В кронах рожковых деревьев стоял гвалт. Ясное дело, бабуины. Эти неугомонные твари любят восседать на ветках, скорчившись в три погибели, и щелкать стручки, радостно скаля свои острые собачьи зубы.

В радиусе пятидесяти футов от рожкового дерева ночевать нежелательно. Но Гилстреп ничуть не расстроился. — Ладно! — вcкричал он с бодрым фатализмом, подкрутив усы. Им руководила высокая цель.

Он вознамерился отыскать племя, известное под именем «Толстопалых тамбо». Как всякий настоящий исследователь, Гилстреп знал: любое путешествие — лишь неcкончаемая череда нежданных столкновений, и бабуины, роняющие кожуру с веток рожкового дерева, — это еще ерунда. Зато он на Зимбабе (так звалась местная река в нижнем ее течении).

Зато он не в Мадфорде: не в родном городе, покинутом так давно, что Гилстреп напрочь позабыл, что за деревья там растут и что за люди живут — в памяти застряли лишь те, кто изводил его в детстве, да женщина, тщетно ожидавшая его из странствий. Звали ее Элвира Хауи. Мадфорд бесповоротно остался в прошлом. Как все, что помнится нам лишь смутно, он казался каким-то ненастоящим и слегка абсурдным, словно то был не реальный город, а детская игрушка, которую Гилстреп забросил, еще тогда, когда его называли «Фредди с Уэбстер-стрит».

Гилстреп охотно терпел лишения, но нестерпимо страдал, если ему досаждали. Потому-то он и бежал из Мадфорда. И с Элвирой порвал: она ведь едва не связала его по рукам и ногам, поскольку ни за что не желала покинуть этот уродливый город.