Денис вышел на балкон и посмотрел на неподвижное море, тяжелой сверкающей гладью лежавшее перед ним. Ветер гнал по берегу сломанную ветку кустарника с большими ярко-желтыми цветками. Он смотрел, как на песке остаются оторванные лепестки, а ветка, дрожа и переворачиваясь, уносится дальше.

Шесть утра. Спать бы и спать… Где-то рядом от порыва ветра хлопнуло полотнище флага, и опять стало тихо. Ни шума прибоя, ни криков чаек. Денис вдохнул густой запах морской воды, потрогал подгоревшее плечо и чуть поморщился.

— Денечка!.. — раздался из соседней комнаты голос жены, милый, родной голос. И ей тоже не спится, родной жене Оксане.

Денис взъерошил волосы и заглянул к жене. Натянув простыню до подбородка, она выразительно смотрела на него. Денис подобрал живот и отдал ей честь:

— Будь готов — всегда готов!

Денис вышел на маленькую безлюдную улицу, отделяющую гостиницу от города, купил в ближайшем магазинчике телефонную карту, зашел в открытую желтую будку телефона-автомата и набрал номер, который дал ему Евгений.

— Алло, — ответили ему на чистом русском языке. — Алло, вас слушают, говорите! — И еще что-то добавили, очевидно на иврите.

Денис от растерянности молчал, потому что он-то собирался говорить на своем очень плохом английском, представиться чехом или украинцем, так, на всякий случай… В трубке что-то щелкнуло, и та же девушка или другая, но тоже русская, доброжелательно продолжила:

— Вы набрали конфиденциальный номер службы помощи согражданам, нуждающимся в правовой защите. Не молчите, пожалуйста. Вас слушают друзья и готовы помочь.

— Да-да, — наконец произнес Денис. — Мне нужна консультация… помощь. Я живу здесь вот… м-м-м… в гостинице «Марриотт».

После неожиданных майских заморозков наконец наступила весна. Алена вышла на улицу ближе к вечеру, заметив на часах — без пятнадцати семь. Надо погулять хотя бы до половины девятого, тогда плюс к утренней прогулке до музыкальной школы будет три часа. Только после этого можно звонить Кире, иначе та обязательно начнет рассказывать, сколько гуляла она, когда носила Алену в животе…

Как странно… Почему Денис никогда не гуляет с ней? И не гулял раньше, даже когда был отчаянно влюблен, в первые годы их встреч. Он всегда куда-то спешит, что-то хочет успеть… И похоже, ничего не успевает. Он так хочет написать диссертацию. Он надеется, что она многое изменит в ботанике… И никак не может сосредоточиться. Никак не может вырваться из замкнутого круга: работа, опять работа, дочка, которую он очень любит, несмотря на то что у нее другой отец, и Алена, без которой прожить невозможно, но и жить с которой Денис не спешит. Хоть он и расстался с женой, уже два года назад, но никогда не предлагал Алене переехать к нему. «Врет! Значит, все врет!» — говорит Кира. А Алене кажется, что ему надо побыть одному, чтобы никто не командовал: «шагом марш на зарядку!», как командовала его жена и как все детство командовала мама. Алена командовать не будет, но Денис этого просто не знает. Он убежден, что все женщины, даже самые лучшие, хотят властвовать над ним.

Это было года четыре назад. Денис еще жил тогда в одной квартире с Оксаной. Смеясь, он не раз рассказывал Алене, что они с женой уже давно удивляются, встретив друг друга утром в коридоре возле ванной. И однажды он вдруг сказал Алене:

— Мне очень сложно принять такое решение, но я хочу, чтобы ты была со мной всегда.

Алена замерла и только вопросительно посмотрела на него — правильно ли она его поняла.

Алена послушала мелодию будильника в восемь утра, выключила его и не заметила, как снова заснула. Сквозь сон она услышала телефонный звонок и приветливый суховатый голос автоответчика: «Номер не определен». Она, не вставая, подняла трубку.

— Ведерникова? — спросил ее кто-то странным, то ли высоким мужским, то ли низким женским голосом.

Алена почувствовала, как отчего-то ей становится страшно.

— Да… — ответила она, думая, не повесить ли трубку.

— Почему на анализы не пришла?

