Настоящее издание — одновременно и учебник, и увлекательная книга для чтения. Оно представляет историю Кореи с древнейших времен до 1945 г. в трактовке выпускника Санкт-Петербургского университета, ныне профессора Университета Осло (Норвегия) В. М. Тихонова и основано на первоисточниках, с привлечением сведений и трактовок, почерпнутых из южнокорейской и западной научной литературы. В книге прослеживаются закономерности исторического процесса на Корейском полуострове, выявляются его общие и особенные черты. Представлен обширный материал по религии и идеологии традиционной и современной Кореи. Первый том — это исправленное и расширенное переиздание книги В. М. Тихонова «История Кореи с древнейших времен до 1876 года» (М., 2003), содержание которой доведено теперь до 1904 г. и дополнено хронологическими таблицами, картами и указателем имен. Второй том посвящен XX веку. Его особенность в том, что его заключительная часть — это перевод части знаменитой книги южнокорейского историка Кан Мангиля «Новый взгляд на новейшую историю Кореи» (Кочхё ссын Хангук хёндэса), которая охватывает историю Южной Кореи за период с 1945 по 1992 гг.
Второй том учебного пособия по истории Кореи посвящен XX веку. В нем В.М. Тихонов завершает описание эпохи Нового Времени. Рассматривая период с русско-японской войны 1904-1905 гг. до освобождения Кореи в 1945 г., он концентрируется на общественных и идеологических феноменах и их взаимосвязи с динамикой классовых и социальных интересов. Эпоха 1945-1992 гг. на юге Корейского полуострова представлена через видение патриарха марксистской историографии Южной Кореи Кан Мангиля. Главы из его имеющей широкое признание книги «Новый взгляд на новейшую историю Кореи» публикуются на русском языке впервые. Написанная с критических позиций, эта книга не делит исторические фигуры на «героев» и «злодеев», а старается выявить в деятельности каждого из них социальную обусловленность и внутренние противоречия.
Тираж 300 экз.
На переплете: Памятная монета, выпущенная Банком Республики Корея к Сеульской олимпиаде 1988 г.
Предисловие ко второму тому
Учебник писать труднее, чем научную статью или монографию. Во-первых, приходиться решать, какой именно материал, какие события наиболее важны, так как учебник, по определению, — компактное, сжатое повествование о
ключевом
в истории. Отбор «ключевого» материала — дело в значительной мере субъективное и всегда спорное. Данный учебник следовал советской/российской традиции: первостепенное внимание уделялось взаимосвязи между изменениями в структуре материального базиса (производительных сил) общества и эволюцией политико-идеологической надстройки. При всех преимуществах подобного подхода, он не лишен и значительных недостатков. Так, не уделяется достаточного внимания «микроистории» — бытовой культуре, персональным жизненным историям рядовых членов социума, их взглядам на общество и мир. Не остается достаточно места, чтобы увязать изменения в обществе с переменами в литературе, искусстве, формах проведения досуга. Осознавая невозможность дать полную и живую картину исторических событий в рамках экономико-социального анализа и стремясь по мере сил восполнить его недостатки, автор все же остановился на этом подходе, и, прежде всего, потому, что он обладает преимуществом
системности
. Автор надеется, что учебник поможет понять структурную взаимосвязь общественных и идеологических феноменов — появления и распространения новых социально-политических доктрин (социал-дарвинизма, национализма, основанного на социал-дарвинистском мировидении, и т. д.), образования всевозможных групп, партий, организаций и т. д. — с глубинными социально-экономическими процессами, с динамикой классовых и социальных интересов.
Во-вторых, толкование истории всегда политично. Одни и те же события истолковываются историками совершенно по-разному в зависимости как от их собственных социально-политических пристрастий, так и от того, каким образом хочет легитимизировать себя с помощью истории та социально-политическая система, в которую историки включены. В каком-то смысле, можно сказать, что полностью объективное толкование истории невозможно в принципе. Ни один толкователь не может полностью высвободить себя из «паутины» интересов и пристрастий, будучи сам частью того или иного общества и завися от него. Так, при том, что, строго говоря, достаточных предпосылок для самостоятельного развития капитализма в Корее к 1884 г. не было и реформаторы (Ким Оккюн, Пак Ёнхё и другие) представляли собой периферийную, сильно зависимую от Японии «модернизаторскую» элиту, историки КНДР описывают их чуть ли не как «буржуазных революционеров» — ибо только так можно логически объяснить, каким образом партизанская деятельность группировки Ким Ир Сена в 1930-е годы могла являться «социалистической революцией».
