Саутгемптон, Лонг-Айленд, Нью-Йорк Июнь 1989 года

Появление Пейдж Спенсер в дверях «Азалия-рум» привлекло всеобщее внимание: замолкнув на полуслове, посетители клуба вопросительно смотрели на нее.

Что привлекло Пейдж в элегантный ресторан саутгемптонского клуба в столь ранний час, да еще в понедельник? В субботу вечером – другое дело. Пейдж непременно будет здесь в качестве хозяйки благотворительного обеда, устраиваемого какой-нибудь знаменитостью, или вернисажа в пользу Музея искусств, возможно, пышного приема в честь дирижера симфонического оркестра. Но в будний день, в такое время?!

Или здесь оказалась важная персона, и Пейдж выкроила время из своего перегруженного делами расписания и пришла в клуб на изысканный ленч?

Пейдж Барклай Спенсер была неким блистательным символом нового поколения женщин – не только женской половины Саутгемптона, хотя, по правде говоря, она была одной из ее представительниц, чем Саутгемптон гордился, – но вообще всех женщин. Пейдж так искусно справлялась с ролями жены, матери, элегантной и суперпопулярной светской дамы, покровительницы искусств и преуспевающего манхэттенского архитектора, что, казалось, исполнение всех этих ролей не требовало от нее особого труда.

Высокие каблучки женских туфелек громко стучали по булыжникам конюшенного двора. Сейчас здесь было совсем тихо, но уже на следующей неделе у конюшен зазвучат детские голоса и по двору зацокают копыта лошадей. Откуда-то издалека до ушей Пейдж и Джулии доносились тихое ржание, плеск воды и шуршание сена – верный знак того, что конюхи трудятся в стойлах, ухаживая за дорогими лошадьми.

Миновав пустынный двор, женщины подошли к конторе. Инструктор был там. Сидя за столом, он изучал тетрадку в кожаном переплете с расписанием уроков. На стук каблучков, так отличающийся от привычного топота сапог для верховой езды, инструктор поднял голову и встал, когда женщины приблизились.

Стало быть, это и есть тот самый инструктор, которого так придирчиво выбирал хозяин конюшни. Пейдж ожидала, что у этого наставника по крайней мере будет аккуратная прическа. На его бриджах для верховой езды цвета слоновой кости не должно быть ни пятнышка, голубой свитер поразит своей свежестью и, наконец, высокие кожаные сапоги будут блестеть как зеркало. Раньше, думая об инструкторе, она представляла себе совершенно другого человека – этакого добродушного провинциального господина лет шестидесяти, который, возможно, говорит с легким британским акцентом.

Этому же мужчине было лет тридцать. На нем были джинсовая рубаха с закатанными до локтей рукавами, потертые джинсы и видавшие виды ковбойские сапоги. Его костюм более подходил для родео, а не для благородной охоты на лис. Глядя на этого человека, можно было подумать, что он привык объезжать мустангов, а не лошадей благородных кровей. Подобное пижонство могло приветствоваться где-нибудь на ранчо, но не среди элегантных завсегдатаев саутгемптонского клуба.

Его одежда была мятой и грязной. А сам он? Он был красив, даже очень: взъерошенные темные волосы, серо-зеленые пытливые глаза, бесстрашно глядевшие на собеседника. В длинном сухопаром теле угадывалась могучая сила, которую этот человек, однако, тщательно сдерживал. Весь – словно сжатая тугая пружина, готовая в любой момент распрямиться.

Материалы о Дайане Шеферд, собранные исследовательской командой Джеффри, включали в себя все написанное о Дайане, научные статьи, написанные самой Дайаной, а также копию ее автобиографии. Джеффри с интересом прочел всю информацию, а при изучении биографии Дайаны сделал для себя удивительное открытие.

Дайана Элизабет Шеферд и Джеффри Кэбот Лоуренс родились в один и тот же день тридцать шесть лет назад. Она – в Далласе, он – в Бостоне. Интересно, думал Джеффри, кто первым вошел в этот мир в то давнее одиннадцатое ноября? А звезды, Луна и Солнце? Связали ли они как-нибудь жизни появившихся на свет младенцев, наделили ли их общими чертами характера, судьбы?

Джеффри Лоуренс не верил в астрологию.

– Это лишний раз доказывает, что по гороскопу ты – Скорпион, – поддразнивала мужа Джулия, когда он говорил о своем неверии.

