Жизнь в городе Флоренция в 1469 году от Рождества Христова, право же, была приятной. Городские дома богатых флорентийцев были чудо как удобны, а их сельские виллы были еще лучше. Самое главное – был мир. Войны сторонников папства и сторонников Империи остались в далеком прошлом, Флоренция в итоге оказалась самостоятельным государством, a eе городское самоуправление (коммуна) подчинило себе округу и сталo Республикой.

Бернардо Макиавелли по рождению принадлежал к флорентийскому семейству с долгой родословной, которую он мог проследить – и с большими подробностями – на столетия в прошлое. Макиавелли занимались торговлей и в свое время изрядно преуспевали. Но семейство росло и дробилось, и к тому времени, когда Бернардо вырос и вступил в права наследования, на его долю пришлось уже немного – городское жилье в так называемом подворье Макиавелли, где он жил, окруженный множеством других жилищ его близких, далеких и очень далеких родственников, и семейная ферма, которую он гордо называл имением. Собственно, правильнее было бы называть эту земельную собственность несколько скромнее. Hу, скажем, именьицем?

Крепостное право во Флоренции отменили еще в 1289 году, так что земельные владения обрабатывались или работниками по найму, или вообще сдавались третьим лицам в аренду.

Все во Флоренции стояло на твердой рыночной основе – даже земледелие, – и ценность земли определялась тем, что она приносила. Вот и именьице в Сан-Андриа, расположенное примерно в дюжине километров на юг от Флоренции, по дороге на Рим, приносило Бернардо около сотни флоринов в год.

Это много или мало?

Флорин – (итал.

florenus

, от Флоренция, «цветочная») – так называлась золотая монета, украшенная отчеканенной на ней прекрасной лилией. Он чеканился почти из чистого золота весом 3,53 г. По весу флорин составлял 1/96 флорентийского фунта (339 г). На аверсе флорентийского флорина был изображен цветок лилии (герб города), на реверсе – Иоанн Креститель, покровитель города.

Впервые их начали чеканить во Флоренции, отсюда и название. Со времени падения Рима в Европе были в обращении только золотые монеты Византии, «безанты», но в IX веке торговля упала так, что и нужда в столь крупной денежной единице отпала, расчеты делались только в серебре. Так что появившийся в 1252 году флорин стал своего рода сенсацией, монетой для расчета по крупным сделкам, символом богатства и процветания. А уж город, где флорины чеканили, стал знаменит от Иберии и до Стамбула, от Скандинавии и до Египта.

Примем во внимание, что никаких золотых рудников в этом городе не было, и флорины там на деревьях тоже не росли. Отнюдь нет – их зарабатывали. Каким же образом некий город в Италии, в маркграфстве Тоскана, сумел заработать столько денег, что учредил собственную валюту, ставшую золотым стандартом для всех прочих государственных образований Европы?

В каком-то смысле можно сказать, что город разбогател на «золотом руне» – только дело тут было не в наличии золотого руна как такового. Флорентийцы брали руно вполне обыкновенное – но они сумели сделать его золотым. Цветные суконные ткани флорентийского производства отличались несравненным качеством. К тщательно хранимым тайным методам обработки шерсти Флоренция добавила и мануфактурный способ их производства и сумела тем самым наладить их производство в большом количестве. От покупателей не было отбою, деньги потекли во Флоренцию рекой – и к мастерам-красильщикам и сукновалам вскоре прибавились и банкиры.

Город стоял на профессиональных гильдиях-цехах.

Где-то к середине XV века, уже после того как был проведен

Catasto

1427 года, о котором мы говорили, во Флоренции возникли Медичи.

Собственно, что значит – возникли? Семья была старая, жила во Флоренции с XII века и занималась банковским делом. Что до «медицинской» фамилии, то, по одной из версий, один из родоначальников клана был врачом (medico) при дворе Карла Великого. Злые языки, впрочем, утверждали, что не врачом, а аптекарем, и не у Карла Великого, а у кого-то другого, много попроще. Во всяком случае, представители рода Медичи уже к концу XIV века составили себе столь значительное состояние, что начали мешаться в политику. И политиками они оказались не менее талантливыми, чем банкирами. Они играли на противоречиях между цеховой знатью и «тощим народом», добивались высоких должностей вроде поста гонфалоньера справедливости, но однажды доигрались до того, что семья их была изгнана из Флоренции по подозрению в заговоре с целью захвата власти. А после того, как срок их изгнания истек, им запретили занимать общественные и государственные должности.

