В кабинете царил полумрак. Солнце, по-весеннему яростное, норовило пробиться сквозь темно-синие шторы, но безуспешно — терялось в плотной ткани. Только в том месте, где оставалась крохотная щель, оно добиралось рассеивающимся лучиком до кресла, на котором сидел плотный мужчина в добротном сером костюме. Но даже безукоризненный покрой костюма не мог скрыть недостатки его полнеющей фигуры. На мужчине были черные ботинки, вычищенные до блеска. На шее в цвет костюму модный галстук в тонкую белую полоску, повязанный крупным узлом. Круглое, слегка одутловатое лицо, хищный нос с небольшой горбинкой.

— У меня есть информация, что Сталин месяца через три-четыре поедет в Сочи на лечение, — сказал он негромко с едва заметным кавказским акцентом.

— Не самое удачное время, немцев едва с Волги отбросили, — изрек его собеседник, человек в военной форме с погонами комиссара третьего ранга. Молод, не более тридцати пяти лет. Коротко стрижен, сквозь колючий редкий ежик предательски пробивалась светлая макушка.

Собеседников разделял небольшой стол, на котором была разложена карта.

— У Сталина больные ноги. Запускать эту болезнь нельзя. Он, как приезжает в Сочи, так сидит в лечебной ванне по пять-шесть часов кряду. А потом ведь в Сочи нет войны. Что вы думаете по этому вопросу?

О прибытии Верховного в Сочи можно было догадаться по огромному количеству сотрудников НКВД, дежуривших в эти дни по городу. Немало их было и в санатории, где Сталин обычно проходил курс лечения. Пропускной режим сразу ужесточился, и лечебница воспринималась как режимный объект. Разгуливать днем по территории санатория было запрещено, а потому раненые отдыхали в палатах — поглядывали в окошко и только иной раз выбирались на крылечко, чтобы выкурить папиросу на вольном воздухе.

Относительный покой наступал лишь с заходом солнца, когда охрана отправлялась в казармы, — на территории оставалось только человек десять, еще столько же патрулировали по периметру санатория. И фронтовики, находящиеся на излечении, с оглядкой на запрет, все-таки выползали из палат.

Солдатский отдых всегда короток. Нужно успеть многое: насладиться предоставленной свободой, отдохнуть малость от грохота войны и попытаться завязать скоротечный, ни к чему не обязывающий роман с понимающей медсестрой.

Море, солнце, озорные глаза фронтовиков располагали к близости, а потому не стоило изумляться тому, что даже самые неприступные из сестричек кидались в любовные приключения с такой страстью, как будто опасались, что до завтрашнего утра могут не дожить. И в самых тенистых уголках санатория, куда редко заглядывают отдыхающие, можно было услышать жаркий любовный шепоток.

Жизнь всюду находит отдушину: на передовой, где до вечности возможно мгновение, и в глубоком тылу, в объятиях милой медсестры.

Начальник шифровального отдела щеголеватый лейтенант (собственно, таким и должен быть молодец в неполных двадцать пять лет), с тонкими ухоженными усиками на узкой капризной губе, негромко постучавшись, вошел в огромный кабинет Абакумова и, вытянувшись в струнку, подчеркнув и без того безукоризненную осанку, коротко доложил:

— Пришла радиограмма от Лисы.

— Давай сюда, — заметно нетерпеливым тоном потребовал Виктор Семенович.

Лейтенант решительно двинулся к огромному столу, за которым сидел начальник Главного управления контрразведки, и положил узкую полоску бумаги на одну из верхних папок.

— Разрешите идти?

— Как так получилось, что он ушел, а, Степан Дмитриевич? — спросил Абакумов, подняв строгие глаза на заместителя.

Марков невольно вытянулся. На этот раз Виктор Семенович даже не предложил ему присесть. Весьма скверный знак.

Во внешности начальника следственной части по особо важным делам Степана Маркова не было ничего примечательного, тем более героического: китель на нем сидел мешковато (несмотря на то, что был тщательно отутюжен), нескладно топорщился по бокам; и хотя черты лица были правильными — широкий лоб, округлый подбородок, слегка выступающий вперед, но полные щеки придавали его облику некоторую простоватость. Впрочем, именно так и должен выглядеть разведчик — неброско и без особых примет.

Вот только когда он начинал говорить, ощущение от его неказистости улетучивалось мгновенно — невольно верилось, что имеешь дело с человеком, наделенным немалой волей.

— Когда диверсант раскусил ампулу с ядом, то бойцы захвата посчитали, что он мертв.

