Повесть из цикла «Пути людей»

2179 год В.Э.

Они прибыли на место встречи в сумерках — как и рассчитывал Арундэль. Он остановил коня в долинке между заросшими лесом холмами.

— И где же вестник? — вопросил он у провожатого.

Паренек нервничал всю дорогу, но Арундэль знал, что тот не врет.

— Не знаю, господин, пора ему уже…

В это мгновение Арундэль увидел поверх головы собеседника, как из-под деревьев по склону холма съезжают люди, одетые в черное с красным. Он мгновенно повернулся, успев краем глаза ухватить движение на другой стороне долины, и хлестнул лошадь мальчика:

За ржавой железной дверью начинался высокий и широкий переход, уже не высеченный в скале, а облицованный каким-то гладко обтесанным камнем. Освещали его масляные лампы, стоящие в нишах выше человеческого роста через каждые полтора десятка рангар. Разнотонные каменные плитки пола образовывали прихотливый узор, трудноуловимый в тусклом свете.

Амети шел впереди торопливой походкой занятого человека. Нимрихиль неслышно скользил за ним как тень, словно и правда сделавшись меньше ростом и незаметнее. Оглядевшись и прислушавшись еще раз, следопыт понял, что застойный воздух, стены и пол как будто поглощают ненужные звуки мелочной житейской суеты.

Амети повернул налево, где в полумраке обнаружилась неширокая пологая лестница, по кругу ведущая наверх. Они долго подымались, и, когда, наконец, вышли в переход, Альвион почувствовал, что они выбрались из скального тела горы в само здание: воздух сделался суше и одновременно свежее. Здесь ниши для ламп были чаще, переходы — выше и просторнее. Впереди зазвучали человеческие голоса, и навстречу Амети и Нимрихилю из поперечного прохода вынырнула процессия жрецов — все в парадных красных облачениях, сверкая золотом посохов, широких запястий и многочисленных изображений Скарабея. Амети низко склонился, а нумэнорец скорчился за его спиной, припав к полу.

Когда процессия миновала их — путники успели уловить лишь отдельные слова в гуле голосов и встревоженную интонацию — последний из жрецов, благообразный седовласый старец, вдруг обернулся и, близоруко прищурившись, воскликнул:

— Амети, это ты, ничтожный? Что ты здесь делаешь, во имя Влекущего? И как ты попал в Храм?

В первое мгновение Альвион словно ослеп: недолгого пребывания в Храме ему хватило, чтобы отвыкнуть от солнечного света. Щурясь и прикрывая глаза рукой, он осмотрелся кругом: высокое безоблачное небо, бледно-серые голые холмы с редкими пучками темной зелени, белая дорога, город в дымке дрожащего воздуха. Застава исчезла, но впереди по дороге к Вратам Храма приближалось облако пыли, сквозь которую проблескивали острия копий и алели флажки на древках.

— Уж не Черная ли Стража? — негромко вопросил Амети, подъехав к повозке, которой правил нумэнорец.

— Лишь бы не сам, — шепотом сквозь зубы ответил следопыт. Ладони его словно сами собой обхватили запястья — Амети уже понял, что обычно за этим движением следует блеск метательных ножей.

Неожиданно позади них раздался топот, и мимо обоза проскакал, подняв клубы пыли, храмовый посыльный. Когда пыль осела и Амети откашлялся, нумэнорец и жрец увидели, что отряд, ехавший к Храму, остановился: гонец, размахивая руками, что-то объяснял командиру. Подъехав ближе, обоз тоже встал, потому что всадники загораживали дальнейший путь. Хлестнув своего вороного, командир Черных Стражей, уже немолодой мужчина с сединой в смоляных волосах, судя по широким позолоченным браслетам на запястьях — в немалом чине, подъехал к первой повозке и обратился к Амети:

— Эй, кто такой и куда направляешься?

Амети открыл глаза и некоторое время смотрел. Потом до него дошло, что именно он видит, и из его груди вырвался слабый стон. Точнее, не стон, а хрип: в горле было сухо, как в полуденной пустыне. Рядом кто-то зашевелился. Амети оторвал свой взгляд от самого прекрасного зрелища на свете — вечернего неба, уже покрытого звездами — и повернул голову.

Рядом лежал совершенно неживой следопыт: глаза закрыты, неподвижное лицо в серых разводах пыли. Только по рукам пробегает как будто судорога. Амети напряг память: во время путешествия по подземному ходу сознание несколько раз милосердно его покидало, но рано или поздно он приходил в себя от боли — когда его лицом рывком тащили по мелким острым камешкам, осыпавшимся со стен — и тогда надо было из последних сил ползти, преодолевая боль и расстояние. Эта пытка длилась бесконечно и прекратилась лишь сейчас, когда он увидел над собой звезды в темном небе. Осталась только тупая ломота во всем теле, и еще дико саднило лицо, разбитые локти и колени.

Амети еще некоторое время полежал неподвижно — несмотря на боль и жажду, мир был прекрасен, а жизнь — полна чудес и радости. Потом, мысленно вернувшись по подземному ходу, он подумал о погоне и решил, что надо что-то делать. Пока он над этим размышлял, воздух и песок быстро остывали, и скоро жрец почувствовал, что начинает зябнуть.

Собравшись духом, Амети сел, покряхтывая от боли, и оглянулся: они все трое лежали под невысоким скатом, в котором чернело отверстие, откуда они, видимо, выползли. Вокруг, насколько можно было понять, осмотревшись по сторонам, тянулись, выступая из песка, невысокие скальные кряжи: совершенно дикое место, ни следа зверя или человека. За зубчатой стеной гор догорал закат.

Амети оглядел своих спутников: по одну руку лежал по-прежнему неживой следопыт, по другую — бывший пленник, свернувшийся в клубок. Они трое все еще были связаны поясами.