Когда я вспоминаю детство, то прежде всего вижу высокое крыльцо родного дома в местечке Смолевичи, в Белоруссии. Здесь я встречал отца, возвращавшегося домой; он служил начальником железнодорожной станции недалеко от Смолевичей, носившей тогда название Витгенштейнская.

На этом же высоком крыльце встречал меня дедушка, когда я гимназистом приезжал в Смолевичи на каникулы.

Как-то я смотрел Большую Советскую Энциклопедию на «С».

Вдруг мне пришла мысль узнать: что же говорится в ней о Смолевичах — моей родине? И я прочел: «Смолевичи-поселок городского типа, центр Смолевичского района Минской области БССР. Расположен в 35 км к северо-востоку от Минска, вблизи железнодорожной станции Смолевичи на линии Минск — Орша.

В поселке есть две средние школы, училище механизации сельского хозяйства, кинотеатр, библиотека.

В Зайцеве не было ни школы, ни гимназии, и мать переехала с нами в город Павлоград.

Первый день учения у всех остается в памяти, и я запомнил его на всю жизнь. Меня поразили строгая тишина классов, правильные ряды парт, высокая кафедра преподавателя.

Семья наша не была достаточно обеспеченной. И мне пришлось уже с двенадцатилетнего возраста репетировать младших учеников. Первый мой заработок был очень невелик — всего 2 рубля в месяц. Правда, тогда каждодневные расходы семьи не превышали нескольких рублей. Поэтому я считал, что получаю приличные деньги. Позднее мой заработок поднялся до 15 рублей.

Несмотря на то что прошло много лет, мне запомнились уроки с одним мальчиком, который жил на противоположной от нас окраине Симферополя, (К этому времени мы снова перекочевали в другой город.)

Я ходил на уроки в послеобеденное время несколько раз в неделю. Возвращался домой в сумерки. Как-то, взглянув на небо, я обратил внимание на две звезды. Одна была очень яркой, другая — левее — привлекала взор тем что непрерывно меняла цвет. Она напоминала алмаз, искрящийся всеми цветами — от красного до фиолетового. Обе звезды меня чрезвычайно заинтересовали.

У моей сестры в гимназии уже преподавали космографию — так тогда называли астрономию, — и. я попросил ее узнать у учителя названия красивых звезд. Ответ был таков: яркая звезда — планета Венера, мерцающая — звезда Сириус.

Мне захотелось побольше узнать о них, поближе с ними познакомиться. В Симферопольской публичной библиотеке я попросил астрономические книги. Мне дали две книги Камилля Фламмариона; «Историю неба» в русском переводе и «Популярную астрономию» на французском языке.

Мои репетиторские занятия продолжались. В летние каникулы после седьмого класса мне предложили заниматься с одним юношей, чтобы подготовить его к поступлению в нашу гимназию.

Он жил с родителями на южном берегу Крыма, в усадьбе «Олеиз». Я согласился и переехал к ученику.

К северу от усадьбы высились горы Яйлы, с юга совсем близко подходило море. Вдоль шоссе рядами стояли стройные темные кипарисы. Приехали мы в сумерки, когда все кругом было подернуто дымкой таинственности.

Мне отвели, просторную комнату на втором этаже. Не успел я разобрать вещи, как меня пригласили к ужину. За столом сидело человек двадцать. Я был очень польщен, что со мной обращаются, как со взрослым.

По счастливой случайности мать моего ученика, Варвара Ивановна Токмакова, очень увлекалась астрономией. Она мне рассказала, как у нее зародился интерес к этой науке.

Наша семья часто кочевала из одного города в другой, поэтому, казалось бы, для меня было привычным делом собраться в дорогу. Но одно дело переезжать с семьей по заштатным городам провинции и совсем другое — уехать одному и жить одному в Москве, пытаясь поступить в университет.

Дома всем было понятно мое волнение. И мать хотя бы на несколько дней решила поехать со мной.

К великому огорчению, астрономию на первом курсе еще не читали, и мне самому пришлось изыскивать возможности наблюдать небо.

Помогло любопытное объявление в газете «Русские ведомости». В нем говорилось: «В такие-то дни и часы вечера, в случае ясной погоды, обсерватория будет открыта для посетителей. Показ интересных астрономических, светил. Плата за вход рубль, а со студентов 25 копеек. Адрес: Кузнецкий мост, магазин Швабе».

Кто из москвичей не знает этой непривычной для центра горбатой узкой улицы! Даже сейчас она сохранила во многом свой прежний вид: брусчатая мостовая, трехэтажные и четырехэтажные дома с лепными украшениями, маленькие магазины в нижних этажах.

В одном из таких домов и находился оптический магазин Швабе. На крыше дома была построена небольшая астрономическая башня с вращающимся куполом. Люки купола открывались, их можно было направить в любую сторону неба. В башне помещалась астрономическая труба с объективом в 15 сантиметров, установленная на параллактическом (специально астрономическом) штативе с часовым механизмом. Механизм медленно вращал трубу за наблюдаемым светилом.

