1

Лето без дождя превратило землю в бетон. Потрескавшаяся земля, покрытая побуревшими заплатками засохшей травы, просила жалости и воды. Кое- где, сквозь трещины проглядывала уже присохшая почва. Над размякшими от жары дорогами колыхалось марево. Воздух был жарким точно в пекле и пыльным. Пыль покрывала крыши, словно жёлтым ковром. Жарой, словно куполом, накрыло город. В нём стоял запах бензина, пыли, асфальта- такая себе перчёная смесь не для жизни. Ей пропитались даже здания. Надежды на изменения в погоде никакой. Несносная жара, мучающая всё живое день, мало отпускала и в ночи. А ещё как проклятие душил смок пожарищ. Горело всё и везде. И так всё лето. Носится в воздухе жёлтая удушливая пыль и никакой надежды на дождь. Тени деревьев коротки в них не найти спасение. Солнце топит асфальт, от него несёт горячим воздухом, как от печки и держит на весу выхлопные газы. Тяжело дышать. Мокрая одежда, каждый чувствовал, как под ней струйками стекают капли пота. Почерневшие подмышки от пота кисло воняют. От этого ада негде укрыться. Только где искать виновных. Богу жалобу не напишешь. Безумно тяжело всему живому. Высохшая трава, поникшие ветки деревьев практически не отдыхали и в пору, когда на чёрном небе ночь зажигала звёзды. Ветра нет в помине, даже слабого. Всё устало от духоты и ждёт дождя, хоть потешного, мелкого, любого. Лишь бы пошёл, сбрызнул землю и помыл зелень. Открытые настежь окна комнат студенческого общежития мало помогали. Дышать всё равно нечем. Если б дождик… Хоть какой. Маленький или ливень, только б лил. Но надежды напрасны. На небе ни облачка. А раз дождя и ветра нет, нет и прохлады. Для влюблённых — это всего лишь тёплая, июньская ночь, только бы погулять, но в такое пекло даже выползать не хочется. По крайней мере, в помещении можно залезть под душ или просто облиться водой. А на улице, умирая от духоты, терпи. Раскалённая за день земля старалась максимум отдать тепла, остыть, и от этого ещё больше парило и невыносимо морило. На каком-то из ближних деревьев кричала, заливаясь диким смехом, переходящим в странный жуткий хохот, большая птица. Людка, проснувшись и резко сев в постель, приходила в себя от распирающего грудь страха. "Что это? Только сон или явь? Она кричала или просто почудилось?" От жары мысли путались, ушли куда-то. Приподнявшись на локти, она вновь упала на подушки, и опять мучительная духота охватила её. С малых лет Люду мучили эти кошмары, пора бы привыкнуть, но к этому, наверное, нельзя ни приспособиться, ни спокойно без эмоций такое безумие воспринимать. В этих страшных непонятных и удивительных снах она видела давно ушедшую в забвение жизнь. Древние дворцы, улицы и дома, жуткие пиры, и мерзкие казни, людей в странных одеждах, войны, заговоры и интриги. Бродила по чудным жилищам, ела из глиняной и золотой посуды. Возлежала на парчовых подушках. Сама танцевала и любовалась другими. Присутствовала на безумных развлечениях, покрываясь от страха холодным потом, и горела огнём от попавших на пути откровенных сцен. Её взгляд натыкался на вздымающиеся гневом груди стянутые поясом, набранным из тяжёлых серебряных блях, настроенных на войну мужчин. Они рубились мечами и метали друг в друга стрелы. Лились реки крови. И тогда она беззвучно кричала. Бежала. Её ловили. За ней гонялись, но она, в самый последний момент, взмывая в небо, каждый раз уходила. Словно страхующие крылья ангела уносили её. Казалось, что сон сопровождает её в другое измерение и другую реальность. В детстве после одного такого сна, где людей ради развлечения бросали гигантскому осьминогу, она, проснувшись, в холодном поту и с выпрыгивающим из груди сердцем, начала заикаться, но врачу, к которому её потащила тут же мама, сочинила сказочку про собаку, которую очень напугалась. Не рассказывать же про сны, а может и не сны это вовсе… После каждого такого путешествия, она чувствовала себя опустошённой и выжатой, как лимон. Разве после сна так бывает? Но врачу говорить нельзя, затаскают по больницам, могут и психом запросто сделать. Им по подходу по всем правилам науки запросто такое осуществить. Живи потом, доказывая, что ты не верблюд. А от заикания вылечила родная бабка, загнав под контрастный душ. Пошептала, руками поводила по голове, груди, и готово. Потом взяла её руку и, внимательно осмотрев ту часть, что пониже локтя, покачала головой и, развернувшись к её матери, спросила: