Океан ревел.

Пенные валы с грохотом разбивались о высокие прибрежные скалы. Водяная пыль носилась в воздухе, оседала на низкорослых дубках и зарослях шиповника. Только в одном месте, где берег спускался к океану песчаной отмелью, волны легко взбегали на нее и тотчас скатывались обратно, оставляя на песке лохматые водоросли.

Сквозь рваные клочья грозовых туч стремительно несся узкий серп луны. Иногда он совсем скрывался в тучах, и тогда все вокруг погружалось в темноту. Но через несколько минут призрачное сияние луны снова озаряло бушующий океан, заросшие лесом горные отроги Сихотэ-Алиня.

Из-за огромного валуна выскользнули два пограничника. Впереди на коротком поводке бежала овчарка. Внимательно поглядывая по сторонам, пограничный наряд пересек бухточку и начал подниматься по влажной извилистой тропке на утесы.

— Удивляюсь я, товарищ старшина, — приглушенно сказал пограничник, шедший позади, — какого беса мы сегодня в обходе. Да при таком волнении ни одна лодка не удержится на воде. Верная смерть!

Старый охотник нанаец Муста Кванда медленно брел по высохшему руслу ключа к Кабаньей пади, где под узловатым осокорем стоял его шалаш. Утренний обход не удался. Вся дичь словно провалилась под землю. А тут еще в воздухе повисла сухая мгла — верный признак того, что скоро будет дождь. Вот и разведай тут новые охотничьи угодья!

К чаю остались одни сухие галеты. Чтоб разнообразить завтрак, Кванда подстрелил рябчика. В глубокой яме с водой, оставшейся от недавнего разлива реки, удалось поймать парочку налимов. Это немного подняло настроение старика.

Сбоку, в каменистой осыпи, звонко щелкнула пищуха. Пробарабанила желна. Черная, красноголовая птица, пугливо прячась за деревьями, время от времени быстро долбила кору своим крепким клювом. Перебежал дорогу бурундук. Пестренький зверек бойко вскочил на поваленное дерево, блеснул бусинками глаз и исчез.

Кванда на все эти знакомые ему много лет мирные проявления жизни в тайге не обращал особого внимания. Раздвигая густые заросли лесной калины, шелковистой таволожки и даурской крушины, переплетенной ползучим лимонником, он устало взбирался по склону к недалекому уже шалашу.

Но вот какой-то новый звук донесся до слуха старого охотника. Кричали уссурийские сойки. Целая стайка синих птичек перелетала с ветки на ветку, обеспокоенно и резко переговариваясь. Что-то явно встревожило их.

Приглядываясь к своим спутникам, старый охотник добродушно ворчал:

— Как ваша тайга ходи? Ничего понимай нету!

Завидев впереди просвет, геологи норовили свернуть к нему. Как видно, они не знали, что почти всегда такой просвет означает или топкое болото, или сплошной бурелом, где двигаться еще труднее, чем в лесу. На одном из привалов они уселись среди кустов белой ясеницы и, не будь Кванды, надышались бы до одури эфирного масла, испаряемого этим растением. Устраиваясь на первую ночевку, натащили вместе с березовыми много и осиновых дров. А кто же из таежников не знает, что осина разбрасывает искры, прожигающие одежду!

Правда, в одном Кванда не мог упрекнуть геологов: ходоки они были отменные.

Ночью прошел обильный дождь. К утру он перестал, но с веток и листьев капала вода. В неподвижном, не по-осеннему теплом и влажном воздухе появилось несметное множество мошки. Плохо помогала даже мазь: мошка прилипала к ней, щекотала лицо, слепила глаза, набивалась в уши, в волосы.

Узкая гравийная дорога вилась по самому краю глубокого обрыва. Далеко внизу глухо шумела и пенилась река. Над дорогой утюгом навис мшистый серый утес. В двухстах метрах от него, ниже по реке, затаился в кустах Аро. Все его внимание было обращено на вершину утеса, с которого спускалась дорога.

Замедлив ход на повороте, из-за утеса вынеслась голубая «победа». Потом прошумел МАЗ, выбрасывая клубы синего едкого дыма. В кузове его на мешках сидели женщины. Прошел лесовоз, громыхая прицепом. И опять стало тихо. Аро продолжал лежать в кустах.

Но вот на дороге показался старенький грузовичок. Одним прыжком Аро метнулся из засады.

— Э-эй, стой! — поднял руку Аро.

Шофер, как видно, не собирался подбирать одинокого путника. Машина не замедляла хода. Тогда Аро бесстрашно бросился к самому радиатору. Завизжали тормоза, в окно кабины высунулась голова рассерженного шофера.

К симферопольскому перрону поезд Москва — Севастополь подошел уже в сумерках. Паровоз в последний раз устало пыхнул паром и остановился. Лязгнули буфера вагонов. Зашипел сжатый воздух.

