Когда в половине восьмого он прошел через пустую приемную к своему кабинету и открыл первую дверь «тамбура», то еще на пороге услышал и опознал резкую прерывистую трель «прямого» городского телефона. Другой аппарат, линия связи с которым шла через секретаршу, звонил и тише, и мелодичнее. Виктор Александрович не думал, что это было сделано специально, что кто-то премудрый заранее озаботился столь многозначительным и точным разделением звонковых тональностей, но тем не менее в силу своего многолетнего чиновничьего опыта понимал, что все в этом здании, в этом кабинете имеет свое значение.

Слесаренко пересек кабинет, слева обошел массивный двухтумбовый стол еще горкомовских времен, опустил портфель на привычное место у правой ноги под столешницей, сел в крутящееся модное кресло, не без скрипа просевшее под тяжестью хозяина, и точно, не гадая и не глядя, выбросил левую руку вбок и снял трубку.

Все в городе, кому это было положено, знали, что с половины восьмого до восьми звонить сюда было нельзя. Номер же «прямого» телефона был известен и вовсе немногим; еще меньшим разрешалось им пользоваться. Сохранить его в тайне было непросто, разные люди разными способами узнавали пять заветных цифр и прорывались сюда кто с криком, кто с полушепотом, кто со слезами, кто с уверенной наглостью, но Слесаренко за месяц заставил обслугу дважды поменять номер «прямой» линии, и случайные звонки почти прекратились. Тех же, кто все-таки прорывался снова, он вежливо и строго отсылал в приемную. В конце концов в городе прошел слух, что напрямую звонить бесполезно. Это не прибавило Виктору Александровичу популярности, однако иначе он просто не смог бы работать. Своим чиновинкам на первом же – в новой должности – аппаратном совещании он сказал: «Запомните, я не пожарник». Аппаратный люд с готовностью осклабился, но, не увидев на лице шефа ожидаемой реакции, скинул улыбки и закивал со значением.

Эти полчаса до восьми принадлежали только ему. Он пробегал обзор местной и центральной прессы, подготовленный службой информации, задерживая взгляд на тонированных бледно-зеленым маркером особо важных строчках. Это дело с обзорами наладил Лузгин, и уже вскоре Виктор Александрович оценил удобство нововведения, хотя его и раздражали суммы, которые Лузгин выплачивал наличными таинственным столичным специалистам, готовившим и пересылавшим по факсу московскую часть обзора. Лузгин утверждал не без доли бахвальства, что такой же материал ложится на стол начальнику президентской администрации. Слесаренко всегда делал скидки на «издержки характера творческой личности», но с каждым днем все больше убеждался в безусловном профессионализме и точности анализа московских «обзорников».

Закончив с обзором, Виктор Александрович просматривал изготовленный помощником план работы на текущий день, что-то вычеркивал и вписывал, что-то менял в нем местами. Ровно в восемь помощник входил в кабинет с деловой почтой и документами на подпись, забирал исчерканный листок и возвращал его перепечатанным набело, когда начиналась ежедневная «планерка». День мэра был расписан блоками по пять, пятнадцать и тридцать минут и в последние недели катился строго по расписанию, однако Слесаренко отдавал себе отчет в том, что любая мелочь, любая новая бумага или телефонный звонок способны изменить или застопорить это движение, именуемое работой органа местной власти. Вот и сейчас, поднося к уху молчащую до поры телефонную трубку, он уже чувствовал, что весь этот летний, яростно-солнечный по-северному, только еще начинающийся новый рабочий день, так хорошо спланированный, вскоре полетит вверх тормашками ко всем чертям собачьим.

Вайнберга в приемной не оказалось. Завидев приближающегося шефа, секретарша встала и, наклонившись через стол и вытягивая шею, сказала что-то, почти не разжимая губ. Слесаренко повернулся и недовольно посмотрел на Кротова.

– Он в вашем кабинете, Сергей Витальевич. Пригласите его сюда, пожалуйста.

Кротов кивнул и быстро вышел в коридор.

В здании мэрии он делил «спарку» на двоих с заместителем мэра по финансам Безбородовым. «Спаркой» назывались два кабинета, соединенные общей приемной и общей, в служебном смысле, секретаршей. Кротов знал, что в интимном смысле худенькая Валечка обслуживает Безбородова, а его, Кротова, боится и стесняется, но ему было наплевать: лишь бы не путала бумаги и была на месте, когда надо.

– Там Вайнберг, Сергей Витальевич, – почти шепотом сказала Валечка, ожидая нагоняй. Кротов подмигнул ей, и Валечка покраснела.

– Отмотай назад, Коля, – попросил Лузгин, стряхивая сигаретный пепел в банку из-под кофе. – Вот так, хорош. Теперь запускай.

Городская студия телевидения располагалась в левом крыле местного Дворца культуры – большого угластого здания, построенного в начале девяностых годов на первые лихие нефтедоллары. Тогда же был закуплен нефтяниками в Японии и комплект эфирно-студийного оборудования, да такого, что старые телестудии, включая и областную тюменскую, умылись слезами от зависти. В марте девяносто четвертого студия «Альянс» впервые вышла в эфир с коротким блоком новостей, концертами по заявкам и пиратскими копиями новейших американских кинофильмов.

С той поры в местном эфире мало что изменилось.

– Стоп! – рявкнул Лузгин. – Клеим отсюда. И рапидиком, рапидиком, когда он глаза подымает.

– Ну, это кино... – недовольно процедил оператор Коля. – В новостях так не делают.