Командиром группы был назначен старший лейтенант Авдеев, веселый двадцатилетний парень с непокорной русой челкой. Про него поговаривали, что его отец был видным военачальником, репрессированным в тридцать четвертом. Так что свое детство Авдеев провел среди таких же осиротевших детей. Другой на его месте возненавидел бы Советскую власть и еще в сорок первом перешел бы на сторону немцев, а он так и лез под пули, чтобы своей невероятной храбростью реабилитировать память отца, сгинувшего где-то в глубоком угольном карьере под Воркутой.

Выползли на нейтральную территорию — самое скверное место! Потому что лупят по нему со всех сторон и свои, и чужие. Был бы верующим, обязательно поставил бы свечу во спасение, а так приходится ползти наудачу и надеяться, что пуля для тебя еще не отлита.

Ярко вспыхнула ракета, болезненно ударив безжизненным белым светом по глазам. Со змеиным шипением проворно забралась под купол небесной тьмы. Вот замерла на несколько секунд в самом зените, подвешенная на крохотном парашюте, и, осветив окрестность, начала медленно падать, постепенно угасая.

Бойцы, вжавшись в землю, затаились. На какие-то минуты Петру Комарову захотелось превратиться в придорожный камень, в комок глины, слиться с земной поверхностью, стать сухой травой, что несуразно торчит на проталинах.

Уф, кажись, пронесло!

Сигареты были слабенькие — никакого удовольствия. Даже глотку не дерут. Чего не хватало в разведшколе, так это русских папирос. То немногое, что было завезено в школу, было тотчас раскуплено и выкурено, и теперь приходилось довольствоваться немецким табаком, который не шел ни в какое сравнение с «Беломорканалом». Возможно, что немецкий табак был приготовлен по последней щадящей технологии с минимальным количеством никотина, но удовольствие от него нулевое. А потом, с чего бы немцам жалеть русские легкие?

Такая, казалось бы, пустяковая мелочь раздражала. А может, таким образом они делают им прививку к новому режиму? Если это так, то фрицы совершают большую ошибку, для русской души нет ничего более приятного, чем рвущий глотку самосад.

Разведшкола была устроена по образцу советской военной части, правда, с присущей немцам педантичностью, — ни в одной, даже самой образцовой части не увидишь столь аккуратно стриженных газонов и так тщательно выложенной брусчатки. Трудно даже поверить, что подобный порядок создавался руками русских, столь привыкших к анархизму. Ведь в каждом из них изначально заложен хаос, даже окурки они швыряли мимо урны вне зависимости от ее размеров. А попробуй не попасть в урну в немецкой школе, так тотчас будешь оштрафован. Лишиться пятидесяти марок из-за собственного разгильдяйства — весьма существенный удар по бюджету.

Курсанты разведшколы ходили по территории в советской форме, привычно отдавая друг другу честь, а у самого штаба (немцы пошли и на это) развевалось красное полотнище. Где-то в одном из корпусов, примыкавших к штабу, раздавалась задушевная «Землянка», и, похоже, слова песни никого не смущали. Поют себе русские, ну и ладно! Странно было другое, что при всей нелюбви немцев ко всему русскому русские песни им нравились. Порой некоторые из них, спешащие по двору, приостанавливаясь, не без интереса вслушиваясь в чужую речь.

На первый взгляд — обыкновенная советская часть, но вот стоило приподнять голову, как за высокими заборами просматривались смотровые вышки, на которых, зорко глядя на территорию русских, несли службу солдаты СС. Нечего было и думать о том, чтобы преодолеть четырехметровую стену, крепко опутанную колючей проволокой, — стрелять будут без предупреждения. По существу, жизнь в разведшколе мало чем отличалась от жизни обычной воинской части где-нибудь на территории Советского Союза. А деньги, что ежемесячно выдавались командованием, можно было потратить только в части, куда, кроме продуктов, привозили еще и проституток для поднятия душевного тонуса.

Эрнст Кальтенбруннер подошел к окну и слегка отодвинул занавеску. Начальнику Главного имперского управления безопасности полагалось соблюдать осторожность и тем более оберегать свои личные секреты от глаз посторонних. Глупо было бы сообщать, что намеченное совещание он перенес на пять часов вечера только потому, что решил встретиться с женщиной (каким-то невероятным образом, пусть даже на сравнительно короткое время, она сумела заполучить над ним власть, и это Кальтенбруннеру не нравилось).

На улице никого. Только под окнами на противоположной стороне улицы маячил верный адъютант. Одетый в гражданскую одежду, он не привлекал к себе внимание. Больше напоминал кавалера, ожидающего запаздывающую девушку. Для конспирации он даже разок посмотрел на часы. Группенфюрер невольно улыбнулся: в адъютанте явно пропадал артист.

За спиной послышался едва различимый шорох, Эрнст Кальтенбруннер обернулся. Лидия, набросив на плечи легкий халатик, прибирала постель. Взбила подушку, аккуратно уложив ее в изголовье, при этом она так соблазнительно наклонилась, что группенфюрер почувствовал очередной прилив желания. Взяв со спинки стула сложенные покрывала, Лидия аккуратно постелила их поверх одеяла.