Такси удалось найти сразу. Викентий Осипович Павлищев бросил на заднее сиденье объемистый фибровый чемодан, развалился рядом с шофером.

— В Ялту!

— Дороговато будет одному-то, — с сомнением сказал шофер, тощенький паренек в клетчатой рубашке. — Может, попутчиков подождем?

— Поехали, — приказал Павлищев. — Денег хватит. Не твоя забота.

Минуло три дня, потом пять, неделя… К Дашкевичу, через день сиротливо торчавшему на скамейке перед вокзалом в утренние часы, подходило много самых разных людей. Кто просил огоньку, кто расспрашивал, как пройти к механическому заводу, кто просто подсаживался покалякать с добрым человеком, как видно, никуда не торопившимся.

Не было только Аро.

Майор Яковлев вконец извелся за эти тревожные дни. И без того худые щеки его ввалились, глаза приобрели сухой нездоровый блеск. Только теперь с полной ясностью Яковлев понял значение своей неудачи. Оборвалась единственная путеводная ниточка. Два опасных врага бесследно растворились среди населения громадной страны.

Где, в чем он ошибся, допустил промах? В том, что Аро спугнут и не придет на явку, Яковлев уже не сомневался. Истекли все сроки. Осторожный, опытный агент не попался в расставленные сети. Обманул Дашкевич, подал какой-то условный знак сообщнику? Невероятно. С него самого не сводили глаз. Да и никто, хоть отдаленно напоминающий Аро, не показывался возле Дашкевича. А может быть, радист не выполнил что-то из ритуала встречи и Аро насторожился?

Снова, в который раз, Яковлев мучительно думал об этом, томясь ожиданием встречи с Лазаревым. Телеграмма извещала, что полковник уже пять часов в воздухе, на пути из Хабаровска сюда, в пункт явки Аро.

Поездка на ракетодром, впечатления, вызванные ею, зародили у Лиды мысль открыться отцу вопреки советам мужа. Когда кончилась работа, Лида дождалась Сергея Петровича и села в автобус вместе с ним. От остановки отец с дочерью не торопясь пошли к коттеджу Стрельченко. Сергей Петрович поддерживал Лиду под руку, старательно избегая в разговоре всякого упоминания о ее муже.

— Папа, почему ты не любишь Сашу? — прямо спросила Лида.

— А за что я должен его любить? — ответит вопросом Сергей Петрович. — За то, что, едва познакомившись, он воспользовался ветреностью моей дочери и женился на ней? За то, что настраивает ее против меня?

— Против тебя? — пораженная, переспросила Лида. — Почему ты так думаешь? Это неправда! Саша всегда отзывается о тебе и маме очень хорошо.

— Тогда почему же ты стала скрытной, Лидуся? — ласково упрекнул дочь Сергей Петрович, поднимая ее лицо за подбородок. — Это не в твоем характере. Вспомни, как раньше ты делилась со мной каждой мыслью! А теперь? Я ничего не знаю о твоей новой жизни. Почти ничего, хотя ты замужем уже два месяца. Знаю только, что твой муж не пьет, приносит тебе гостинцы, аккуратно ночует дома. И только. А есть ли у вас общие интересы! О чем вы беседуете, спорите между собой? Чем увлекаетесь? Думает ли он учиться, как обещал тебе до женитьбы, или это пустые слова?

Грузовик легко бежал по хорошо накатанному снежному пути. Поглядывая на дорогу, Дрю одновременно смотрел на столбы с надписью «Запретная зона» и колючей проволокой между ними. Он знал, что они охватывают огромную территорию, конец которой теряется где-то в болотах за сотню километров, если не больше, к востоку от сопок, прятавших Сосногорск. Так говорили жители города. Внутри этой территории и располагался ракетодром со всеми его службами и институтом. Стартовая площадка заодно с институтом опоясывалась по всему периметру иным, капитальным ограждением. Первая ограда — из густой колючей проволоки на деревянных кольях. За ней широкая полоса девственного снега, не запятнанного ничем, кроме птичьих следов. Вторая высокая ограда из металлической сетки на бетонных столбах. Десятиметровые вышки. На них — бдительные часовые в тулупах до пят. Пытаться прорваться сквозь подобную линию заграждения — чистое безумие.

Подъезжая к Обручеву, Дрю взглянул на часы и прибавил газу.

Вдоволь поколесив по окраинным улочкам города, несколько раз останавливая свой грузовик за углом, чтобы удостовериться, не преследует ли его какая-нибудь машина, Дрю выехал к железнодорожным пакгаузам. Здесь мотор начал чихать, а вскоре и совсем заглох. Чертыхаясь, шофер вылез из кабины, открыл капот.

Две минуты спустя около неисправного грузовика собралась стайка любопытных малышей. Присоединился к ним и чернобородый человек в телогрейке, серых валенках, потертой ушанке, вывернувшийся невесть откуда.

— Что, шофер, искра в баллон ушла?