И сейчас еще на Кузнецком мосту сохранилась астрономическая башня, напоминающая обсерваторию.

В Москве я также зарабатывал небольшие суммы частными уроками. Моей мечтой было приобретение настоящей астрономической трубы, хотя бы малых размеров. Завел себе копилку и собрал 65 рублей.

На эти деньги я выписал из Германии, от фирмы Реинфельдер и Хертель, астрономическую трубу с объективом диаметром в 54 миллиметра. Эта труба сохранилась у меня до сих пор, и я пользуюсь ею для наблюдения Солнца.

Со второго курса университета начались у нас лекции по астрономии и аналитической механике. Астрономию читал профессор Витольд Карлович Цераский. Делал он это удивительно просто и увлекательно. Описательную астрономию студенты слушали затаив дыхание. Когда же выводились довольно скучные и длинные формулы по сферической и теоретической астрономии и на лицах студентов появлялись признаки рассеянности, Цераский оживлял слушателей либо веселой прибауткой, либо показом какого-нибудь прибора.

Помню такой случай. Надо было объяснить, как переходят от среднего солнечного времени к звездному. Профессор вынимает из левого кармана жилета часы, называет минуту и говорит: «Найдем, какое звездное время будет через пять минут». Производится на доске вычисление. Через пять минут после отмеченного среднего времени Витольд Карлович вынимает из правого кармана жилета часы. Они показывают минута в минуту то, что вычислено на доске.

Аналитическую механику читал нам выдающийся ученый, «отец русской авиации», профессор Николай Егорович Жуковский. Он увлекался своей наукой и умело применял ее на практике. То он давал городскому водопроводному управлению указание, как избежать так называемого гидравлического удара в водопроводных трубах, то предлагал веретено особой конструкции.

Но, конечно, наиболее значительными были все его работы, имеющие отношение к воздухоплаванию. В кабинете механики у Николая Егоровича были очень интересные приборы, которыми он иллюстрировал свои лекции.

Четыре студенческих года прошли интересно и незаметно. Когда получил диплом, передо мной встал вопрос: что делать дальше, как заниматься астрономией, как осуществить свою мечту?

Остаться при университете не было никакой надежды. Для подготовки к профессорскому званию и вообще для научной работы по астрономии даже в самом многолюдном Московском университете оставляли одного студента раз в пять лет. Такой счастливец был из предыдущего выпуска. Не имея никаких перспектив, снова занялся репетиторством.

Вместе со мной окончил университет Дмитрий Дмитриевич Гончаров — из той семьи, откуда родом жена Пушкина, Наталья Николаевна Гончарова. Он пригласил меня на лето заниматься с его младшим братом Колей.

Я вынужден был согласиться, так как не знал, скоро ли смогу получить службу.

Но что делать дальше? Этот вопрос неотступно стоял передо мной. Иду, бывало, по улице и думаю: у всех идущих есть своя работа, какая-нибудь служба, а у меня нет ничего.

Чтобы рассказать о своем учителе Аристархе Аполлоновиче Белопольском, мне придется вернуться на несколько лет назад, в университет.

Уже на третьем курсе совершенно ясно определилось мое влечение к астрофизике-в частности, к изучению спектрально — двойных звезд. Меня эти звезды заинтересовали своей необычностью: они движутся вокруг общего центра тяжести и расположены так близко друг к другу, что их не удается наблюдать в отдельности даже в самые мощные телескопы. В связи с изучением спектрально-двойных звезд у меня возник вопрос, который не давал мне покоя: с одинаковой ли скоростью распространяются лучи разной длины волны в межзвездном пространстве, или, как говорят в науке, есть ли в пространстве дисперсия света? (О ней я еще буду подробно говорить.)

Как раз в это время А. А. Белопольский продвинул уже довольно далеко свои замечательные исследования лучевых скоростей звезд по направлению к Солнцу или от него, или скоростей по направлению луча зрения.

Один за другим появлялись в свет блестящие труды знаменитого пулковского астрофизика. Я тщательно следил за ними. В «Известиях Академии наук» увидел его статью с данными о лучевых скоростях переменной звезды беты Лиры. (Переменные звезды отличаются от обычных тем, что изменяют свою яркость.) Эта статья как нельзя лучше соответствовала тому материалу, который был необходим для моей работы.

Через всю жизнь пронес я глубокую признательность и самое искреннее чувство к академику Белопольскому — замечательному ученому и сердечному человеку.

Познакомились мы с ним, когда он был уже известным на весь мир ученым. Но, прежде чем рассказывать о нашей личной встрече, мне хотелось бы рассказать о детских и юношеских годах замечательного астронома, тем более что он сам много рассказывал мне о своей жизни.

А. А. Белопольский родился 1 июля 1854 года в семье воспитателя одной из московских гимназий. Мать его была прекрасной пианисткой, она окончила консерваторию в Гамбурге, владела тремя иностранными языками.

У Аристарха Аполлоновича были два брата-Олимп и Александр. Дети играли в саду, строили, плотничали, делали разные опыты по физике и химии.