Да, Джеффри Лоуренс не верил в астрологию, но его наблюдательный журналистский ум помог ему не пройти мимо явного сходства между ним и Дайаной Шеферд.

Сан-Франциско Февраль 1979 года

День выдался великолепный, приятно грело зимнее солнце, дул легкий морской ветерок, на ясном голубом небе не было ни облачка. Джеффри брел по Гирарделли-сквер, затерявшись в праздной толпе людей, вышедших прогуляться в погожий субботний денек. И вдруг его охватила ностальгия… Это был последний день его пребывания в Сан-Франциско, последний день работы местным репортером в этом городе. Скоро приедет съемочная группа, и Джеффри отснимет свой прощальный репортаж. А потом, после съемок, он отправится в Лос-Анджелес, чтобы приступить там к работе корреспондентом. Он стремился поскорее взяться за эту перспективную, захватывающую работу, но все же, все же…

Он всегда будет помнить этот элегантный, стильный, изысканный город. И навсегда запомнит этот чудесный день. Картинки солнечного Сан-Франциско запечатлеются в его памяти, и он будет вспоминать их, когда его занесет в далекие города, охваченные войной. Там дети не бегают по зеленым лужайкам за яркими воздушными змеями, потому что на серой высохшей земле бывших лужаек багровеют темные пятна крови. Жители этих городов вместо смеха и музыки слышат лишь канонаду да крики умирающих. Тогда, в тяжелые времена, он будет вспоминать необыкновенный день в Сан-Франциско, и это ему, возможно, согреет душу.

Миновав парк, раскинувшийся за Гирарделли-сквер, он вышел к заливу и стал наблюдать, как резвые парусники скользят по бирюзовым волнам с клочьями белой пены на гребнях. Этот вид он тоже запомнит навсегда.

Повернувшись к только что подъехавшей съемочной группе, Джеффри увидел Ее. Она по-турецки сидела на траве, ее длинные черные волосы развевались на ветру, лавандовые глаза задумчиво смотрели на море, а на пухлых губах играла мягкая улыбка.

Лос-Анджелес Май 1979 года

Джеффри уже понял, что любит Джулию, а потому всерьез размышлял об их общем будущем. Правда, кое-что его тревожило. До того как попросить Джулию остаться с ним на всю жизнь, он должен был сообщить ей о себе нечто существенное. Надо было сказать любимой, которая мечтала заботиться о том, кого полюбит, что он не сможет подарить ей детей. Они всю жизнь будут только вдвоем. Хватит ли ей лишь его и его любви? Или он потеряет ее?

Сердце Джеффри забилось быстрее, когда в первую майскую пятницу вечером он подходил к своей квартире, потому что там его должна была ждать Джулия. И именно в этот уик-энд он собирался сказать ей правду.

Джулия была в гостиной и в глубокой задумчивости смотрела на раскинувшийся под окном сад. Она даже не слышала, как он вошел.

– Привет, моя дорогая.

Манхэттен Июль 1989 года

Дайана стояла на балконе роскошного пентхауса, который они пять лет делили с Чейзом, и с облегчением наблюдала за тем, как первые лучи летнего солнца постепенно окрашивают небо в розовый цвет. Спала она ужасно, во сне ее преследовали кошмары. Когда же наконец проснулась, ей стали мерещиться неприятные видения. Некоторые из них были совсем свеженькими – о любви и браке, живших и погибших на этом легендарном чердаке. Однако были и другие – старые и зыбкие, болезненные воспоминания о Джонни и Сэме.

Ночь была такой длинной и темной. Зато с рассветом у Дайаны появилась надежда на то, что она сможет укрыться в своей больнице, и даже не просто в больнице, а в своей стерильной операционной.

Собирается ли она оперировать советского посла, спросил ее вчера Джеффри Лоуренс, самый популярный телеведущий страны. Известный журналист задал ей этот вопрос спокойным, ровным голосом, но спрашивать об этом было неэтично. Не то чтобы вопрос был незаконным, но Джеффри следовало промолчать.

Этично ли проводить сегодня операцию? Спала она отвратительно, за ночь не отдохнула. Однако Дайана привыкла к бессонным ночам и по опыту знала, что бессонница никак не отразится на ее способности собраться и действовать в операционной.