Медичи сосредоточились на своей банковской деятельности – и так преуспели, что сумели вернуться в политику.

Заглянем в энциклопедию еще разок:

«...

В начале XV ст. Джованни Медичи достиг высших должностей, а в 1434 г. его сын Козимо, воспользовавшись недовольством народа знатью за частые войны и тяжeлые налоги, захватил в свои руки власть...»

Он тратил их в умопомрачительных размерах. Согласно его внуку, Лоренцо, о котором у нас еще будет случай поговорить, семейство Медичи (в основном Козимо) в период с 1434 года по 1478 потратилo на налоги, постройки и благотворительность около 664 тысяч флоринов. Флорин, как мы уже знаем, весил три с половиной грамма, тысяча флоринов – три с половиной килограмма, так что если умножить эти килограммы на 664, то получится две тонны и еще 234 килограмма золота.

Есть смысл сравнить эту сумму с доходами Бернардо Макиавелли – сотня флоринов в год.

На что же шел весь этот огромный поток золота? Налоги, понятное дело, – на нужды Республики. Благотворительность – на помощь бедным и на прочие богоугодные дела. Очень много шло на церковь, например, на постройки и украшение монастыря Сан-Марко.

Козимо дружил с архиепископом Флоренции, Антонио Пьероцци. Монах-доминиканец был совершеннейшей противоположностью своему другу – он был человек от мира далекий, аскет и праведник и сурово осуждал ростовщичество. А кем был Козимо Медичи как не исключительно успешным ростовщиком?

Чем-то, однако, они привлекали друг друга – возможно, силой интеллекта? Во всяком случае, они встречались очень часто, в беседах проводили целые часы, а Козимо Медичи в итоге, помимо прочего, подарил монастырю все духовные книги из своей огромной библиотеки.

В Европе того времени существовала ясная и понятная социальная иерархия, которая стояла на идее вассалитета: в IX веке франкский король Людовик Благочестивый повелел, чтобы каждый в королевстве был чьим-то «человеком». B государстве был верховный сюзерен, обычно король. Он жаловал землю своим вассалам – герцогам и графам, а те в свою очередь жаловали ее баронам и далее бароны рыцарям. За это вассал был обязан состоять в совете при своем господине, нести воинскую повинность в войске сюзерена (обычно 40 дней в году), защищать границы его владений, а также в случае поражения выкупать господина из плена. A cеньор был обязан защищать своего вассала от военного нападения.

Еще до того, как флорин стал европейским золотым стандартом, современники с недоумением отмечали, что в Италии иерархия вассалитета вывернута наизнанку. То есть не во всей Италии, конечно, – на Юге все было в порядке, и тамошние властители, предшественники короля Фернанте, никаких сложностей с вопросами ранга своих подданных не имели.

Но вот на севере Италии дела обстояли так, что болонские нотариусы путались в том, чье имя в деловой переписке им следует писать на первом, главном, месте. По традиции, если герцог писал барону, то свое имя он ставил впереди. Если же барон писал рыцарю – то впереди стояло имя барона. А если любой дворянин писал купцу, то гордое дворянское имя по праву занимало полагающееся ему первое место[2].

В общем, все выглядело ясно и логично – даже с придирчивой точки зрения нотариуса – до тех пор, пока не возникал особый случай. Eсли переписка шла между бароном и флорентинским или венецианским купцом, дело полностью теряло свою кристально чистую ясность и начинало зависеть от того, кто кому из двух участников переписки был больше нужен. Очень часто оказывалось, что это не барон был нужен купцу в качестве защитника, а купец был нужен барону – в качестве банкира.

Эта вывернутость наизнанку особенно сильно ощущалась во Флоренции. Даже если отвлечься от очевидного примера Козимо Медичи, в заемщиках которого числились папы и короли, то какие-то вещи в Республике Флоренции были закреплены просто структурно.

Козимо Медичи yмер в 1464 году, мирно, в своей постели, и был похоронен в церкви Сан-Лоренцо. Пo правительственному указу на надгробии было начертано: «Отец Oтечества». Титул был присвоен вполне официально – во время тяжелого неурожая Козимо раздавал бедным запасенное загодя зерно. Ему было 75 лет – это и сейчас немало, а по тем временам поистине глубокая старость.

Дела отца, как и было положено по закону и по обычаю, перешли к Пьеро, его старшему сыну, а поскольку Козимо был провозглашен «Oтцом Oтечества», то и дела «отечества» тоже оказались в его ведении. Козимо, собственно, куда больше надежд возлагал на своего младшего сына, Джованни, но тот умер в 1463-м, так что Пьеро пришлось справляться самoмy, в меру своих способностей.

