Чарльз Делони медленно поднимался по ступенькам собора Святого Патрика, едва заметно прихрамывая. До Рождества оставалось две недели. Пронизывающий ветер хватал за горло ледяными пальцами. Он успел забыть, как холодно бывает в Нью-Йорке в декабре. Много лет прошло с тех пор, как он в последний раз приезжал в Нью-Йорк… Много лет он не видел своего отца. Сейчас отцу восемьдесят семь, а матери уже давно нет на свете. Она умерла, когда ему было тринадцать лет, и о ней он помнил только то, что она была очень красивая и добрая. Отец был теперь стар, болен, слаб и прикован к постели. Юристы настоятельно советовали Чарльзу приехать домой хотя бы на несколько месяцев и привести в порядок дела семьи. Чарльз был единственным ребенком в семье, поэтому бремя забот о делах целиком легло на его плечи. Бремя немалое — Делони владели земельными участками, в частности огромными территориями около Ньюбурга, штат Нью-Йорк, акциями угледобывающих, нефтяных и стальных компаний и весьма значительной недвижимостью в самом Нью-Йорке, в Манхэттене. Огромное состояние, составленное не Чарльзом и даже не его отцом, а обоими дедушками Чарльза. Но это состояние никогда не интересовало Чарльза.

Чарльзу Делони, сильному, молодо выглядящему человеку с обветренным смуглым лицом, знакомы были потери и страдания. Два года он воевал в Испании. Эта война стала одним из немногих на свете дел, которые его действительно занимали. Почти два года назад, в феврале 1937 года, он вступил в бригаду «Линкольн» и отправился в Испанию сражаться с фашистами. В августе под Гандессой в ходе жестокой битвы на реке Эбро он был ранен. Это было не первое его ранение. В последний год мировой войны, едва ему исполнилось пятнадцать лет, он убежал из дому, вступил в армию и был ранен в ногу в Сен-Мигеле. Его отец тогда страшно рассердился. Теперь отец совершенно не участвует в реальной жизни, не узнает собственного сына, ничего не знает о войне в Испании. Глядя на отца, спавшего в огромной кровати, Чарльз решил для себя, что так даже лучше. Они не поняли бы друг друга, яростно заспорили бы. Отец не воспринял бы сына таким, каким он стал, не сумел бы разделить его убеждений и понятий о свободе и о фашизме. Ему никогда не нравилось, что сын живет за границей. Старший Делони всегда считал, что его сын, поздний, единственный сын, непонятно почему скитается по Европе и занимается черт знает чем. В 1921 году Чарльз снова отправился в Европу и прожил там семнадцать лет. Иногда друзья предлагали ему работу, время от времени он публиковал свои рассказы, а в последнее время жил преимущественно на очень значительные доходы со своего состояния. Размеры доходов раздражали его. «Ни одному нормальному человеку, — высказался он однажды в беседе с близким другом, — не нужно для жизни столько денег». Часто он отдавал значительные суммы на благотворительные цели, а маленький гонорар за напечатанный рассказ доставлял ему ни с чем не сравнимое удовольствие.

Он учился в Оксфорде, затем в Сорбонне, потом на короткое время перебрался во Флоренцию. В то время он был, можно сказать, типичным представителем золотой молодежи. Много пил, тратил уйму денег на развлечения. В двадцать один год он считал себя вполне, светским человеком, потому что провел в Европе вне всякого контроля три примечательных года. Он был знаком с такими людьми, о которых другие могли только читать в газетах, делал то, о чем немногие осмеливались мечтать. Потом… потом была Мариэлла… Но это уже другая история. История, о которой он теперь старался не вспоминать. Память о ней до сих пор причиняла боль.

Порой Мариэлла снилась ему по ночам, особенно когда он был в опасности, когда засыпал где-нибудь в окопе, когда пули свистели над головой. Он вспоминал, как она прижималась к нему… лицо-глаза, которые невозможно забыть… губы… и ее бесконечную грусть при их последней встрече. Это было почти семь лет назад, и с тех пор он не видел ее. Семь лет не видеть ее, не прикасаться к ней… не поднимать ее на руках… даже не знать, где она, и говорить себе, что теперь это не имеет значения. Однажды, когда он был тяжело ранен и не надеялся выжить, воспоминания о ней захватили его. Санитары нашли его без сознания в луже крови, а когда он очнулся, он мог бы поклясться, что видел, как она стояла за спинами санитаров.

