За несколько месяцев до горестной кончины, можно сказать, когда смерть уже накрыла его своей тенью, мой муж готовил к публикации три серии коротких рассказов, и книга, которую держит в руках читатель, – одна из них. К рассказам, включенным им в книгу, я добавила до настоящего времени не публиковавшийся эпизод из «Дракулы». Он был исключен из окончательного варианта романа с одной целью: уменьшить объем книги, и может вызвать интерес у многих почитателей произведения, которое считается лучшей работой мужа. Остальные рассказы уже печатались в английских и американских периодических изданиях. Проживи мой муж дольше, он, возможно, счел бы нужным переработать эти рассказы, большинство из которых относятся к раннему периоду его творчества. Но, поскольку судьба распорядилась так, что заниматься их выпуском приходится мне, я посчитала правильным и целесообразным не вносить никаких изменений и выпустить эти рассказы практически в том виде, в котором они были закончены им.

Вдень отъезда солнце над Мюнхеном светило ярко, и в воздухе витало то радостное настроение, которое нередко ощущается поздней весной. Перед самым нашим отъездом господин Дельбрюк (хозяин гостиницы «Четыре времени года», в которой я остановился) спустился с непокрытой головой к коляске и, пожелав мне приятной дороги, обратился к извозчику, который придерживал дверцу коляски открытой:

– Не забудь, ты должен вернуться до полуночи. Небо пока чистое, но по северному ветру чувствуется, что буря может начаться неожиданно. Впрочем, я и так не сомневаюсь, что ты не станешь задерживаться, – тут он улыбнулся и добавил: – Ты же знаешь,

что

за ночь сегодня.

Йохан с важным видом ответил: «Ja, mein Herr»

[1]

, тронул шляпу и хлестнул лошадей. Когда мы выехали за город, я спросил его, предварительно попросив остановиться: – Скажите, Йохан, что за ночь сегодня?

Перекрестившись, он коротко ответил: «Вальпургиева ночь». Затем достал часы, огромный, величиной с луковицу, старинный серебряный немецкий хронометр, посмотрел на него, сдвинув брови, и нетерпеливо передернул плечами. Я понял, что таким образом он выражает свое раздражение задержкой, поэтому сел обратно в коляску и сделал знак отправляться дальше. Он тронул сразу же, как будто хотел наверстать упущенное время. Лошади то и дело вскидывали головы и подозрительно принюхивались. В такие моменты я сам часто встревоженно оглядывался по сторонам. На высоком, не защищенном от ветра плато, которое мы пересекали, было довольно прохладно. Я заметил дорогу, почти заросшую, которая, извиваясь, углублялась в небольшую долину. Она вызвала у меня такой интерес, что, даже несмотря на риск вызвать недовольство извозчика, я попросил остановиться, и когда он натянул поводья, сказал, что хотел бы поехать по этой дороге. Йохан, то и дело крестясь, постарался отговорить меня от этой затеи, но его попытки лишь вызвали у меня еще большее любопытство. Я стал задавать ему всяческие вопросы. Отвечал он короткими недовольными фразами и постоянно нетерпеливо смотрел на часы. Наконец я сказал:

– Что ж, Йохан, я хочу отправиться по этой дороге. Я не приглашаю вас следовать за мной, если вы не хотите, но скажите, почему вы отказываетесь по ней ехать. Это все, что я прошу.

Когда до экзамена оставалось совсем немного времени, Малькольм Малькольмсон решил куда-нибудь поехать и иметь возможность углубиться в чтение книг, не думая о том, что в любую минуту тебя могут отвлечь. Боясь искушений, поджидающих гостя в приморских городах, и не испытывая никакого желания полностью отгородиться от мира в деревенской глуши (поскольку ему давно уже было известно то волшебное воздействие, которое оказывает на него сельская идиллия), он пришел к выводу, что нужно ехать в какой-нибудь маленький тихий городок, где просто не на что будет отвлекаться. Он не стал обращаться за советом к друзьям, поскольку был уверен, что каждый стал бы предлагать то место, где бывал сам и где у него остались знакомства. Раз уж Малькольмсон решил на время избавить себя от общества друзей, у него уж точно не было желания обременять себя их вниманием, и поэтому он решил выбрать подходящее место самостоятельно. Уложив в дорожную сумку кое-какую одежду и все книги, которые могли бы понадобиться, он выбрал из расписания поездов первое попавшееся незнакомое название и заказал билет.