Субботник удался на славу. Был даже духовой оркестр из детской музыкальной школы, играл нестройно и всего три вещи: два марша и вальс, но и в этом была своя трогательность, люди вокруг улыбались, вот только с ночи потянуло холодом, и Виктор Александрович распорядился было приодеть музыкантов потеплее, но дети не послушались: им нравилась яркая оркестровая форма с аксельбантами и киверами.

Народу явилось много, и не только по приказу. Сам Виктор Александрович таскал носилки в паре с замом Федоровым, и как-то раз не смог забросить мусор в кузов самосвала единым махом, Федоров был ростом ниже и замешкался, их обоих засыпало сучками и листьями. Он вдруг раскричался на Федорова, а потом увидел, что вокруг смеются, и сам рассмеялся. Незнакомая женщина, деланно ворча про неумех, помогла ему вытряхнуть листья из капюшона на штормовке.

Был там и Вайнберг со своими, в хороших джинсах и трехцветной курточке с огромным непонятным номером; больше командовал, чем работал, и ни разу к Слесаренко не приблизился, не поздоровался лично – так, раскланялся с отдаления, тронув длинный козырек нерусской кепки. «Черт с тобой», – решил Виктор Александрович. Даже Вайнберг не смог испортить ему настроение, почти по забытому молодое и легкое.

Трудились до двух часов, вычистили рощу и вкопали на поляне карусели с качелями, разные штучки для детского катания – молодцы нефтяники, сработали весь инвентарь за бесплатно, и когда Слесаренко закрывал субботник короткой речью, то похвалил нефтегазовцев, но Вайнберга не помянул – обойдется. Вместе с чувством победы, что выбили все-таки деньги «подземникам», в душе гнездилось послевкусие неясного обмана, как после пищи с чесноком: глотать приятно, возбуждает аппетит, а после целый день не знаешь, как избавиться от гадости во рту.

Люди прихватили на субботник и поесть, и выпить, как положено, а кое-кто и вовсе заявился под хмельком, в том числе и Лузгин, увивался вокруг телесъемочной группы – и, как пошабашили, туг же расселись закусывать. Снова бутылки и банки, жирные пакеты и рванье газет...

Полуденным московским рейсом прилетел Юрий Дмитриевич, кротовский наставник по линии фонда. Как и было условлено, Кротов в аэропорт не поехал – незачем светиться лишний раз. Гостя встречал начальник службы безопасности «Нефтегаза» бывший подполковник госбезопасности Чемагин и сразу увез его на «дальнюю дачу» большой деревянный коттедж в пятнадцати километрах от города, скрытый от глаз сосновым лесом и хорошо охраняемый. Договорились заранее, что Кротов прибудет туда к двум часам, заодно и пообедают.

В половине второго он закрыл обычное для понедельника аппаратное совещание, оставил «на хозяйстве» зама Федорова, выдал деньги Лузгину и поехал на «дальнюю дачу».

С «бородатым Юрой» они не виделись почти что месяц, но перезванивались ежедневно. В связи с новой задачей Кротов был на время освобожден от постоянной фондовской текучки, но его держали в курсе столичных дел и требовали отчёта по делам тюменским. Кротов по-прежнему отвечал за аккумуляцию местных денежных активов и закачку их в государственные облигации через инвестиционные структуры фонда, а также за все фондовские операции с ценными бумагами на территории области. Это было непросто, но Кротов справлялся. Главная проверка случилась совсем недавно – в день, когда московская пресса раструбила весть об отказе правительства Кириенко перезаключить трастовый договор с шефом «Газпрома» Рэмом Вяхиревым. Акции «Газпрома» резко упали в цене, и Кротов получил приказ срочно скупать их в любых количествах. Он сумел тогда неплохо обернуться, использовав суточный кредит Сбербанка, оборотные средства «Севернефтегаза», короткую ссуду Пенсионного фонда и все свои личные деньги до копейки, сколько было на карточках – рискнул, потому что знал из московских источников, что после обеда Кириенко или Пемнов дезавуируют первое сообщение, и акции «Газпрома» резко прыгнут вверх, и надо будет успеть их «сбросить», и он успел, и вернул кредиты и только лично сам заработал в этот день четыре с лишним миллиона новыми, и моментально перевел их в валюту, ибо знал доподлинно из тех же юриных источников: осенью рубль рухнет, а вслед за ним и правительство Сережи Кириенко. По всем раскладкам, это должно будет случиться в сентябре, но Кротов испытывал глухую тревогу: как бы не раньше. Вслед за рублем рухнет система ГКО, рухнут банки, и чрезвычайно важно было не упустить момент, «выдернуть» деньги из банков и гособлигаций, а без юриных связей и помощи сделать это едва ли удастся.

Зачем прилетел Юрий Дмитриевич – было неясно. Притом именно сегодня, срочно, тайно, когда в городе нет ни Вайнберга, ни Слесаренко! Кротов давно уже не верил случайности подобных совпадений, тем паче касательно Юрия Дмитриевича, бывшего журналиста и разведчика, а ныне комбинатора международного масштаба, коих в Москве, правды ради будь сказано, развелось теперь до неприличия.

На тринадцатом километре свернули с дороги налево, на узкую бетонку, и сразу уткнулись в шлагбаум и двух автоматчиков в форме нефтегазовской охраны. По обеим сторонам бетонки не было никакого забора, да он и не требовался – болото стерегло укромность дачи эффективнее любой колючей проволоки. Ближний охранник проверил номера, заглянул в салон автомобиля, посмотрел без выражения в лицо Кротову и махнул рукой.