На какой-то момент ему стало жутко холодно. Все его члены сотрясала дрожь из-за космической стужи, распространившейся откуда-то изнутри и охватившей тело. «Зачем я здесь?» – спросил он у самого себя и удивился этой мысли. Встряхнул головой, чувствуя, как с шапки на щеки упало несколько пушинок инея. Но там, у храма, что-то начало происходить, поэтому он выкинул из головы все лишнее и прильнул к окулярам бинокля. Подъехала машина, из нее вышел человек. Он узнал сына настоятеля. В руках – бумажная папка: все так, как и должно быть. На некоторое время можно расслабиться…

Вечер в Петербурге тянулся невыносимо долго. Он не любил этот город, хотя люди, которые дали ему новый смысл для существования, жили именно здесь. Ветер гнал с Маркизовой Лужи ледяной влажный ветер. По Невскому бежали замерзшие люди, новогодняя мишура блестела в витринах магазинов, но на нее, похоже, никто не обращал внимания. Никакой радости от наступления Миллениума на лицах петербуржцев не наблюдалось.

Ему нужно было ждать целый день, а дел имелось всего на полчаса. Выйдя с утреннего поезда, он затерялся в вокзальной сутолоке. Затем боковыми улицами дошел до места сегодняшней вечерней встречи и неспешно прогулялся вокруг собора Преподобных Симеона и Анны. Заглянул в ближайшие подъезды. Попасть удалось не во все: по московскому обычаю питерцы начали закрывать подъезды на кодовые замки. Прошелся по Моховой улице и улице Белинского. Залез в проходные дворы, в очередной раз удивляясь прихотливости их планировки. В последнюю очередь зашел в храм.

Там шла служба. Присутствовали немногочисленные бабульки, несколько ребят и девчонок студенческого вида – явно готовившихся к сессии. Размашисто перекрестившись на алтарь, он отвесил поясной поклон, затем купил свечи и отправился расставлять их у икон. Бормоча молитвы, он обошел практически всю церковь. Ничего и никого подозрительного.

Едва солнце взошло над Александрией, Клеопатра поднялась на городскую стену. За царицей спешили испуганные евнухи и всхлипывающие служанки с зонтиками и опахалами. Впереди нее шагали четыре ветерана из личной охраны Антония – огромные германцы в глухо позвякивающих доспехах. Каждый из них мог переломить ей шею одним движением руки. Глядя на их спины, царица думала, не попытаются ли они сегодня сделать это, чтобы заслужить прощение у Октавиана?

Нет, не посмеют. Октавиан распнет их, если они тронут египетскую царицу, и германцы знают об этом. Новому правителю Рима Клеопатра нужна живой – для того, чтобы показать ее римскому народу. Когда-то она въезжала в Рим владычицей, хозяйкой, любовницей – почти женой – Цезаря. Его пасынок хочет провезти Клеопатру по тем же улицам – но одетуюв золотые цепи. Исправить, так сказать, ошибку приемного отца. Показать, что интересы римского народа для него превыше всего.

Со стены было видно, как Антоний разворачивает свою небольшую армию. Остатки легионов, когда-то воевавших вместе с Цезарем в Галлии. Небольшая кучка всадников. Кулачок ребенка, который хочет ударить в грудь великана. Воинство Октавиана разбросано на многие мили вокруг Александрии. Из ближайших лагерей навстречу Антонию потянулись длинные темные змеи – солдаты, солдаты, солдаты… А в дальних лагерях узна?ют о вылазке защитников Александрии уже после того, как она будет отбита.

Александрия… Не охватить взором этот город – ее город. Белые дома, храмы, маяк, дворцы, построенные первыми Птолемеями. Зелени почти нет – сады за пределами стен, вокруг загородных домов. Там сейчас легионеры Октавиана, эта саранча, приведенная из Италии, Галлии, Греции. Грабят, гадят, разрушают. Нечисть, вырвавшаяся из Аида.