Не лишен субъективности и автор данного учебника. Однако, поскольку возможно, учебник писался с критических позиций как по отношению к историографии КНДР, так и по отношению к националистическому историописанию Южной Кореи. Задачей автора было не легитимизировать с помощью истории то или иное из существующих на Корейском полуострове сегодня государств или политических течений, а показать социально-политические процессы на этапе перехода к современному обществу во всей их трагической противоречивости. Так, признавая коммунистическое движение Кореи 1920-30-х годов как субъективно, так и до известной степени объективно выразителем интересов формирующегося пролетариата страны и бедняцкого большинства крестьянства, автор в то же время стремился показать, что многие лидеры этого движения — например, выдающийся корейский революционер Пак Хонён, — сами происходили из социальных слоев, ничего общего с пролетариатом не имевших, и в отношении с «трудящимися» ощущали себя элитой, которой вовсе не обязательно было прислушиваться к мнению своих «ведомых». В результате движение, даже объективно отражая интересы широких масс, страдало от отсутствия внутренней демократии, а также от идеологической подчиненности догматическим взглядам своих лидеров, переносивших на сталинский СССР традиционное отношение корейских конфуцианских элит к имперскому Китаю. В этом смысле, данный учебник не делит исторические фигуры на «героев» и «злодеев», а старается выявить в деятельности каждого из них нюансы и внутренние противоречия. В конце концов, именно в осознании и преодолении противоречий — залог поступательного исторического развития.
Как известно, националистическая историография как КНДР, так и (в меньшей степени) Южной Кореи всегда с определенным подозрением относилась к исторической литературе по Корее (и особенно по новой и новейшей истории), выходящей на иностранных языках за рубежом, видя в позиции ее авторов, прежде всего, отражение интересов тех стран, гражданами которых они являлись. Во многих случаях, надо сказать, подобное отношение было небезосновательным, хотя деятельность ряда прогрессивных зарубежных историков Кореи — японца Кадзимура Хидэки (1935–1989), много поработавшего над обобщением марксистского понимания новой истории Кореи, или американца Брюса Камингса, заложившего основы критического подхода к политике США на Корейском полуострове, — наоборот, скорее противоречила интересам правящих кругов «их» стран. Автор данного учебника — пишущий по-русски выходец из СССР, являющийся на данный момент гражданином Южной Кореи и в то же время российским ученым в широком смысле этого слова, исходит не из «национальных» интересов, как бы они не формулировались, а из категорий «прогрессивного» и «реакционного» в историческом процессе, рассматривая отношения Кореи с Российской Империей и СССР, прежде всего, с точки зрения корейских народных масс, передовой интеллигенции Кореи, боровшейся за освобождение страны и прогрессивные изменения в ее социально-политическом устройстве.
Корея 1905–1945 гг
Глава 16. Колонизация Кореи японским империализмом в 1905–1910 гг. и националистическое «просветительское» движение
а) Русско-японская война (1904–1905) и процесс колонизации Кореи в 1905–1910 гг
Как и ожидалось многими наблюдателями как в Корее, так и за рубежом уже в начале 1900-х годов, в конце концов, противоречия между экспансионистскими проектами царской России и Японии в Корее и Маньчжурии привели обе державы к фатальному для судеб Кореи вооруженному столкновению. В то время как, судя по архивным источникам, царь Николай II понимал неподготовленность России к войне на Дальнем Востоке и желал, по крайней мере, оттянуть момент решающей схватки, группировка А. М. Безобразова, поддерживаемая царским наместником на Дальнем Востоке адмиралом Е. И. Алексеевым (внебрачный сын Александра II), вела авантюрную линию, провоцировала японские милитаристские круги на конфликт. Открытие 1 июля 1903 г. движения по всей магистрали КВЖД, т. е. железнодорожного сообщения между европейской Россией и Дальним Востоком, вызвав новые опасения по поводу дальневосточной экспансии России у японского истеблишмента, придало уверенности сторонникам агрессивной линии в окружении Николая II. Уже в июле 1903 г., готовясь к возможным столкновениям с Японией, российские части заняли позиции под городом Ёнампхо на корейской стороне границы с Китаем и начали проводку там телеграфных линий, что вызвало протесты корейского правительства. Ответом на корейские протесты стало усиление российских позиций на корейском берегу пограничной реки Амноккан (Ялуцзян) и требование сдать Ёнампхо в аренду России. Со своей стороны, японский кабинет направил 30 июня 1903 г. в Петербург заведомо неприемлемый для России проект договоренности по корейскому вопросу, требуя от Николая II согласиться на использование всей территории Кореи Японией в «стратегических целях», т. е. практически на японский протекторат над Кореей. Россия, в свою очередь, требовала оставить прилегающую к российской сфере влияния в Маньчжурии территорию Кореи к северу от 39-й параллели нейтральной и, признавая будущий японский протекторат над Кореей в принципе, желала иметь гарантии того, что территория Кореи не будет использована как база для подготовки к войне против России (эти требования иногда не совсем корректно трактуются как предложения о «разделе Кореи по 39-й параллели между Японией и Россией»). Япония же до самого конца (последний ультиматум России был направлен 31 декабря 1903 г.) требовала от российского правительства исключить Корею из сферы российских интересов, т. е. признать «права» японцев на колонизацию Кореи и в перспективе отказаться от всякой политики в отношении Корейского полуострова. На это царское правительство, рассматривавшее милитаризацию японцами северной части Кореи как прямую угрозу своим планам «освоения» оккупированной российским корпусом Маньчжурии, согласиться не могло и не желало.