В доме Белопольских часто собирались интересные люди, ценившие Белинского, Чернышевского, Сеченова. Читали здесь и запрещенные издания, например «Колокол» Герцена. «Дети, — как говорил Аполлон Григорьевич, отец ученого, — кое-что усваивали».

Научная работа в Москве была плодотворной подготовкой для основной деятельности Аристарха Аполлоновича в Пулкове.

Новый адъюнкт-астроном обсерватории вел меридиональные наблюдения небесных светил, занимался астрометрией — областью астрономии, которая изучает точное положение небесных тел, законы их вращения и другие подобные вопросы. И хотя в астрономии у Белопольского были сделаны важные исследования, она его не особенно интересовала.

Как он сам говорил, ему хотелось разгадывать тайны физических, свойств и химического состава небесных светил и межзвездной материи. Иными словами, его влекла к себе астрофизика. Но любимой наукой он смог заняться только в 1893 году, когда Академия наук избрала его на должность астрофизика Пулковской обсерватории.

В этом же году Белопольский привез из-за границы и установил так называемый нормальный астрограф. С помощью нового инструмента он стал фотографировать спектры небесных тел и вскоре приобрел известность выдающегося спектроскописта.

В начале главы я приводил рассказ о модели паровоза, сделанной моим знаменитым учителем.

В зрелые годы он не только занимался различными моделями и небольшими поделками, но проводил настоящую конструкторскую работу. За любовь и умение делать все своими руками его называли «Золотые руки».

В мастерской обсерватории по чертежам Аристарха Аполлоновича был построен спектрограф для точного исследования спектров звезд. По его же чертежам изготовили микроскоп-микрометр, измеряющий спектрограммы. Им пользуются до сих пор.

Занимался Белопольский и сборкой приборов. Он помогал в установке 40-дюймового рефрактора на Крымской обсерватории.

С этой целью просмотрел все чертежи — а их было около ста, и дал подробный план работ.

Своим вторым учителем я считаю знаменитого французского астронома Жансена. Как я стал его учеником?

Я уже писал, что в 1898 году, вскоре после женитьбы, у меня появилась возможность поехать во Францию.

Чудесным апрельским днем я приехал в Париж. Он встретил меня благоуханием цветущих каштанов. Улицы были напоены этим тонким и нежным ароматом.

Ошеломленный, бродил я по городу. Поэтически-певуче звучали для меня названия красивейших площадей: «La place de la Concorde», «La place de l'Etoile»… Медленно, лениво несла свои тяжелые воды Сена. Набережные около площади Согласия были заняты парижскими букинистами. Взглядом не окинешь вереницу миниатюрных книжных лавочек, прикрытых от солнца полотняными навесами…

В городе все говорило об истории: здание парижской ратуши, революционное Сен-Антуанское предместье, вечно молодой старинный Латинский квартал — район художников и студентов, кладбище Пер-Лашез, где были расстреляны коммунары, и проведенная по булыжнику мостовой длинная белая черта, которая по сей день показывает прохожим огромные размеры страшной Бастилии, сметенной разгневанным народом во времена Великой французской революции.

А теперь об экспедиции на Монблан.

Основным назначением обсерватории на Монблане, по мысли Жансена, было изучение Солнца. В то время еще не было известно, есть ли на Солнце кислород, так как кислород земной атмосферы вуалировал в спектре Солнца те линии, которые могли происходить от кислорода солнечного. Чтобы ослабить действие в наблюдаемом солнечном спектре кислорода земной атмосферы, надо было подняться на возможно большую высоту и изучать оттуда спектр Солнца.

В начале зимы Жансен вызвал меня к себе и сказал:

— Было бы хорошо, если бы вы построили специальный дифракционный спектрограф и летом будущего года отправились с ним на обсерваторию Монблана, чтобы сфотографировать оттуда спектр Солнца.

Ни минуты не колеблясь, я дал согласие.

Вернемся во Францию.

По совету Ганского, в первый же год пребывания в Париже я записался студентом в Парижский университет-Сорбонну. Пришел в канцелярию Сорбонны, показал французский перевод диплома и получил какое-то удостоверение на право посещения лекций. Если не ошибаюсь, это ничего не стоило.

Жил я в Медоне: Жансен предоставил мне комнату на обсерватории. В Париж на лекции и по другим делам я ездил по железной дороге. На это уходило совсем немного времени.

Свое название — Сорбонна — университет получил по фамилии основателя, бывшего духовником французского короля Людовика Святого. Открыли Сорбонну в XIII веке. Первоначально это была высшая богословская школа, которая затем стала университетом, в современном понимании этого слова.

По правде сказать, мне очень льстило звание студента одного из старейших в мире университетов. «Здесь, — думал я, — велись диспуты между средневековыми учеными. Здесь звучала вдохновенная речь Джордано Бруно — великого скитальца, изгнанного церковниками из отечества, Джордано Бруно — смелого гения, впервые смутившего умы человечества мыслью о возможности жизни во Вселенной».