Когда после трехчасовой поездки Малькольмсон высадился в Бенчерче, он мысленно похвалил себя за предусмотрительность, благодаря которой теперь никто не знает, где он находится, и, следовательно, никак не сможет помешать ему углубиться в занятия. Он прямиком направился в единственную в этом сонном городишке гостиницу и снял номер на одну ночь. Бенчерч – ярмарочный город, поэтому раз в три недели он превращался в настоящий муравейник, но остальные двадцать один день месяца он был не привлекательнее пустыни. Следующий после приезда день Малькольмсон посвятил поискам жилья более изолированного, чем то, которое могла предложить даже такая тихая гостиница, как «Добрый странник». Нашлось лишь одно место, которое полностью отвечало всем его представлениям о покое. Вообще-то «покой» – слово не совсем подходящее. «Полная оторванность от мира», вот единственное выражение, которое в должной мере передает степень уединенности этого места. Это был старый ветхий массивный дом, какие строили еще при Якове Первом, с тяжелыми фронтоном и амбразурами окон, на удивление маленьких и находящихся на высоте необычной для зданий подобной постройки, к тому же он был окружен высокой мощной кирпичной стеной. Действительно, после осмотра дом показался больше похожим на укрепленный маленький форт, чем на обычное жилье. Впрочем, все это лишь порадовало Малькольмсона. «Вот, – думал он, – как раз такое место, которое я искал. Если получится поселиться здесь, я буду счастлив».

Его радости не было предела, когда он окончательно убедился, что в настоящее время дом пустует.

В почтовом отделении он узнал адрес агента и немало удивил того, высказав пожелание снять часть старого дома. Мистер Карнфорд, местный юрист и агент по сдаче и найму жилья, был настоящим джентльменом старой закалки, он откровенно признался в том, что очень рад, что кто-то захотел пожить в этом доме.

– Сказать по правде, – заметил он, – на месте владельцев дома я бы с большим удовольствием предложил кому-нибудь пожить в этом доме несколько лет совершенно бесплатно, чтобы местные привыкли к мысли о том, что он обитаем. Видите ли, дом так давно пустует, что у соседей сложилось против него совершенно нелепое предубеждение, которое если и можно развеять, то только тем, что в него вселится… – тут он бросил быстрый взгляд на Малькольмсона, – такой человек, как вы, ученый, которому необходимо некоторое время пожить в тишине.

Нюрнберг в те времена еще не был таким оживленным местом, каким он стал в наши дни. Ирвинг еще не сыграл в «Фаусте», и само название старинного города было практически неизвестно большинству путешествующей братии. Мы с женой проводили вместе уже вторую неделю медового месяца, поэтому, естественно, были бы не против продолжить путешествие в компании какого-нибудь интересного человека, поэтому, когда на вокзале во Франкфурте к нам подошел жизнерадостный незнакомец, представился Элиасом Пи Хатчесоном, родом из Истмиан-Сити, что в Кровавом Ущелье, округ Кленового Листа, Небраска, и обронил, что хочет съездить посмотреть какой-нибудь богом забытый городишко в Европе, да еще и добавил, что, по его мнению, такое длительное путешествие в одиночестве может даже самого здравомыслящего и деятельного гражданина довести до сумасшедшего дома, мы решили принять это скрытое предложение и предложили ему объединить силы. Сравнивая впоследствии свои дневники, мы обнаружили, что оба собирались сделать вид, что соглашаемся неохотно, скорее, из желания не обидеть его, потому что слишком уж откровенная радость, выказанная по поводу того, что к нашей компании присоединится некто третий, могла бы вызвать подозрения относительно успешности нашей жизни в браке. Впрочем, все равно мы с женой себя выдали тем, что заговорили в одну и ту же секунду, потом одновременно замолчали, после чего опять начали говорить вместе. Как бы там ни было, решение было принято, и Элиас Пи Хатчесон присоединился к нашей компании. Немедленно мы с Амелией увидели и приятные выгоды данной ситуации; вместо того чтобы беспрестанно браниться, как это было раньше, присутствие третьей партии вызвало у нас желание обниматься и целоваться в укромных местах. Амелия говорит, что теперь советует всем своим подругам брать в свадебное путешествие какого-то друга. В общем, в Нюрнберг мы отправились вместе и были весьма довольны своим попутчиком и его колоритными комментариями всего увиденного. Этот заокеанский гость своей манерой изъясняться и бесконечным запасом увлекательных историй походил на героя приключенческого романа. Осмотрев все достопримечательности, мы на закуску оставили Бург – старую часть города, окруженную крепостной стеной. В назначенный для посещения день мы подошли к стене города с восточной стороны.

Бург находится на скале и поэтому сильно возвышается над остальным городом, с северной стороны его защищает очень глубокий ров. Надо сказать, Нюрнбергу повезло, что за всю историю его ни разу не осаждали враги, иначе он не сохранился бы в таком идеальном состоянии до наших дней. Ров не использовался по назначению уже несколько столетий, и теперь на дне его росли чайные и фруктовые сады, причем среди деревьев встречались и экземпляры довольно внушительных размеров. Изнемогая от июльской жары, мы двинулись вокруг стены, то и дело останавливаясь полюбоваться изумительными видами, открывавшимися нашим взорам. Особое восхищение вызвала огромная, лежавшая перед нами как на ладони равнина с расположенными на ней небольшими городками и деревнями. Ее окаймляла голубая линия гор, как на пейзажах Клода Лоррена. Поглядев на такую красоту, мы переводили восхищенные взгляды на город и начинали с новой силой восторгаться бесчисленными фронтонами необычной формы, огромными красными крышами, мансардными окнами, расположенными друг над другом. Справа в небо вздымались башни Бурга, но ближе всего к нам была Башня Пыток, которая являлась, а быть может, является и по сей день самым интересным местом во всем городе. Столетиями нюрнбергская Железная дева считалась символом самой изощренной жестокости, на которую только способен человек. Нам давно хотелось ее увидеть, и наконец мы оказались совсем рядом с тем местом, где она была придумана и изготовлена.

Во время одной из остановок мы подошли к стене надо рвом и посмотрели вниз. Сад находился футах в пятидесяти-шестидесяти под нами, там, должно быть, было жарко, как в духовке. За рвом высилась циклопическая мрачная стена из серого камня, которая сторонами упиралась в стену бастиона и контрэскарп. Верхняя ее часть поросла кустами и деревьями, а уже над ними возвышались величественные дома, которые от старости казались только красивее и романтичнее. Жаркое солнце разморило нас, и, поскольку спешить было некуда, мы решили задержаться здесь. Прямо под нами мы заметили очаровательную картину: на солнце, растянувшись во всю длину, нежилась большая черная кошка, возле которой резвился маленький черный котенок. Мамаша то махала хвостом, чтобы котенок ловил его, то лениво отталкивала его лапами, поощряя к новым играм. Она лежала у самого основания стены, и Элиас Пи Хатчесон, чтобы подзадорить их, наклонился и подобрал из-под ног небольшого размера камушек.

– Я его брошу рядом с котенком, – сказал он, – и они удивятся, откуда он свалился.

– О, будьте аккуратны, – воскликнула моя жена. – Вы можете попасть в малютку!

Стоило Маргарет Деландер переехать в Бренте-Рок, как соседи принялись довольно потирать руки в предвкушении нового скандала. Скандалы, связанные как с представителями фамилии самих Деландеров, так и с Брентами из Бренте-Рок, были делом привычным, и если бы когда-нибудь вышла книга с исследованием закулисной жизни графства, их имена упоминались бы в ней чаще остальных. На самом деле эти два семейства принадлежали к совершенно различным слоям общества, между ними, можно сказать, лежала социальная пропасть, почему до сих пор их орбиты никогда и не пересекались. Бренты занимали совершенно особое привилегированное положение среди английской знати, в результате чего их отношение к мелким фермерам, к классу которых принадлежала и Маргарет Деландер, можно было сравнить с тем презрением, с каким испанские идальго голубых кровей взирали на своих крестьян.