– Ой! Молнию заело. Поможешь застегнуть?

– Ты просишь меня одеть тебя? – Подвинувшись к жене, Джеффри поцеловал ее голые плечи. – Раздеть тебя я могу в одну секунду, а вот помогать скрыть под складками одежды это совершенное тело… Не знаю…

Повернувшись к нему, Джулия нежно поцеловала мужа в губы. Она была так счастлива, вспоминая этот чудесный день. Джеффри ходил на первое занятие Мерри верховой ездой, внимательно (да-да!) наблюдал за девочкой и подбадривал Мерри и Аманду. Причем не казался при этом ни усталым, ни раздраженным…

– Спасибо тебе за это утро, Джеффри, – прошептала Джулия, когда ее мягкие губы коснулись его губ. – Для Мерри твое присутствие очень много значило.

Джулия не заметила, как сдвинулись брови на красивом лице ее мужа, потому что в это мгновение он отвечал на ее поцелуй.

На следующее утро Кейси размышляла а том, как проведет лето в Сиклиффе. Она, как обычно, составила график работы и отдыха, заранее запланировав, когда будет делать зарядку, когда есть и что есть.

Благодаря строго упорядоченной жизни Кейси удалось достичь успеха, стать почти идеалом. Каждое утро и каждый вечер, как бы она ни устала, Кейси делала гимнастические упражнения, чтобы ее бедра оставались стройными, талия тонкой, лодыжки сухими, руки сильными, а грудь высокой. Кейси позволяла себе есть очень немного и только полезные продукты, и поэтому фигура ее оставалась подтянутой и сексуальной. Загорала она тоже осторожно. Кейси знала, что избыток солнца вреден, однако легкий загар будет удачно сочетаться с ее блестящими рыжеватыми волосами. Словом, она стремилась создать иллюзию того, что успехи достаются ей легко и она может позволить себе предаваться отдыху, подолгу лежа на пляже под лучами солнца.

Все, что делала Кейси, было рассчитано на достижение успеха… И она работала на него…

Кейси снова и снова повторяла слова, которые собиралась произнести в суде, добиваясь, чтобы и судьи, и ее противники восторгались удивительной легкостью, с какой течет ее речь. Потому что ее речь в зале суда должна быть тщательно подготовлена, как и ее внешность. Ни одного случайного слова не должно сорваться с ее уст.

Внешность Кейси менялась от случая к случаю, в зависимости от преступления, от судьи, от присяжных, от защитника обвинения, от общего настроя процесса в конце концов! Молодые адвокаты в офисе окружного прокурора в Сан-Франциско получали весьма скромное жалованье. Однако все знали, что Кейси владела огромным состоянием и что месячный доход ее трастового фонда превышал ее годовой заработок. Но Кейси и не притворялась бедной. Она носила коллекционную одежду от Шанель, Сент-Джулиана, Ле Крийона и Диора. Драгоценности предпочитала от Тиффани или Шрева, а часы – от Эбеля, Чопарда или Бленкпэйна. Иногда в числе ее аксессуаров были и очки с обычными стеклами в черепаховой или в тонкой металлической оправе от Энн Кляйн.

– Привет, Дайана!

– Чейз!..

Дайана не говорила с Чейзом больше пяти недель – с тех пор, как он ушел, чтобы принять решение. В течение двух недель после того, как бумаги на развод были подписаны, они общались через своих адвокатов. У каждого был собственный адвокат (причем ни один из них не работал в фирме «Спенсер и Куин»), хотя с делом о разводе с легкостью справился бы и один юрист. Расторжение брака Дайаны Шеферд и Чейза Эндрюса было делом простым, по сути, попросту разделом их огромного состояния.

Таким простым, и все шло так гладко, что им время от времени казалось, что все позади.

Все позади.

Саутгемптон, Лонг-Айленд Август 1989 года

– Промокла? – с улыбкой спросил Джеффри, когда Джулия появилась в дверях библиотеки.

Этот день, последнее воскресенье августа, с утра был жарким и влажным, но к полудню появились свинцовые тучи, и потоки дождя обрушились на землю. Мерри была в гостях, Джулия с Джеффри договорились поработать до обеда: он – в библиотеке, а она – в своем розовом саду.

– Надо же, дождь пошел. А я-то собиралась сходить в магазин. Хочешь чего-нибудь особенного?

– Тебя.