Холера был из тех людей, что редко уживаются в шумных компаниях, предпочитая беседу с рыбкой на бережку тихой речки, застолью и хоровому исполнению под гитару песен из репертуара Виктора Цоя. Да и в Зону он попал в общем-то случайно, когда бежал с пересылки от приговора суда. Преступил закон он тогда сознательно, совершив ограбление банка в котором работал, но попался. У хозяев, отмывавших грязные деньги по игорным клубам, были длинные руки и прочные связи во власти. Павла взяли в Домодедово, проследив весь след от Питера. Суд был коротким, вкатили восьмерик. Но по дороге в колонию строгого режима удалось бежать. Уйдя из негостеприимной для зэка Мордовии, он достиг Черноземья. Питался тем, что растет на огородах Белгородчины, а потом подался на Украину, где вроде бы даже удалось осесть на одном из небольших хуторов, разбросанных по Сумщине вдоль Екатерининского шляха. Жил он тихо, под крылышком вдовой хромоногой Юли, что лишилась мужа через неделю после свадьбы — «копейка» пьяненького свекра на переезде угодила под поезд, проходивший в сторону Кременчуга два раза в сутки. Юлию спасли соседи, возвращавшиеся с рынка в Ромнах и она, подволакивая после неудачной бесплатной операции правую ногу, потихоньку спивалась живя с бессильной что-либо изменить матерью, когда Холера появился на горизонте. Парень бичевал, выглядел серо, но бомжом не смотрелся, подрабатывая случайными заработками на еду и одежду из «бутиков» европейского сэконд хэнда. Знакомство завязалось чисто случайное, как нередко бывает в этой жизни. В один из тех дней, когда Юля была трезва, что с ней за последние месяцы случалось редко, она пошла поправить ворота, покосившиеся после того, как здоровенный соседский хряк подрыл столб и почесался о тын. Хозяйство, хоть и небольшое, но пригляд нужен. Парень, глядя на ее надрывные усилия не спрашивая помог поправить столб, повесил воротину на место и даже сумел накинуть на скобы брус — здоровенную, чуть обтесанную жердину. Как то быстро они сошлись — Юля похорошела, отеки спали, так как пить она прекратила. Занялась нехитрым хозяйством. На хуторе мир тесен — соседи были довольны — нашелся добрый человек, что почистил колодец, подновил портомойню на речке. Так пролетела осень. Деревенская простая жизнь нравилась Холере — к нему относились как он того заслуживал. За добро платили добром, за спиной не судачили. Мать Юли, Прасковья Тимофевна не нарадовалась на рукастого москаля, который прекратил тот кошмар, что продолжался почти год после злополучной аварии.

Все испортил участковый, человек в этих местах новый, высланный, как судачили в селе, за грехи по службы из Киева. Тот был человек корыстный, занимался поборами, о чем все знали, но ничего сделать не могли — слишком высоко тянулось кумовство да и связи. Вместе с компанией таких же мажоров тот занимался банальным покрыванием их темных делишек. Павел попал под его каток на рынке, когда они с гражданской женой привезли на продажу двух подсвинков. Участковый, изрядно подшофе и одетый не в форму, хапнул с прилавка пару окороков зараз, что по его мнению было справедливой платой. Юля, как на грех, отошла на два ряда и торговалась с армянами по поводу пары сапожек-товар был хорош. Павел укоротил бессовестного ворюгу, отобрав мясо и вытолкав взашей, что сильно осложнило ему жизнь.

Протрезвев, тот не покаялся, а принялся подкапывать под Холеру и в конце концов вызнал, что тот проходит в розыске по России, как беглый зэк. Об этом, снова изрядно выпив, он поведал в своей кампании, привычно проводящей жизнь в праздности. Ну, а так как слово не воробей, дошло до хутора это известие раньше, чем участковый, заливший глаза, сообразил позвонить в район. Соседка сообщила несостоявшейся теще, та предупредила Павла — парень ей нравился. Юля была в слезах — жизнь, казалось бы наладившаяся вновь летела кувырком, к тому же она забеременела. Павел обнял Юлю и пообещал себе думать о ней всегда. Но надо было скрыться чтобы не подвести приютивших его людей. Холера собрался, поцеловал будущую мать своего ребенка и ушел. Адрес он запомнил навсегда, скоренько сочинив легенду для ушей чужих по поводу писем. И с тех пор он раз в месяц писал и получал с оказией редкие строчки, написанные красивым почерком и полные тоски по нему. О том, что родились близняшки он узнал уже занимаясь добычей всякой артефактной мелочи из Зоны. Правоохранительные органы смотрели на это сквозь пальцы - пусть эти дурики среди радиации копаются — сдохнут, да и нет печали. Позже, правда закон посуровел, а после Черного Дня Холера оказался отрезан от внешнего мира кольцом блокпостов и колючей проволоки. Военные на первых порах стреляли по всему, что движется на горизонте, но потом некоторые предприимчивые деляги навели мосты и жизнь потекла в обычном русле. Туда «мясо» в виде наивных желающих познать тайну и разбогатеть, а обратно артефакты разной степени полезности. Павел притерся в среде хорошо - ходить пешком он не боялся, мозг хорошо усваивал информацию и вскоре он стал опытным проводником, одним из самых лучших. Ходил на болота, на Свалку, принося подчас просто уникальные вещи. И спрос на него был солидным, ведь главное достоинство проводника в том, что те кто с ним ходил — возвращались целые невредимые, да с прибытком. Вскоре в округе стали сколачиваться команды-народу было многовато и спрос превышал предложение. И опытные сталкеры стали уходить глубже в Зону, подальше от рейдов военных, от мелких бандитов, от глупых, самоуверенных и пугливых новичков с оружием.

Люди в округе были разные-сначала приезжали местные, от которых Холера нахватался акцента да местных выражений, а после и со всего мира. Были даже люди из африки. Дела свои он предпочитал вести через Сидоровича-тот был хоть и прижимист, но вел себя честно и дела с этим перекупщиком вести было просто и ясно. У Павла появились хорошие деньги и через барыгу удалось сделать паспорт беженца и иногда покидать Зону. Так удалось навестить детей. Вскоре Прасковья Тимофевна представилась и Юлия осталась одна. Жить стало тяжело, ведь мать до последнего дня помогала вести хозяйство. А тут дети. Узнав про это Холера забрал их к себе, протащив на бывший рыбацкий хутор, вдоль северной оконечности болот. Место там относительно спокойное, выброс не беспокоил-вода и земля были чистые. Появилось хозяйство и вскоре Холера почти перестал вылезать из своего "медвежьего угла",разве что по необходимости. Местное зверье, казалось, подписало с ним пакт о ненападении, обходя хутор стороной. Разве что иногда набегали слепые псы, но на них и нашлась управа в виде найденного в лесу слепенького щенка псевдособа, который тыкался черным носиком в морду убитой секачом матери. Черныш подрос и заматерел, верно служа хозяевам, скорее даже не служа, а став членом семьи.