В разделе «70 лет Варшавского восстания» опубликована повесть польского писателя и кинематографиста Ежи Стефана Ставинского (1921–2010) «Венгры». Повести предпослана статья отечественного историка и переводчика Виктора Костевича «Всесожжение романтиков», где он, среди прочего, пишет: «„Венгры“… выглядят вещью легкомысленной и даже анекдотической». И далее: «Стефан Ставинский… не возводил алтарей и не курил фимиам… О подвиге сверстников он повествовал деловито, порой иронично, случалось — язвительно и уж точно без придыхания».
Виктор Костевич
Всесожжение романтиков
Дата 1 августа оказалась в истории Польши поистине роковой — или, если угодно, судьбоносной. В 1914 году в этот день вспыхнула Первая мировая война. Совершенно чужая, она в итоге принесла стране независимость, придавшую смысл колоссальным польским потерям.
Ровно тридцать лет спустя, в августе сорок четвертого — история, словно бы в насмешку над своими жертвами, предлагает удобные для запоминания даты, — вспыхнуло восстание в Варшаве, свое на сто, если не на двести процентов, о котором мечтал почти каждый его участник…
К миллионам погибших за пять лет немецкой оккупации оно добавило еще 150 или 200 тысяч (сосчитать непросто) и завершилось поражением в преддверии победы, не принеся ничего, кроме горечи, тоски и боли. И, разумеется, оставив память о героизме десятков тысяч юношей и девушек, брошенных… Куда? Даже об этом сказать непросто, потому что ответ на подобный вопрос предполагает ту или иную политическую позицию — несмотря на прошедшие семьдесят лет.
Возрожденное в ноябре 1918 года польское государство было уничтожено через двадцать лет с небольшим — в сентябре 1939-го
[1]
. Разгромленная в ходе скоротечной кампании страна опять подверглась разделу — часть была включена в состав победоносного Великогерманского рейха, часть превращена в так называемое генерал-губернаторство под управлением немецких оккупационных властей.
Ежи Стефан Ставинский
Венгры
Повесть
Хотя было лишь восемь утра, солнце уже припекало; день обещал быть жарким. На узкой мокотовской улочке, застроенной двухэтажными виллами, застыли две шеренги пестро одетых людей.
— В колонну по четыре — становись!
Нестройно шаркнули ботинки. Кое-кто замешкался. Человек, выкрикивавший команды — с багрово-красным лицом и усиками под мясистым носом, — боднул воздух костистым лбом.
— Сено-солома! — рявкнул он. — Кретины! В две шеренги — становись!
Гуркевич выполнил предписанный уставом разворот. Невысокому, с округлым приятным лицом, ему было на вид лет двадцать пять, не больше. Летний, песочного цвета костюм заметно контрастировал с лохмотьями товарищей. Сосед справа, изнуренный и щуплый Рыбитва, едва за ним поспел.
