Фандор, ухватившись за буфер локомотива, кричал Жюву; слова его не укладывались в голове, граничили с безумием, и, тем не менее, были реальностью, гласили правду, поскольку он с непомерной решительностью утверждал:

– Поезд въехал в туннель!.. Из него не выходил! Но в туннеле его нет!

В этот миг Жюв, с бледным, исказившимся от возбуждения лицом, бросился к трясущемуся в лихорадке молодому человеку.

– Фандор! Фандор! – надрывался Жюв. – Этого не может быть! Ты ошибся… Если поезд вошел в туннель и наружу не выезжал, он должен находиться там!

Фандор уже подскочил к Жюву; схватив полицейского за плечи, он как сумасшедший тряс его и вопил:

– Что это? Как разогнался! Как высоко поднимается! Боже правый… да это аэроплан!

Люди, дремавшие в купе остановившегося в чистом поле поезда, устремились к дверям, радуясь негаданному развлечению. Пассажиры, сидящие по углам, немедленно пооткрывали окна и почти повылазили наружу, пока их соседи сзади давили друг друга, из кожи вон лезли, дабы разглядеть в облаках, что же так смутило воображение более зорких.

Было около половины шестого, близилось к концу мартовское воскресенье. На землю опускались сумерки.

День был очень теплым, и с первыми лучами солнца парижане, привлеченные чистой небесной лазурью и сияющим солнцем, торопливо принарядились и, кто на поезде, кто на трамвае, а кто на собственном велосипеде, отправились за город, чтобы вдохнуть свежего воздуха и первых ароматов весны.

К всеобщему удовольствию день выдался чудесным, и все парижское предместье полнилось разноголосицей бурного веселья.