Род Деландеров, впрочем, тоже был древним, так что они гордились своим происхождением в не меньшей степени, чем Бренты своим. Но никто из Деландеров так и не смог пробиться наверх из сословия мелких землевладельцев, и хоть когда-то в старые добрые времена постоянных войн с другими странами они были людьми зажиточными, с наступлением эры свободной торговли и поры веселой жизни «под сенью мира» их состояние значительно уменьшилось. Они, как говорили старики, «приросли к земле» телом и душой, в результате чего, что называется, стали вести «жизнь растений»: расцветали и крепчали в добрые времена, с трудом переносили тяжелые. Земля на их ферме, которая называлась Дандерс Крофт, истощилась и пришла примерно в такое же состояние, как и семейство, жившее на ней. Оно же (семейство) от поколения к поколению хирело, периодически делая вялые попытки улучшить свое положение в обществе, отдавая на военную или морскую службу кого-то из молодых сыновей, которые дослуживались до младших офицерских чинов, на чем их карьера прерывалась либо в результате неоправданного геройства в бою, либо из-за того, что они (как свойственно всем людям без внушительной родословной или соответствующего воспитания) просто были не в состоянии найти себя в более высоких кругах и предпочитали вернуться к своей обычной размеренной жизни. Так что мало-помалу род скатывался все ниже и ниже. Мужчины, хмурые и вечно недовольные, пьянством доводили себя до гробовой доски, женщины гнули спину дома или выходили замуж за мужчин из более низких сословий… а некоторые – и того хуже. Со временем из всего семейства в Крофт остались только двое Деландеров: Уикхем Деландер и его сестра Маргарет. Этих двоих не обошел стороной злой рок, нависший над родом, наделив их в равной степени, но на мужской и женский манер соответственно, мрачностью, сластолюбием и доходящим до безрассудства презрением ко всему, что может представлять угрозу.

История Брентов была в чем-то сходна, только ее упадок проявлялся в формах более благородных. Они тоже отправляли своих отпрысков на войну, но те занимали совсем другие должности, и даже не раз бывали награждены за доблесть, поскольку в их жилах действительно текла аристократическая кровь, и они успевали снискать себе боевую славу еще до того, как разгульный образ жизни иссушал их энергию и силы.

Нынешним главой семьи (если термин «семья» был применим к единственному оставшемуся представителю главной линии) был Джеффри Брент. Джеффри обладал всеми качествами, присущими его вымирающей фамилии: в одних случаях он вел себя самым благородным образом, в других – проявлял всю степень вырождения древнего аристократического рода. Его можно было сравнить с теми представителями древнеримской знати, образы которых сохранили до наших дней художники и скульпторы. Те же отвага и неразборчивость в средствах, те же утонченное сластолюбие и жестокость, в общем, все, что можно назвать одним словом: «сибаритство». Брент несомненно был красив. Гордый профиль, темные волосы, властная стать делали его чрезвычайно привлекательным в глазах большинства женщин. С мужчинами он был сдержан и холоден, что, впрочем, отнюдь не отпугивало от него представительниц слабой половины человечества. Непостижимые законы взаимоотношения полов устроены так, что ни одна, даже самая робкая женщина не станет бояться агрессивного и заносчивого мужчину. Поэтому в обозримых окрестностях Брентс-Рок не было ни одной, в сердце которой не теплилось бы в той или иной форме нежное чувство по отношению к этому красавцу прожигателю жизни. А надо сказать, что в это число поклонниц входило довольно большое количество женщин, поскольку замок Брентс-Рок возвышался посреди огромной долины с разбросанными деревушками и рощами, его высокие старые башни и покатые крыши были видны из любой точки с расстояния до ста миль.

До тех пор, пока Джеффри Брент предавался земным утехам в Лондоне, Париже или Вене, иными словами, вдалеке от дома, никому до этого не было дела. Внимать слухам издалека легко со спокойной душой, к ним можно относиться с недоверием, насмешкой, презрением или вообще не обращать на них внимания, если это выгодно, но если нечто скандальное случается рядом, это уже совсем другое дело. В таком случает общество (если оно само не погрязло в пороке) требует от своих членов открытого отстаивания права на спокойную жизнь через выражение осуждения. Впрочем, вокруг Бренте-Рок царило относительное спокойствие. Если и высказывались какие-то недовольные замечания по поводу ставших достоянием общественности фактов, то только в самых крайних случаях, когда молчание было бы равносильно одобрению. Маргарет Деландер вела себя настолько спокойно и открыто, так бесстрашно приняла роль сожительницы Джеффри Брента, что люди начали думать, что они в тайне сочетались браком, исходя из чего решили на всякий случай держать язык за зубами до тех пор, пока время не покажет что к чему.