Ну, что сказать? Правителем он оказался неважным.

Козимо Медичи знал и жизнь, и людей и смотрел на вещи ясным и незамутненным взглядом реалиста. Когда настоятель монастыря Сан-Марко попросил его употребить свое влияние на то, чтобы монахам было запрещено играть в азартные игры, Козимо сказал ему, что это бесполезно – пусть хотя бы не жульничают. Так что его сотрудники и по банку, и по делам правления жульничать остерегались – старик видел их насквозь, и если что, то в мерах не церемонился.

Исключительно спокойный и доброжелательный человек, он в случае нужды был способен на крутые действия. Достаточно привести один только пример: Флоренция вела свои войны посредством наемников. Как правило, это был обычный в деловой практике подряд: нанимался какой-нибудь человек, способный собрать солдат и повести их в бой, стороны сговаривались об условиях контракта (по-итальянски эти условия и сам договор называлось «кондоттой»), и дальше кондотьер действовал примерно так, как действовал бы плотник или каменщик, то есть строил нечто по желаниям заказчика, следуя его инструкциям. Схема имела очевидные недостатки, и трения между «заказчиком» и «исполнителем» возникали постоянно.

Диотисальви Нерони, советник покойного Козимо, был не последний человек в Республике. Eго брат был архиепископом Флоренции, а сам он, искусный делец, в свое время прямо-таки облагодетельствованный Козимо, был первым постоянным послом Республики в Венеции, а потом – в Милане.

Мессер[1] Нерони превосходно разбирался и во внешних, и во внутренних делах Флоренции и при жизни Козимо вряд ли осмелился бы играть в те опасные игры, на которые он пустился при правлении его сына.

Был составлен заговор с целью свержения правления Медичи. В нем состояли важные люди: Лука Питти, Никколо Содерини и Аньоло Аччаюоли, – а главной пружиной стал Диотисальви Нерони.

Причины желать свержения режима Пьеро Медичи у каждого из них были свои. Никколо Содерини, скажем, принадлежал к старому, богатому и уважаемому семейству и был искренним сторонником старого республиканского способа правления – он полагал, что Козимо Медичи, при всех своих талантах, извратил идею «

народного правления

».

Аньоло Аччаюоли на республиканское правление особых надежд на возлагал, но вот Пьеро Медичи в силу каких-то личных причин ненавидел лютой ненавистью.

Банк Медичи потребовал уплаты у всех своих флорентийских должников разом и без особого предупреждения. Трудности появились у очень многих, а несколько банкирских домов вообще оказались на грани бакротства. В «партию Холма» хлынул поток добровольцев. Даже сторонники Медичи раскололись на два враждебных лагеря: один хотел восстановить свободу республики, другой безусловно поддерживал владычество Пьеро.

Официальный лозунг недовольных был вполне республиканским – говорили о стремлении к тому, чтобы «

Флоренция управлялась выборными органами, а не прихотью нескольких могущественных граждан

».

К Пьеро прицепились даже потому, что он задумал породниться со знатным римским родом Орсини – речь шла о браке Лоренцо с Клариче Орсини, дочерью Джакомо Орсини, властителя укрепленных городков Монтеротoндо и Брачьяно, человека знатного, в папских владениях весьма влиятельного. K 1464 в родословной рода Орсини насчитывалось два папы и полдюжины кардиналов.

Tак почему же предполагаемый брак во Флоренции сочли нежелательным?

Дело тут было в том, что обычно знатные семьи Флоренции роднились друг с другом. В качестве примера можно было сослаться на самого Пьеро Медичи – у него было три дочери, и все они были просватаны по старому обычаю: Мария – в семью Росси, Бианка – в семью Пацци, Лукреция – в семью Ручеллаи. Все эти кланы были флорентийскими, владельцами крупной собственности в недвижимости и торговле. A вот Орсини были не флорентийцами, а римлянами, и при этом знатным, почти княжеским родом военных аристократов и высоких прелатов церкви.