Ей было всего восемнадцать лет, когда они встретились в Париже. У нее было такое прекрасное и живое лицо, что она казалась сошедшей с только что написанной картины. Ему тогда было двадцать три, он сидел с приятелем в кафе и вдруг увидел ее. Она потрясла его в самую первую секунду тем, что в ее взгляде застыла бесконечная щемящая грусть. Потом она ушла, но вскоре они встретились вновь, на приеме у посла. Их официально представили друг другу, они были чрезвычайно выдержанны, но глаза Мариэллы смеялись и сразу покорили его. Нельзя сказать, что ему удалось произвести столь же хорошее впечатление на ее родителей. Ее отцу, серьезному человеку, который был значительно старше своей жены, репутация Чарльза была прекрасно известна. Ее отец и отец Чарльза были примерно одних лет, и Чарльз припомнил, что они были когда-то шапочно знакомы. Мать Мариэллы, наполовину француженка, казалась Чарльзу бесконечно скучной, чопорной дамой. Родители держали Мариэллу на коротком поводке. Они требовали, чтобы танцевала она только под их присмотром. Им и в голову не приходило, как она привлекательна и какой веселой умеет быть. Но она умела быть и серьезной, и вскоре Чарльзу стало ясно, что с ней можно говорить. Она очень обрадовалась, встретив его в резиденции посла, вспомнила, что видела его однажды в кафе, но сказала она об этом гораздо позже, когда Чарльз слишком уж стал донимать ее расспросами. Они увлеклись друг другом. Для нее он был интересным молодым человеком, он был не похож на всех молодых людей, кого она встречала до сих пор. Казалось, она хотела знать о нем все: откуда он, зачем приехал в Париж, почему так хорошо говорит по-французски. На нее произвело впечатление, что он начинающий, но подающий надежды писатель. Она немного занималась живописью и в первый раз говорила об этом неохотно. Потом, когда они познакомились поближе, она показала ему несколько действительно прекрасных рисунков. А в первый вечер их сблизили не разговоры о литературе или живописи. Просто каждый из них понял, что им хорошо вместе. Ее родители тоже заметили их взаимную симпатию. Когда мать Мариэллы увидела, как самозабвенно ее дочь болтает с Чарльзом Делони, она сразу попыталась увести ее в сторону и познакомить кое с кем из молодых людей, присутствовавших на приеме. Но Чарльз следовал за Мариэллой неотступно, он превратился в ее тень, в ее постоянного спутника.

Патрик, шофер Малкольма Паттерсона, поехал от собора по Пятой авеню, но Мариэлла не увидела Чарльза по дороге. Они без приключений доехали до 64-й улицы, до дома, в котором Мариэлла прожила с Малкольмом шесть лет. Дом располагался между Мэдисон-авеню и Пятой авеню. Это был очень красивый дом. Но для Мариэллы он так и не стал родным. Хозяином в нем был только Малкольм. С самого начала силы стали изменять ей в этом доме. Дом был прекрасно оборудован, обслуживал его немолодой штат прислуги. Этот дом принадлежал еще отцу Малкольма. Малкольм относился к дому почти как к памятнику покойным родителям. Повсюду попадались бесценные для него реликвии. Сам Малкольм мало что изменил в доме, разве что привозил сувениры, он всегда много путешествовал. Иногда Мариэлла чувствовала себя музейным экспонатом, который можно обозревать, но трогать его руками не полагается. Это как кукла, которую ставят в шкаф, все ею восторгаются, но играть с ней не дают никому. Слуги почти всегда обращались с ней почтительно, но неизменно давали понять, что работают они не у нее, а у ее мужа. Многие из них служили в доме давно, и Мариэлла чувствовала, что почти не знает их, хотя прожила с ними шесть лет под одной крышей. Малкольм всегда требовал, чтобы она соблюдала дистанцию со слугами. Она так и делала. Во взаимоотношениях слуг с миссис Паттерсон не было тепла. С самого начала Малкольм не позволял ей менять уклад дома. Дом по-прежнему безраздельно принадлежал ему, все в доме делалось согласно его желаниям, и, если бы ее распоряжения разошлись бы с требованиями Малкольма, ее мнение попросту проигнорировали бы. Всех слуг Малкольм нанимал сам, по большей части в Англии, Ирландии и Германии. Ему почему-то чрезвычайно нравилось все немецкое. В молодости он учился в Гейдельбергском университете и знал немецкий язык превосходно.

Мариэлла предполагала, что прислуга не относится к ней как к полноправной хозяйке оттого, что в свое время она сама работала у Малкольма. Вернувшись в 1932 году из Европы, она не смогла найти работу. Еще не было видно конца Великой депрессии, без работы оставались даже мужчины с хорошими дипломами, а у нее не было абсолютно никакой профессиональной подготовки. Ей раньше не приходилось устраиваться на работу, а родители не оставили практически ничего. Ее отец разорился в двадцать девятом во время всеобщего краха, это и ускорило его конец. Он был слишком стар, чтобы начать все сначала. Вскоре ему отказало сердце, но еще раньше сломался его дух. У его вдовы ничего не осталось, всего несколько сот долларов, через полгода она умерла. Тогда Мариэлла еще была в Европе, и Чарльз занялся продажей дома, чтобы она смогла выплатить долги. Она была очень больна тогда и не могла сама о себе позаботиться, а когда она неожиданно появилась в Нью-Йорке, у нее не было ничего, не было даже квартиры. Она остановилась в гостинице в Ист-Сайде и немедленно начала искать работу. В кармане у нее лежали две тысячи долларов, взятые взаймы у Чарльза. Она не позволила ему дать ей больше. Она осталась совершенно одна. Малкольм спас ее в самом прямом смысле слова. До сих пор она глубоко признательна ему за это и никогда не забудет его доброту.

Стоял холодный февральский день, когда она вошла в его кабинет, и его приветливая улыбка показалась ей лучом солнечного света, пронизавшим окружающий мрак. Она пришла к нему, потому что знала его как друга отца, потому что надеялась, что он подскажет ей что-нибудь насчет работы — может, кому-нибудь нужна компаньонка, знающая французский язык. Она умела только рисовать и говорить по-французски, причем не рисовала уже давно. Навыков, необходимых для секретарши, у нее не было и в помине, но, поговорив с ней около часа, он принял ее на работу и даже оплатил гостиничные счета. Впоследствии она сделала попытку вернуть ему деньги, но он не пожелал и слушать о них. Он представлял себе, в какой она ужасающей нужде, и ему было приятно оказать услугу.

Она быстро освоилась и стала исполнять работу помощницы старшего секретаря. Старшим секретарем была англичанка, которая Мариэлле не слишком симпатизировала, но держалась с ней корректно. Никто не удивился, когда некоторое время спустя Малкольм начал приглашать Мариэллу на ленч, а потом они часто и ужинали вместе. Время от времени он стал появляться с ней на всякого рода светских мероприятиях. И каждый раз Малкольм мягко предлагал ей купить новое платье, причем в том магазине, где он был знаком с администрацией. Сначала ее это смущало. Она не хотела сближаться с ним, боялась поставить себя в ложное положение. Конечно, он был к пей добр, внимателен, неназойлив. Так, он никогда ничего не выпытывал о ее прошлой жизни, не спрашивал, почему она шесть лет провела в Европе и почему так внезапно вернулась. К ее удивлению, ей было с ним легко. Говорили они всегда о настоящем, о прошлом — никогда. Малкольм всегда был ровным, внимательным, а подчас и нежным. Ее первоначальное предубеждение по отношению к нему исчезло. Мариэлла с удивлением отмечала, что он никогда не позволял себе некорректных поступков. По-видимому, ему просто нравилось часто показываться в обществе с такой красивой женщиной, прекрасно одетой, причем в вещи, выбранные и купленные им. Иногда она скромничала сверх меры, даже опять как будто побаивалась его. Но он этого, вероятно, не замечал. С ним она чувствовала себя увереннее и спокойнее, чем прежде. Конечно, она была теперь совсем иной, но эти происшедшие с ней перемены помогали ей жить дальше.

Ее нигде и ни о чем не расспрашивали. Малкольм, представляя ее, лишь называл ее имя. Конечно, его знакомым хотелось знать, кто она такая, но вслух никто не позволял себе вопросов о том, чем она занималась раньше или почему у нее часто бывает такое печальное выражение лица. Она была просто красивой женщиной, а ее спутник хорошо известен в деловых кругах. С Малкольмом Мариэлла чувствовала себя в безопасности, он защищал ее ото всего на свете, именно защиту он и предложил ей в День благодарения