец больше подходит для vitello tonnato

[3]

 – лучшего (в исполнении Фрица), что можно приготовить из нежной молодой телятины.

Мне удалось договориться о встрече только на три часа дня в понедельник. В назначенное время я вошел в вестибюль жилого многоквартирного дома в верхней части Семидесятых улиц, между Мэдисон-авеню и Парк-авеню.

Обстановка тут была будто во дворце, куда ковры покупают акрами, однако, как это часто бывает, впечатление несколько портила резиновая дорожка. Очевидно, ее расстелили из-за дождя на улице, но дворец есть дворец. Если на ковре появились грязные мокрые следы, вышвырните его к чертям собачьим и постелите другой. Вот каковы дворцовые обычаи!

Я сказал величественному привратнику, что зовусь Арчи Гудвином и что меня ждет мисс Фрейзер. Он вытащил из кармана клочок бумаги, сверившись с ним, кивнул и осведомился:

– Ну?.. И это все?

Я вытянул шею и прошептал ему прямо в ухо:

Хотя это не входило в мои намерения, благодаря мне спрос на рынке превысил предложение.

Единственный звонок по делу в понедельник вечером последовал не от наших будущих клиентов, а от инспектора Кремера из отдела по расследованию убийств. Он позвонил как раз перед тем, как Фриц пригласил нас с Вульфом к ужину. В этом звонке не было ничего потрясающего. Кремер просто попросил к телефону Вульфа и задал ему вопрос:

– Кто платит вам за расследование дела Орчарда?

– Никто, – коротко ответил Вульф.

– Никто? Значит, Гудвин прокатился в вашей машине на Семьдесят восьмую улицу просто для того, чтобы проверить шины?

Старый особняк Вульфа, облицованный коричневым песчаником, находится на Западной Тридцать пятой улице, неподалеку от Гудзона. На первом этаже – четыре комнаты. Когда входишь с крыльца, справа видишь старинную дубовую вешалку с зеркалом, дверь лифта, лестницу и дверь столовой. Слева – двери гостиной, которой мы редко пользуемся, и кабинета. Дверь на кухню – в дальнем конце прихожей.

Кабинет в два раза больше всех остальных комнат. Фактически это еще одна наша гостиная. И поскольку Вульф проводит здесь много времени, то особенно придирчиво обставлял эту комнату: сюда могло попасть лишь то, что ласкает его взор. Он наслаждается контрастом между вишневым деревом своего письменного стола и обивкой кресла работы Мейера. Ярко-желтую кушетку приходится чистить каждые два месяца, но ему нравится канареечный цвет. Огромный глобус слишком велик для этой комнаты, но Вульфу приятно на него смотреть. Он так любит удобные кресла, что иных тут не держит, хотя никогда не сядет ни в одно, кроме своего собственного.

Таким образом, что бы ни чувствовали в тот вечер наши гости, им, по крайней мере, было удобно сидеть. Явились девять человек – шесть приглашенных и три незваных. Из тех восьми, позвать которых я попросил Дебору Коппел, она не передала приглашение Нэнсили Шепард, а профессор Ф. О. Саварезе не смог прийти. Тремя незваными гостями оказались президент «Хай-Спот» Андерсон и специалист по связям с общественностью Оуэн, которым ранее не удалось проникнуть дальше нашего крыльца, а также Бич, вице-президент ФРК.

В девять часов все были на месте и, усевшись, смотрели на Вульфа. Не возникло никаких проблем, кроме моей мелкой стычки с Андерсоном. Лучшее сиденье в комнате, не считая Вульфова, – красное кожаное кресло, стоящее возле его письменного стола. Андерсон заприметил его, как только вошел, и опустился в него. Когда я вежливо попросил президента перейти на другую сторону комнаты, он резко ответил, что ему нравится тут.

– Но, – возразил я, – и это кресло, и вон те зарезервированы для кандидатов.