После утренней службы Алена не торопясь складывала ноты, кивая последним уходящим певчим. В церкви уже почти никого не было. Сегодня во время службы она поймала себя на странной мысли: входя в церковь, она как будто чувствует себя под защитой. Может, так оно и есть? А вот есть ли на свете человек, способный убить в церкви? Алена тогда вздрогнула от собственной мысли и постаралась сосредоточиться на словах священника, который говорил о грехе прелюбодеяния и наказании за него. Очень кстати…

Проходя мимо иконостаса, Алена мельком бросила на него взгляд, на секунду отвернулась, потом снова повернула голову, словно кто-то ей это приказал. Как хочется верить так, как верят бабушки в чистых платочках… Но это невозможно. Бабули верят в реальных, очеловеченных богов, ангелов, угодников, наивно и просто.

Где-то в космосе есть место, где собрались все угодники кряду и раздают бабулям по их делам — бабе Таисии вернули потерянные очки, а у бабы Шуры отобрали две сотки на даче… Кто-то из их ровесников не верит совсем, и тем гораздо хуже, страшнее. Позади — недостроенный, несбывшийся коммунизм, впереди — черная яма смерти. А у бабы Таисии и подружки ее Шурки души полетят на небо, их там ждут, привечают да знаки всякие подают. И не оставят, когда телу совсем невмоготу станет таскать душу по земле.

У Алены раньше была подруга Яна, которую она знала с раннего детства — их родители снимали рядом дачи в деревне Петрово-Дальнее, в сторону от Волоколамки. Теперь там проходит Новорижская трасса и громоздятся особняки один краше и богаче другого, а раньше мальчишки гоняли петухов по канавам и рытвинам. Они и в Москве жили с Яной в одном районе и пошли в одну и ту же школу. Алена дружила с Яной почти тридцать лет. Это как раз Яна посоветовала ей три года назад пойти в эту церковь, чтобы практика в пении была, да и деньги здесь неплохие платят.

После школы Яна, как и Алена, хотела поступить в Гнесинский институт, но не попала, закончила только музыкальное училище. Голос у нее был слабоватый, а желание петь — огромное. Яна неожиданно увлеклась фольклором, стала ездить по деревням, собирать забытые песни, записывать голоса старушек с их дребезжащими, бесконечными напевами. И увлеклась еще и религией, бабушкиной, наивной и безыскусной.

Гости расступились перед Оксаной и Денисом, когда те вышли из высоких дверей церкви. Всю службу прождавший на улице фотограф тут же стал снимать. Оксана в пурпурно-красном длинном свадебном платье с открытыми плечами остановилась на крыльце и взяла за руку элегантного Дениса в черном фраке, который в задумчивости продолжал спускаться по ступенькам. Она поправила юбку на огромном чехле и перевернувшийся на сильно затянутой талии пояс, расшитый темно-красным бисером.

— Чуть-чуть, сдвиньтесь, ребята, чтобы на фоне дверей… Теперь назад немного, ага… Гости, подождите, в кадр пока не надо… А то и так главное не сняли… — Фотограф все не мог понять, почему Оксана категорически запретила ему снимать во время самого таинства венчания, как упрямо называла она сегодняшнюю церемонию.

— Какой день, а? — Счастливая Оксана, больше не обращая внимания на суету фотографа, задрала голову и посмотрела в ясное июньское небо. — Все кроткие ангелы собрались и смотрят на нас…

— Ангела смерти среди них не затесалось? — пробормотал Денис, пытаясь освободить шею от верхней пуговицы и снять черную бабочку. — Ч-черт…

— Помочь тебе? — улыбнулась Оксана. — А помнишь, холодища какая была, когда мы в прошлом году из Израиля приехали? Как раз в это время… Ну, чуть раньше…

Гости после обеда как-то быстро разъехались, остаться ночевать никто не захотел, кроме Жанны и Эмиля. Оксана хотела пойти за Маргошей, которую увела к себе в соседний коттедж приятельница, но потом передумала. Пусть отдохнет от взрослых проблем. Там еще две девочки, ее подружки, и ни одного пьяного папы… И Лёлик проследит, если что надо — накормить, утешить. Оксана видела, как переживала Маргоша, но не в ее привычках было разводить сантименты. Она была уверена — если бы она сама, когда была еще совсем девчонкой, два года не ухаживала за больной бабкой, которая до того, как слечь, била ее вместо разговоров, то у нее бы ничего в жизни не вышло. Надо с детства учиться сжимать кулаки, стискивать зубы и уметь постоять за себя.

Хуже всего в жизни самым любимым и ненаглядным деткам. Они всю жизнь рассчитывают на эту любовь, которой было в избытке в детстве, ищут ее, ждут и, не найдя, разочарованно обвиняют всех — в том числе отдававших им самих себя мамочек. А Оксана теперь с благодарностью вспоминает, как сидела в холодном чулане на промерзшей колченогой лавке, грызла сырую картошку, соскребая грязную кожуру обломанными ногтями, читала в темноте замусоленные учебники с изрисованными страницами и ждала, пока уснет бабка. Чтобы лишний раз та не сунула ей в лицо свой жесткий, темный кулак. А как та ругалась, когда уже слегла и не могла даже сесть на ведро… Как сбивала миски с кашей и картошкой, которые терпеливо приносила ей Оксана… Нарочно сбивала, со злости. Не хотела она лежать и умирать не хотела. Хотела встать и бить Оксанку, провожать последних подружек на погост, выпивать по маленькой в праздники и таскаться за пятнадцать километров в церковь, на службу.

Долгие годы Бог для Оксаны был бабкиным другом, ею же самой и выдуманным. Все той простит, все поймет, бабку не накажет, а Оксанку почему-то накажет… Ключ вдруг забил в соседнем лесу — бабкин друг постарался, чтобы им, горемычным, из грязного старого колодца, куда что только не роняли сослепу-то еле живые старухи, воду больше не пить. Дом соседский, пустой, уж десять лет как заброшенный, отчего-то загорелся, да сам и потух — так и это все он, бабкин Бог, придумал. Чтоб Оксанку попугать…

И лишь когда через много лет она сама ухватилась за веру, потому что надо было хоть за что-то ухватиться, хоть за этот сомнительный, сладкоречивый, непонятный мир, она стала понимать бабку. И зачем было искать другие объяснения и ключу, и пожару, и, кстати, внезапной бабкиной немощи.

Объяснение было простым, оказалось совсем близко. Только надо было его увидеть, поверить, что ты в мире этом не одна, что ты кому-то нужна. И не просто кому-то, а всемогущему, бессмертному, всесильному… Он заботится о тебе, даже если никому на свете ты не нужна. Только забота его своеобразная — через испытания, через лишения. Но и приятные сюрпризы бывают. В виде неожиданных удач, чудесных совпадений…

Денис долго лежал у себя в спальне, не раздеваясь, заложив руки за голову. Он то открывал глаза, то снова закрывал их, безуспешно стараясь поймать ускользающий сон. Поспал днем, теперь вот никак… Зайти к Оксане он не решился, — ну куда, столько выпить и что-то пробовать, затевать… Только опозоришься… Он услышал тихий стук в стену. Денис тяжело вздохнул, с трудом поднялся с постели и пошел к жене. Он заглянул в чуть приоткрытую дверь ее комнаты. Оксана надела короткую желтую маечку на бретельках, с черными блестящими оборками и высокие, до талии, черные кружевные трусы-стринги. Она стояла перед ним босиком, маленькая, трогательная, и в черных кружевах выглядела очень беспомощно.

Денис дурашливо помахал рукой, стараясь преодолеть внезапно возникшее чувство жалости, которое никак ему сейчас не поможет:

— Физкультпривет!

— Деня!.. — укоризненно посмотрела на него Оксана.

— Понял, мигом исправлюсь. Слушай, я все хотел спросить, — он слегка дотронулся до жесткого кружева белья, — а какой смысл в таких трусах? Не греют, трут небось… — Заметив жалкий взгляд Оксаны, он осекся. — Да, но зато… м-м-м… элегантно… Гм… пойду-ка я душ приму. Тебе идет с хвостиком, кстати…

Прошло еще четыре года

Денис остановился у светофора и, облокотившись на руль, смотрел на желтеющие кроны деревьев, стоявших по обеим сторонам дороги. Вот еще совсем зеленые ветки, а где-то уже пожелтели и покраснели листья. Рано, в этом году все рано… И как-то очень быстро один сезон сменяет другой. Говорят, это свойство возраста. Чем старше становишься, тем меньше времени проходит с утра до вечера и с января по декабрь. Меньше или быстрее… Денис, задумавшись, не заметил, как зажглась стрелка зеленого.

— Поехали, а? Или ты передумал?

Денис вздрогнул от чужого голоса и мельком глянул на молодую девушку, сидящую рядом с ним. Ага, ну да…

Денис подъехал к мойке уже ближе к полудню. Наклонившись, поднял с пола под сиденьем фантик от жвачки, брезгливо скомкал его. Он вылез из машины, оглядываясь в поисках мусорного контейнера. К нему тут же подошел пожилой мойщик. Похлопав машину по желтой покатой морде, он покачал головой:

— Красавец… Да, «ягуар» — это «ягуар»… Подождете чуток?

— Не спешите, я пока прогуляюсь в парке, — благодушно ответил Денис.

— Пылесосить надо?

— Обязательно, — вздохнув, поморщился Денис. — И может, еще средством каким-нибудь… дезинфицирующим… только чтобы не воняло хлоркой.