Дело было весной. Почтенная чайка, старая дева, госпожа Гельт, собрала на Нитонском утесе против городского сада всю женскую половину населения чаек города Женевы и его окрестностей. Предметом собрания должно было служить обсуждение семейных вопросов на предстоящее лето. За последние годы среди чаек происходили постоянно семейные разногласия, и никто не мог объяснить причины этого прискорбного явления. Женщины (у чаек никогда не говорят «самки») не переставали жаловаться на мужчин за то, что они пренебрегают своими обязанностями мужей и отцов и завели очень для себя удобный обычай покидать своих жен, лишь только они окончат высиживать яйца.

— Это ужасно! — возмущалась госпожа Гельт.

— Это противоречит здравому смыслу, — сказала одна почтенная женщина, мать тридцати шести детей.

— И противно всем законам природы, — продолжала старая дева, которая была твердо убеждена, что нести яйца и выводить птенцов было противно всем законам её собственной природы. — Скажите на милость, с какой стати вам ежегодно класть четыре яйца, потом целых три недели их высиживать, затем четыре недели воспитывать птенцов и, наконец, всю зиму таскать за собой детей и учить их ловить рыбу. Я вас спрашиваю, к чему всё это, — разве на свете так мало чаек? А вы посмотрите на этот так называемый сильный пол. Во время медового месяца они так нежно воркуют, нашептывают нам всякий вздор, притворяются покорными и уверяют, что не могут жить без нас!

— Нет, им уже больше не удастся нас провести!

В стране фараонов, где хлеб был так дорог, но зато было так много религий, что всё, кроме плательщиков налогов, считалось священным, и где священный навозный жук скатывал шарики из навоза под священным покровительством священной религии, в то время как священный Нил откладывал свой священный ил у подножие колышущихся пальм, стоял молодой феллах и радовался, глядя на те приемы, с помощью которых бык Александр намеревался позаботиться о продолжении своего рода, нисколько не интересуясь теми тридцатью столетиями, которые с высоты пирамид наблюдали за его весенней работой.

Но вот, на северном краю горизонта поднимается желтоватое песчаное облачко, вереница верблюжьих голов поднимается над мерцающей гладью пустыни, верблюды становятся всё больше и больше, приближаются, и, наконец, феллах в страхе падает ниц перед тремя жрецами Озириса и их духовной свитой.

Жрецы слезают с верблюдов, не удостаивая своим вниманием феллаха, который в почтительной позе неподвижно лежит на брюхе, и подходят к быку. Духовные особы с любопытством следят за ходом его работы, рассматривают разгоряченное животное с головы до ног, тычут ему пальцами в бока и заглядывают ему в рот. После такого тщательного осмотра жрецов вдруг охватывает какой-то трепет, они падают ниц и затягивают псалом.

Исполнив свой долг перед грядущими поколениями, бык начинает обнюхивать своих неожиданных поклонников. Потом, он поворачивается к ним задом и медленно проводит хвостом по их лицам.

Наконец, поднявшись на ноги, жрецы обратились к феллаху:

За садом, у самого забора, стоял большой куст шиповника, весь покрытый цветами. бесчисленные ветви его были гибки, как сабельные клинки из самой лучшей стали.

Из своего скромного уголка шиповник мог видеть все посадки садовника.

На грядках росли розы, но вид у них был совсем неважный. Маленькие тощие кустики, ростом не выше лейки. У многих из них морозом побило завязь, и они сами почернели и поблекли. Другие, и таких было большинство, были бесплодны, их природа была слишком нежна, и они не могли иметь детей. На таких кустах никогда не появлялось завязи и бутоны никогда не распускались.

Шиповник видел их всех еще прошлым летом. Тогда они все стояли на грядках с великолепными красными, желтыми и белыми цветами. Зато теперь у них был совсем слабый и жалкий вид.

Садовник был очень огорчен, увидав своих благородных питомцев в таком упадке.

Стенные часы в лаборатории начинают бить, и химик снимает грязную блузу, моет руки и уходит обедать.

В зале темнеет, и только свет уличных фонарей слабо освещает стены лаборатории, где на полках стоят во множестве всевозможные соединения — полезные, вредные и безразличные.

Наступает час привидений.

Вот Золото, этот всесильный король-эгоист и вместе с тем известный повеса. Золото никогда не смешивает своей царской крови с кровью народа. Оно стало властелином вовсе не из-за своей силы, а только благодаря своей красоте. Оно благосклонно позволяет себя любить; но само протягивает руку только сильнейшему, Хлору.

А вот и Хлор, доставляющий столько горя и хлопот всем женатым. Он постоянно сгоняет мужей с их супружеского ложа. Этот желто-зеленый Хлор страшно жаден, и все знают, что он всегда готов изменить своей законной супруге, Водороду, и завести себе другую подругу жизни.

— Ах, мамаша, какой стыд! — волновалась молодая белая куропаточка, возвратись из долины на свою скалу, — там внизу сидят какие-то птицы с совсем голыми ногами.

— Какая неподходящая компания для благовоспитанной молодой девушки! — возмутилась мать и провела клювом по своим белым панталонам, которые закрывали ей ноги до самых пяток. — А ты не знаешь, кто такие эти бесстыжие создания?спросила она у дочери.

— Не знаю, — отвечала куропаточка.

Старая куропатка решила спуститься в долину, чтобы разузнать, в чём дело. Она поползла между кустами вереска и чилибухи и выбралась на березовую порубку. Тут расположилась целая стая серых куропаток, залетевших сюда со скошенных полей соседнего государства. Все они были без панталон, и ноги у них были голы до самых колен.

— Откуда вы явились, развратные создания? — спросила разгневанная мамаша белой куропаточки.

Действующие лица:

Бискра, аравийская девушка.

Юссеф её любовник.

Гимар, лейтенант, зуав.

Алжир. Наше время.

Входит Бискра с надвинутым на лицо капюшоном и с гитарой за спиной, падает на ковер и молится, скрестив на груди руки. За сценой ветер.

Бискра. Ла иллаха илл Аллах!

Юссеф торопливо входит. Самум надвигается!.. Где француз?

Бискра. Сейчас придет!

Юссеф. Отчего же ты его сразу не заколола?

Бискра и Гимар, бледный, нерешительный, говорит вполголоса.

Гимар. Самум! — Как ты думаешь, куда пошли мои?

Бискра. Твоих я отвел западней — к востоку.

Гимар. Западней — к востоку! — Дай я посмотрю! Да, в самом деле к востоку — западней! — Усади меня на стул и дай мне воды!

Бискра ведет Гимара к куче песку, укладывает его на пол — головой на песок. Так тебе удобно сидеть?

Те же и Юссеф выходит из подземелья.

Юссеф разглядывает Гимара и не замечает Бискру. Бискра! Замечает ее и берет на руки. Ты жива?

Бискра. Француз умер?

Юссеф. Если еще и не умер, то скоро умрет! Самум! Самум!

Бискра. В таком случае я жива! Дай мне воды!