Жена господина Накамуры вдруг превратилась в бабочку.

Злые языки, конечно, говорят, будто она просто-напросто сбежала от мужа, но сам Накамура утверждает другое, и я ему верю.

Рано утром, когда Накамура проснулся, жены рядом не было, на постели валялась лишь ее ночная рубашка. Встревожившись, он стал звать жену, и тогда из кухни вылетела бабочка, села ему на грудь и кокетливо затрепетала крылышками. Это и была его жена. Он страшно растерялся, побежал к управляющему домом и попросил вызвать врача, но при этом от волнения говорил так сбивчиво и невразумительно, что управляющий толком ничего не понял и вместо клиники позвонил в полицию. Через десять минут под окнами загрохотали полицейские мотоциклы и в доме поднялся страшный переполох. Господа сыщики зашли и в нашу квартиру. Я рассказала им все, что мне было известно. Вчера вечером я встретилась с госпожой Накамура на лестничной площадке. Нет, ничего странного я не заметила. Мы, правда, не разговаривали, но выглядела она как всегда. Куда она направлялась? Должно быть, за покупками – в руках у нее была хозяйственная сумка. А в начале двенадцатого, когда вернулся домой господин Накамура, немного навеселе – он всегда возвращается поздно и всегда навеселе, и, как правило, долго топчется у собственной двери, и, не пытаясь отпереть замок своим ключом, отчаянно звонит до тех пор, пока жена не откроет, что, разумеется, не очень-то приятно для соседей, – мне кажется, я слышала, как госпожа Накамура разговаривала с мужем. Ну а что было дальше, я не знаю.

По-моему, сыщики заподозрили, не убил ли господин Накамура свою жену во время семейной ссоры. Какая нелепость! Она женщина кроткая и никогда не ссорилась с мужем. В конце концов представители закона решили, что у Накамуры от нестерпимой жары помутился рассудок, вот он и утверждает, что его жена превратилась в бабочку. Они стали смеяться, но мне совсем не было смешно. Я сразу поверила господину Накамуре. Почему бы его жене не превратиться в бабочку? Что тут особенного?… Я сразу представила себе желтую бабочку. Конечно же, я была права! Ведь госпожа Накамура очень любила желтый цвет, и он ей шел. Все у нее было желтое – и платья, и кофточки… Ей, наверно, захотелось вырваться на воздух, на простор, вырваться за пределы отвратительного жилого массива, где нет ничего, кроме высоких, прочных, наводящих тоску белых стен. От нашего дома веет холодом. Каждая квартира – это глухая клетка, отделяющая человека от общества ему подобных и обрекающая его на унылое одиночество. По вечерам, когда горит свет и возвращаются домашние, еще сносно, по в долгие дневные часы, наедине с собственными жалкими мыслями, совершенно невыносимо.

Когда сыщики, потеряв надежду что-либо выяснить, убрались восвояси, я пошла к Накамуре – мы были в добрососедских отношениях – посмотреть, что у них делается.

Вследствие высокого давления на континенте массы холодного воздуха устремились в Японию. Утро было холодным до дрожи. Слишком холодным для конца сентября. Кэнкити Саймура не сомкнул глаз всю ночь и встретил рассвет, сидя на стуле.

Когда он вчера – посреди ночи – вернулся домой, его жена Сатоко лежала на полу в наполовину снятой ночной рубашке.

Увидев мужа, она вскочила и бросилась к нему со словами: «Обними меня, дай мне радость!» Он подумал, что Сатоко пьяна, но это было не так. Она смотрела куда-то сквозь него пустыми глазами и без конца повторяла: «Я бабочка!.. Я бабочка!..» Было совершенно очевидно, что у нее помутился рассудок.

Саймура позвонил знакомому врачу, посоветовался с ним, и они решили немедленно положить ее в больницу. Врач, несмотря на ночное время, сам приехал за ней на машине вместе с медицинской сестрой. Саймура попросил жену переодеться, но она наотрез отказалась. Он просил, умолял – ничего не помогло. Ему пришлось посадить ее в машину в ночной рубашке. Потом он вернулся домой.

В последнее время Саймура замечал, что жена нервничает, но не придавал этому большого значения. Сейчас он горько раскаивался, что проглядел начало ее болезни. Саймура подошел к письменному столу жены и взял тетрадь большого формата.