Лидия была не просто привлекательной женщиной, которая ему нравилась, она являлась еще и его личным агентом. Кальтенбруннер заприметил Лидию, когда инспектировал разведшколу в Таллине. Начальнику безопасности рейха Эрнсту Кальтенбруннеру представили Лидию как одну из самых способных и перспективных девушек, а еще через месяц, ознакомившись с ее делом, он вызвал девушку в Берлин, где она окончила курсы радисток, еще через полгода она уже участвовала в сложной радиоигре с русскими, где сумела проявить оперативность и сообразительность. Позже он перевел ее в Ригу на должность старшего преподавателя.

Его связь с Лидией продолжалась почти год. Даже самые занятые мужчины имеют право на некоторые житейские радости, а потому не было ничего удивительного в том, что раз в месяц он вызывал ее к себе в Берлин, снимая для предстоящего свидания уютный и тихий уголок. Нелепость ситуации заключалась в том, что Лидия была русская, а такая связь могла стоить ему карьеры. Одно дело — необязывающий флирт, и совсем другое, когда связь перерастает в устойчивые отношения.

Беседа проходила в кабинете директора разведшколы. Школа числилась на хорошем счету, являлась показательной, и сюда едва ли не со всего рейха съезжались представители различных подразделений «Цеппелина» перенимать опыт.

Частенько наведывались в школу и весьма значительные чины. Роману Николаевичу Редлиху было что показать. Кроме диверсантов и радистов, которых готовили едва ли не в каждой школе, он создал так называемую группу «П», где готовили агентов-провокаторов для внедрения в партизанские отряды. Их обучение проводилось отдельно от остальных. Особое значение уделялось психологической подготовке и изучению методов работы органов НКВД.

В стеклянном шкафу на самом видном месте стояли фотографии именитых гостей. В центр композиции была помещена фотография Кальтенбруннера, запечатленного с группой офицеров, вторым справа от группенфюрера стоял начальник школы оберштурмбаннфюрер Редлих.

А «Подразделение „Цеппелин“, чья разведывательная деятельность была направлена исключительно на Восточный фронт, пользовалось в разведшколе особым уважением, и на другом групповом снимке можно было узнать начальника центра Ханца Грейфе.

В разведшколе Грейфе появился уже на следующий день после смерти Мартынюка: обстоятельства его гибели следовало разобрать на месте. Начальник разведшколы для беседы выделил свой кабинет — исключение для курирующей организации. Разговор продолжался уже около часа, но Грейфе никто не торопил, в конце концов именно он был настоящим хозяином разведшколы.

С высоты двухсот метров Дунай не выглядел столь уж широким. Где-то в закоулках души ворохнулось честолюбие: «А Волга-то пошире будет!»

И все-таки Дунай был красив, крепко стянутый по берегам холмами, поросшими хвойными лесами, он то ускорял течение в тех местах, где каменистые отроги подступали к самой воде, а то растекался привольно, когда выходил на равнину.

Берега ухоженные, на небольших ровных террасах вился виноград, а наверху холма, подавляя окрестности своим величием, возвышались развалины старинного замка. Петр Таврин невольно загляделся на величественные стены, взбиравшиеся по спирали к островерхой вершине.

— Когда-то здесь в плену содержался Ричард Львиное Сердце, — сообщил Грейфе. — Вы слышали эту легенду?

— Не приходилось.

Отто Скорцени производил самое благоприятное впечатление — молод, красив, широк в плечах, от его облика веяло недюжинной силой. Волосы короткие, русые, аккуратно зачесаны назад. Могучую шею туго обтягивал воротник с петлицами оберштурмбаннфюрера СС. Даже огромный шрам, что рассекал его левую щеку — от уха до самого подбородка — не портил его внешность, а, наоборот, придавал ему некую дополнительную мужественность.

Не было ничего удивительного в том, что именно он стал руководителем разведывательно-диверсионных подразделений немецких спецслужб. Именно такой человек, как Отто Скорцени, смог спланировать и организовать похищение Муссолини. Это была блестящая акция.

Да что там дуче! Случись нужда, так он сумел бы выкрасть из Белого дома самого президента Соединенных Штатов.

Весьма крепкий экземпляр человеческой породы. Такие личности одинаково нравятся и мужчинам, и женщинам. Первые видят в них надежного товарища, а дамы — рыцаря, шагнувшего в действительность из мрачноватого Средневековья.

Того, что в этого человека было заложено природой, с лихвой хватило бы на троих. И, по мнению многих, такое излишество, собранное в одном человеке, было просто несправедливым.