В ту славную историческую эпоху, когда канул наконец в небытие семнадцатый век (с его распрями, цареубийствами, реставрациями, перереставрациями, расцветом драм, комедий и проповедей, реформатством, республиканством, оливер-кромвелизмом, стюартизмом и оранжизмом) и на смену ему пришел здоровяк — восемнадцатый; когда мистер Исаак Ньютон обучал студентов в колледже Святой Троицы, а мистер Джозеф Аддисон служил в апелляционном суде; когда гений-покровитель Франции отыграл все свои лучшие карты и теперь уже начали ходить с козырей его противники; когда в Испании было два короля, поочередно друг от друга улепетывавшие; когда у английской королевы состояли в министрах такие плуты, каких не видывал мир — даже в наше время подобных не сыщешь, — а об одном из ее генералов и поныне не решен спор, кто он был, гнуснейший ли скряга или величайший герой; когда миссис Мэшем еще не утерла нос герцогине Мальборо; когда за самый невинный политический памфлет сочинителю отрезали уши; когда в моду только что начинали входить пудреные парики со множеством буклей, а Людовик Великий, надевавший такой парик еще в постели, до того, как явиться придворным, с каждым днем казался им все более постаревшим, осунувшимся и хмурым…

В год, иначе говоря, одна тысяча семьсот пятый, в славное царствование королевы Анны, жили некоторые личности и произошли некоторые события, коим, поскольку они вполне в духе господствующих ныне вкусов и пристрастий; поскольку отчасти они уже описаны в "Ньюгетском календаре" и поскольку (как будет видно из дальнейшего) они неотразимо вульгарны, обольстительно пакостны и в то же время увлекательны и трогательны, — ничто не мешает стать предметом нашего повествования.

И хотя нам могут возразить, — и не без оснований, — что неотразимо вульгарные и обольстительно пакостные личности уже не раз находили себе место в сочинениях выдающихся писателей нашего времени (чья слава, бесспорно, переживет их самих); хотя, чтобы пойти по стопам бессмертного Феджина, нужно обладать шагом гения, а заимствовать что-либо от покойного, но вечно живого Терпина, знаменитого Джека Шеппарда, или нерожденного Дюваля — дело почти невозможное, и притом это было бы не только дерзостью, но и явным признаком неуважения к восьмой заповеди; хотя могут сказать, что, с одной стороны, лишь самоуверенный выскочка взялся бы писать на тему, уже разработанную авторами, пользующимися прочной и заслуженной известностью; что, с другой стороны, эта тема разработана ими с такой полнотой, что больше тут и сказать нечего; что, с третьей стороны (если для вящей убедительности взглянуть на дело больше, чем с двух сторон), публика уже довольно наслышана о ворах, убийцах, мошенниках и о Ньюгете как таковом — настолько, что сыта по горло, — мы все же, с риском услышать все эти возражения, неопровержимые по своей сути, намерены извлечь еще несколько страничек из судебной хроники, дать читателю испить еще один освежающий глоток из "Каменного Кувшина"

Итак, в году 1705 то ли королева Англии и впрямь опасалась, как бы на испанский престол не сел французский принц; то ли она питала нежные чувства к германскому императору; то ли почитала своим долгом довести до конца борьбу, начатую Вильгельмом Оранским, который заставил нас расплачиваться и драться за его голландские владения; то ли на нее в самом деле нагнал страху бедняга Людовик XIV; то ли просто Сара Дженнингс и ее муженек непременно хотели воевать, зная, что это сулит им недурную поживу, — но так или иначе было уже ясно, что война будет продолжаться, и по всей стране шли рекрутские наборы, парады, ученья, развевались флаги, били барабаны, гремели пушки, и боевой пыл не знал удержу — ну в точности, как в памятном всем нам 1801 году, когда корсиканский выскочка стал угрожать нашим берегам. В Уорикшир прибыл вербовочный отряд полка доблестного Каттса (того самого, что за год до того был наголову разбит при Бленгейме); устроив свою штаб-квартиру в Уорике, капитан отряда и его помощник капрал разъезжали по всей округе в поисках героев для пополнения сильно поредевших рядов воинства Каттса — а заодно и приключений, которые скрасили бы им деревенскую скуку.

Наши капитан Плюм и сержант Кайт (кстати сказать, поименованные храбрые офицеры проделывали свои художества в Шрусбери об эту самую пору) действовали примерно так же, как герои Фаркуэра. Они скитались от Уорика до Стрэтфорда и от Стрэтфорда до Бирмингема, уговаривая уорикширских землепашцев сменить плуг на копье, и время от времени отправлять кучки завербованных рекрутов в качестве подкрепления для армии Мальборо и мяса для изголодавшихся пушек Рамильи и Мальплакэ.

Для целей нашего рассказа нет надобности излагать подробно все приключения мисс Кэтрин, начиная с того дня, когда она покинула "Охотничий Рог", чтобы стать любезной капитана; нам, право, не стоило бы труда изобразить, как наша героиня, последовав за избранником своего сердца, лишь поддалась невинному порыву, а не желая в дальнейшем расстаться с ним, доказала тем глубину и силу своего чувства; и мы вполне сумели бы подыскать трогательные и красноречивые слова в оправдание роковой сшибки, совершенной обеими сторонами; но мы побоялись, не покоробило бы читателя от подобных описаний и рассуждений; к тому же, при желании, он может найти их в изобилии на страницах уже упоминавшегося "Эрнеста Мальтраверса".

Все поведение Густава Адольфа с Кэтрин, равно как и его мгновенный и блистательный успех, без сомнения, убедили читателя в том, что, во-первых, названный джентльмен едва ли воспылал к мисс Кэт истинной любовью; во-вторых, что покорение женских сердец было для него привычным занятием и рано или поздно он должен был к этому занятию возвратиться; и, наконец, в-третьих, что подобный союз в силу природы вещей не мог не распасться в самом непродолжительном времени.

Справедливость требует признать, что так бы оно и случилось, если б граф мог следовать своим непосредственным побуждениям; ибо, как многие молодые люди в его положении (не к чести их будь сказано), через неделю он остыл, через месяц стал тяготиться этой связью, через два потерял терпенье, через три дело дошло до побоев и брани; и он уже проклинал тот час, когда его дернуло предложить мисс Кэтрин свою ногу в качестве опоры, чтобы помочь ей взобраться на лошадь.

— Дьявольщина! — сказал он однажды капралу, поверяя ему свои огорчения. — Жаль, что мне не отрубили ногу прежде, чем она послужила ступенькой для этой ведьмы.

— А что, если той же ногой дать ей пинка и спустить с лестницы, ваша честь? — деликатно подсказал мистер Брок.