Не желало оно, в принципе, и идти первым на войну с Японией, для которой у России на Дальнем Востоке пока что не было достаточных сил. Кадровая армия России была самой большой в мире (1135 тыс. чел.), но к январю 1904 г. она имела на Дальнем Востоке лишь около 98 тыс. солдат и офицеров, разбросанных от Читы до Владивостока (не считая железнодорожных войск и погранохраны). Русский военный флот на Дальнем Востоке составлял около 60 боевых судов, из них 7 броненосцев. Японии же было относительно легко в случае необходимости перебазировать на континент свою армию, в мирное время насчитывавшую около 180 тыс. бойцов, а после мобилизации — 442 тыс. Японский флот уже к началу войны числил в своем составе более 130 кораблей (в т. ч. 6 броненосцев и 8 броненосных крейсеров), многие из которых превосходили российские аналоги по ряду военно-технических данных. Зная о неготовности страны к большой войне на Дальнем Востоке, царское правительство стремилось не форсировать события и по возможности затягивать переговоры с японской стороной. В высших сферах господствовала, однако, уверенность, что японцы — по крайней мере, пока что, — «не посмеют» напасть на огромную Россию первыми. Исходя из этого, официальный Петербург до самого конца отказывался признать за Японией исключительные права на Корею. Именно корейский вопрос (демилитаризация северной части Кореи, японское требование исключить Корею из российской сферы интересов) стал тем «детонатором», что привел Россию и Японию к.
Конечно, конфликт колониальных амбиций в Корее и Маньчжурии был только одним из факторов, делавших крупномасштабную бойню на Дальнем Востоке «привлекательной» как для значительной части правящих кругов обеих стран, так и для их заморских покровителей. С точки зрения царского правительства, «маленькая победоносная война» (выражение известного реакционера, министра внутренних дел В.К. Плеве) должна была поднять пошатнувшийся авторитет самодержавной власти, связать руки ее либерально-демократическим критикам. Обуздание экспансионистских планов Японии на Дальнем Востоке соответствовало и интересам главного кредитора и союзника царизма— Франции, активно поддерживавшей российскую дипломатию в ее корейской игре. В то же время финансовую поддержку Японии оказывали США, считавшие, что японский контроль над Кореей и Южной Маньчжурией будет благоприятнее для их собственной экономической экспансии, и в принципе желавшие, чтобы русские и японцы «истощили бы друг друга как можно больше и умерили бы в результате свои аппетиты» (президент США Т. Рузвельт). Великобритания, союзник и главный военный поставщик Японии, была резко настроена против российской экспансии на Дальнем Востоке вообще и делала все возможное для разжигания конфликта. Интересы Кореи как таковые не принимались в расчет ни одной из держав. Для центральных империалистических хищников (Великобритания, США, Франция), стравливавших между собой две периферийные империи (Россия, Япония), двор Коджона был лишь пешкой в большой игре. Наконец, для правящих кругов Японии война также была средством «дисциплинировать нацию», еще раз разжечь поутихшую со времени войны с Китаем военно-патриотическую истерию, а заодно и завоевать мировой престиж, победив одну из старых европейских империалистических держав. Платить же за дипломатические, военно-стратегические и экономические амбиции элит пришлось в итоге сотням тысяч российских и японских солдат, погибших или изувеченных в бессмысленной военной мясорубке.
В трагический для страны момент, когда судьбы Кореи решались в схватке чужеземных армий, раздираемая фракционной и межклановой борьбой правящая верхушка так и не смогла даже выработать единой и последовательной внешнеполитической позиции, не говоря уж об организации действенного сопротивления империализму. Сам Коджон и лидер пророссийской группировки Ли Ёнъик (1854–1907; выходец из низших слоев населения пограничной с Россией провинции Северная Хамгён, полностью преданный монарху и настолько близкий ему, что его часто называли «заместителем императора») желали сохранять себе определенную свободу рук путем дипломатической игры на российско-японских противоречиях и надеялись, что даже в случае войны провозглашение Кореи нейтральным государством под гарантиями великих держав спасет страну от колонизации. В то время как Коджон, питавший большие надежды на Россию как защитницу от японской угрозы, соглашался сдать Ёнампхо в аренду России, Ли Ёнъик, при всех его пророссийских симпатиях, опасался, что решительный шаг такого рода в сторону России толкнет Японию на вооруженную акцию против корейского двора. Если некоторые пророссийские политики (например, остававшийся до конца 1903 г. в тесных связях с российской миссией Ли Гынтхэк) видели основным «гарантом нейтралитета Кореи» союзницу России Францию, то проамериканские политики (Пак Чонъян, Мин Ёнхван и другие) пытались договориться о бегстве Коджона в случае войны в американскую миссию, но натолкнулись на полную незаинтересованность американской дипломатии, к этому моменту поддерживавшей Японию против России. В свою очередь, ряд влиятельных политиков, начиная с исполнявшего обязанности министра иностранных дел Ли Хаёна, открыто выступал за союз с Японией против России. В конце концов, двор официально определил позицию Кореи в надвигающемся конфликте как нейтральную (23 ноября 1903 г.), но неофициально придворные группировки продолжали координировать свою деятельность с иностранными покровителями и надеялись, прежде всего, на их содействие. Никакой подготовки к обороне страны не велось, о том, чтобы поднять народ на борьбу с агрессией, не было и речи. В грозный для Кореи час правительство Коджона тратило время на бессмысленные мольбы об иностранном покровительстве и даже не попыталось мобилизовать своих подданных под националистическими— или хотя бы традиционно-конфуцианскими патриотическими — лозунгами.
б) Сопротивление японскому колониализму и формирование националистических идеологий в Корее (1905–1910)
Постепенная потеря реальной власти двором Коджона, незаконная оккупация страны японской армией в ходе русско-японской войны, кабальный договор о протекторате, насилия и произвол японцев на местах, и наконец, отречение Коджона и роспуск армии вызвали шквал протеста в корейском обществе. В то время как для многих представителей образованных слоев уже в 1904–1905 гг. было ясно, что поражение России и провал проводимой Коджоном политики маневрирования между великими державами открывают японцам путь к полному порабощению страны, патриотическое возмущение крестьянских масс подстегивалось также ухудшением условий жизни из-за роста цен на экспортируемый в Японию рис, разорением традиционной кустарной индустрии деревни в конкуренции с японской промышленностью, произволом японской армии и властей. Позитивно относились к процессу колонизации лишь немногочисленные, хотя и довольно влиятельные среди части «новой» интеллигенции, компрадорские слои: средние и крупные землевладельцы, ассоциировавшие японцев с «порядком и защитой частной собственности», учившиеся в Японии бюрократы (258 человек за 1895–1910 гг., т. е. около 7,5 % от всей численности корейской центральной бюрократии) и часть выпускников «новых» школ, которым японское владычество открывало карьерные перспективы, записывавшиеся в помощники к японским жандармам или в сборщики налогов выходцы из маргинальных слоев. Для большинства же корейцев колонизация поставила вопрос о необходимости сопротивления агрессорам, как для защиты абстрактного «суверенитета» страны, так и для отстаивания более конкретных ценностей — конфисковавшихся для «военных целей» земель, облагаемых все более тяжелыми налогами доходов, подвергавшихся насилиям японской солдатни родных и близких.
Как это часто случалось в подвергшихся империалистической агрессии периферийных зонах, антиколониальное сопротивление приняло в Корее в конце 1900-х годов две основные формы. С одной стороны, стихийный протест крестьянских масс выливался в основном в вооруженное антиколониальное движение «армий справедливости»
1. Движение «армий справедливости» —
ыйбён
Движение «армий справедливости», начало которому было положено сразу после опубликования договора о протекторате, не утихало вплоть до полной аннексии страны в 1910 г., продолжаясь, по сведениям некоторых источников, какое-то время и после окончательной гибели самостоятельной корейской государственности — приблизительно до 1911 г. Движение — несмотря на то, что в 1907 г. был организован подпольный штаб лидеров «армий справедливости» всех 13 корейских провинций, — носило, прежде всего, локальный характер. Отряды
ыйбён
формировались из местных крестьян (прежде всего бедняков и безземельных) по инициативе и зачастую на средства авторитетных конфуцианских лидеров, и редко пытались действовать за пределами «своих» регионов. Подобный характер движения был одновременно и силой
ыйбён
, и их слабостью. С одной стороны, японцам и их местным пособникам было крайне нелегко «искоренить» отряды «армий справедливости», всегда пользовавшиеся симпатией и безусловной поддержкой большинства местных жителей. Этим и объясняется способность многих отрядов, не имевших ничего, кроме фитильных ружей и бамбуковых пик, держаться по нескольку лет в неравной борьбе с оснащенными самыми современными видами вооружений колонизаторами. С другой стороны, недостаток координации между различными региональными лидерами мешал
ыйбён
проводить согласованные акции, поневоле сужал их задачи, сводя их к отстаиванию от врага «своих» провинций и уездов. Притом, что немалое число крестьян уходило в
ыйбён
, не выдержав ростовщической эксплуатации, повышения арендной платы местными и японскими землевладельцами, роста цен на рис и налогового гнета, мотивация лидеров движения имела в основном ярко выраженный традиционалистский характер. Будучи сторонниками сложившегося уже в 1870-80-е годы движения «в защиту ортодоксии, против ереси» (
виджон чхокса
), они стремились не просто защитить независимость страны, но и отстоять Корею как последний оплот конфуцианской морали» от «варваризации» под японским и европейским влиянием. Эта консервативно-традиционалистская идеология в основном разделялась, хотя бы и на пассивном уровне, и рядовыми
Рис. 20.
2. Просветительское движение (
кемон ундон
)
Социал-дарвинизм
В то время как значительная часть корейского села была объята огнем партизанской борьбы, «новая» интеллигенция — по преимуществу городская — возглавила так называемое просветительское движение (
кемон ундон
), сыгравшее в итоге решающую роль в формировании в Корее современного национализма и гражданского общества. Продолжая традиции «Общества Независимости», просветители видели Корею будущего сильной капиталистической страной по образцу держав Европы или Японии. Те из них, кто принял к тому времени христианство, иногда еще и добавляли, что христианская религия, как символ и залог «цивилизации», должна в будущем стать «общенациональным исповеданием». Другая часть просветителей, сохранявшая связи с конфуцианской средой (Пак Ынсик, Чан Джиён и др.), искала возможности превращения конфуцианства в национальную религию, которая стала бы такой же религиозной основой для нарождавшегося в Корее гражданского общества, как христианство в Европе или
синто
в Японии периода Мэйдзи. В принципе, как христианство, так и конфуцианство видят своим идеалом гармоническое общество, построенное на идеалах альтруизма и солидарности.
Однако, как ни парадоксально, большинство деятелей просветительского движения в Корее 1900-х годов — как обратившихся в христианство, так и оставшихся верными конфуцианским идеям — объясняло современный мир, да и историю человечества вообще, с позиций социал-дарвинизма. В этом учении, систематизированном Гербертом Спенсером (1820–1903) и Томасом Хаксли (1825–1895), дарвиновский принцип «борьбы за существование» и «выживания сильнейших» без достаточных научных оснований применяется к человеческому обществу. Так, в программной статье под заголовком «Лишь образование обеспечит нам выживание» в первом номере известного просветительского журнала «Соу» (декабрь 1906 г.) Пак Ынсик утверждал следующее:
Использованная литература
Хан Маркс.
Освободительная борьба корейского народа в годы японского протектората (1905–1910).
М., 1961.
Шипаев В.И.
Колониальное закабаление Кореи японским империализмом (1895–1917).
М., 1964.
Ким Хосон
. История движения «армий справедливости» в последние годы старой Кореи
(김 호성，韓末義兵運動史). Сеул, изд-во Корёвон, 1987.
Чон Бокхи.
Социал-дарвинизм и представления о государственности в последние годы старой Кореи
(날복희，社會進化論과 國家 思想: 舊韓末을 中心으로). Сеул, изд-во Хануль Акхадеми, 1996.