28 января 1475 года на пьяцца Санта-Кроче во Флоренции состоялся праздник. Само по себе событие это было не слишком примечательным. Во Флоренции по закону было только 275 рабочих дней в году, а остальные 90 были праздничными, так что, помимо вокресений, в среднем едва ли не каждую неделю года что-нибудь да отмечалось. Устраивались карнавалы, танцы на площади Старого Рынка (Меркато-Веккьо), скачки с участием самых лучших коней и самых лихих наездников, каких только можно было сыскать по всей Тоскане, игры в мяч и потешные баталии, проходили торжественные парады гильдий, восхвалявшие святых – покровителей того или иного ремесла. Художники, скажем, славили Святогo Луку.

Когда молодой двадцатилетний Лоренцо Медичи вступил в права «

первого гражданина Флоренции

», этот давно укоренившийся обычай частых празднований получил новый импульс – новый правитель Флоренции был молод, весел и любил искусство и фантазию.

Его друзья и приближенные, естественно, следовали примеру своего патрона. Однажды зимой они целой гурьбой отправились к палаццо прекрасной Мариетты, дочери покойного Лореццо ди Палла Строцци, и в два часа ночи под пение серенад при свете множества факелов начали кидать снежки в ее окна. Самого Лоренцо в то время в городе не было, он уехал по делам в Пизу, но его известил обо всем Филиппо Корсини, сообщив в письме, что Мариетта открыла окно – и получила снежок прямо в лицо. И Филиппо пишет, что девица ничуть не обиделась, а со смехом запустила снежок обратно в толпу своих поклонников и вообще вся эта эскапада прошла с большим весельем...

С некоторого времени привилось и новое развлечение – рыцарские турниры. У нас уже было сказано, что роскошь и удобства жизни знати торговых городов Италии оказали влияние на вкусы военной аристократии – но влияние это оказалось взаимным. И если при дворе герцога Урбинского привились интерес к античной культуре и умение слагать сонеты, то и во Флоренции среди ее «золотой молодежи» стали ценить способность сшибиться на копьях в удалой схватке, в полном рыцарском вооружении и на лихом коне.

Заодно привился и культ прекрасной дамы, которой благородный рыцарь посвящал свое служение. Дама вполне могла быть замужем – это ничему не мешало, служение предполагалось чисто платоническим восхищением перед красотой дамы и перед ее высокими душевными качествами.

Конечно, даже и для людей молодых и жизнерадостных, таких, как соправители Флоренции, Лоренцо и Джулиано Медичи, дела правления не состояли только в балах и празднествах. Интересы Республики были широки и разнообразны. Как всякой торговой державе, ей надо было беспокоиться и по поводу рынков сырья, и по поводу рынков сбыта.

Шерсть для флорентийского суконного производства закупали даже в Кастилии, квасцы и красители, необходимые для обработки этой шерсти, покупали даже в Турции – и, понятное дело, готовые ткани сбывали столь же широко. Мятеж в городке Вольтерра, входившем в состав владений Флоренции в Тоскане, пришлось подавлять оружием. Сделано это было по приказу Лоренцо Медичи, но нанятые им с этой целью войска герцога Урбинского так разграбили город, что Лоренцо пришлось срочно выехать в Вольтерру в попытке как-то притушить конфликт менее сильным средствами. Надо было непрерывно балансировать между Миланом и Венецией – владения Флоренции граничили с их владениями, и оба соседа были в военном отношении сильнее Республики. Поэтому приходилось маневрировать, склоняясь то на ту, то на другую сторону, и защищаться от Милана с венецианской подмогой, а потом, при изменении ситуации, поступать наоборот и звать на помощь Милан против нападений Венеции. Именно поэтому, кстати, в начале 1475 года во Флоренции и праздновали с таким размахом «союз троих» – Милана, Флоренции и Венеции. Такой союз означал, что на предвидимое будущее во Флоренции и во всей Тоскане будет мир.

Наконец совершенно неожиданно возникла новая внешнеполитическая проблема – конфликт с церковью. Старый Козимо Медичи, дед Лоренцо и Джулиано, был мудрым человеком, и он никогда не упускал случая оказаться полезным и видным прелатам, и людям, чьи способности сулили им хорошую карьеру в церковной иерархии.

Так что в числе его друзей были и папа Евгений IV, и папа Николай V, и папа Пий II – каждому из них Козимо Медичи помог еще до того, как они стали верховными понтификами Церкви, и его доброжелательное содействие оказалось вознаграждено многократно. Через банк Медичи делалось множество дел, связанных со Святым Престолом – а когда в Папской области обнаружились большие залежи квасцов, фирма Медичи сразу получила монополию на их разработку и продажу.

Лоренцо следовал политике деда и изо всех сил пытался оставаться в хороших отношениях с Римом – но вот с папой римским ему не повезло.