23 февраля 1848 г., в ту эпоху, когда Францию в течение уже долгого времени глубоко волновал вопрос о собраниях реформистов, а в Париже вопрос этот достиг особой остроты, на улице Сен-Дени, недалеко от бульвара, помещалась довольно просторная лавка под следующей вывеской:

ЛЕБРЕН, ТОРГОВЕЦ ПОЛОТНОМ.

«ПОД МЕЧОМ БРЕННА».

На вывеске художник довольно недурно изобразил известное в истории событие: предводитель галльской армии Бренн с суровым и надменным видом бросает свой меч на одну из чашек весов, на которых лежал выкуп Рима, побежденного галлами более двух тысяч лет тому назад.

Некогда обитателей квартала Сен-Дени немало забавляла воинственная вывеска торговца полотном. Впоследствии про вывеску забыли, убедившись, что Марик Лебрен прекраснейший человек в мире, примерный супруг, добрый отец семейства, продававший по справедливым ценам превосходный товар, между прочим и великолепное бретонское полотно, привозившееся с его родины. Этот почтенный купец аккуратно платил по счетам, был по отношению ко всем предупредителен и услужлив и исполнял, к великому удовольствию своих дорогих товарищей, обязанности капитана в первой роте гренадер своего батальона в национальной гвардии. Сверх того, он пользовался общей любовью в своем квартале и имел полное право называть себя одним из его нотаблей.

В то время как в магазине Лебрена происходили вышеописанные события, почти в тот же самый час, в пятом этаже одного старого дома, расположенного напротив лавки торговца полотном, разыгрывалась другого рода сцена.

Мы поведем читателя в скромную, маленькую, но очень опрятную комнату: железная кровать, комод, два стула, стол, над которым помещалось несколько полок, уставленных книгами, — такова была вся меблировка. У изголовья кровати на стене висело нечто вроде трофея, состоявшего из военного кепи и унтер-офицерских погон, оправленных в рамку из черного дерева. В бедном углу комнаты виднелись разложенные в порядке на доске различные столярные инструменты.

На кровати лежала заново вычищенная винтовка, а на маленьком столе — форма для отливки пуль, мешок с порохом, приспособления для набивки патронов, а также несколько пакетов готовых патронов.

Обитатель этого жилища, молодой человек лет двадцати шести с мужественным и красивым лицом, одетый в блузу рабочего, уже встал. Опершись на подоконник, он, казалось, внимательно рассматривал дом господина Лебрена и особенно одно из четырех окон, между двумя из которых была прибита знаменитая вывеска «Под мечом Бренна».

Это окно, украшенное белыми, плотно задернутыми занавесями, ничем особенным не отличалось, на окне стояло несколько ваз с зимним гелиотропом и подснежниками в полном цвету. .

Лебрену было около пятидесяти лет, хотя он казался моложе. Его высокий рост, сильная мускулатура шеи, рук и плеч, гордая осанка и смелый поворот головы, его широкое, энергичное лицо, голубые глаза с прямым и проницательным взглядом, густые светло-каштановые волосы с легкой проседью, низкий лоб, точно изваянный из мрамора, — все это представляло типичные черты бретонской расы, среди которой до наших дней сохранились почти в чистом виде галльская кровь и галльский язык. На полных красных губах Лебрена играла улыбка, отчасти добродушная, отчасти лукавая и насмешливая. Одет он был в просторное синее пальто и серые панталоны.

Жорж Дюшен, удивленный и немного смущенный этим неожиданным посещением, молчал, ожидая, когда заговорит. Лебрен. Последний сказал ему:

— Господин Дюшен, вы были посланы вашим хозяином для производства различных работ в моей лавке. Я был очень доволен вашим умением и вашей сообразительностью.

— Вы доказали это своим благосклонным отношением ко мне.

— Вы сами завоевали его, я видел, что вы трудолюбивы, стремитесь к знаниям. Я знал еще нечто большее. Как и все наши соседи, ваше примерное отношение к старику деду, который живет в этом доме пятнадцать лет….

Гонтран Неровег, граф де Плуернель, занимал прелестный маленький особняк на улице Паради-Пуассоньер, построенный его дедом. По изяществу этого жилища во вкусе рококо можно было угадать, что оно должно было быть выстроено в середине XVIII столетия и служило гнездышком любви. Квартал Рыбаков (des poissoniers), как говорили во времена регентства, очень пустынный в ту эпоху, вполне подходил для этих таинственных убежищ, посвященных культу Венеры.

Де Плуернель завтракал тет-а-тет с очень красивой девушкой двадцати лет, смуглой, живой и насмешливой, по прозвищу Праделина.

Де Плуернель пригласил накануне ее и нескольких своих друзей к себе на ужин. После ужина, длившегося до трех часов утра, нельзя было отказать Праделине в ночлеге, а утром ее пришлось угостить завтраком. Праделина и де Плуернель уселись за стол в маленьком будуаре во вкусе Людовика XV, смежном со спальней. В мраморном камине пылал огонь, толстые занавеси из бледно-голубого дама, усеянного розами, смягчали дневной свет, в больших фарфоровых вазах красовались цветы. Воздух был теплый, напоенный благоуханием. Вина были тонкие, кушанья изысканны. Праделина и де Плуернель отдали должную честь тому и другому.

Полковнику было около тридцати восьми лет. Он был высок ростом, тонок, но в то же время силен. Черты его лица, немного утомленного, но отличавшегося гордой красотой, изобличали в нем тип германской или франкской расы, характерные черты которой столько раз описывали Тацит и Юлий Цезарь: белокурые волосы, длинные рыжие усы, светло-серые глаза, орлиный нос.

Де Плуернель, одетый в великолепный домашний костюм, казался не менее веселым, чем молодая девушка.