Битое стекло похрустывало под подошвами. Усыпавшие пол стреляные гильзы сплющивались почти бесшумно. После оглушительных очередей и двух взрывов казалось, что тишина стоит мёртвая.

Существо, лишь отдалённо похожее на человека, опасливо забилось в угол. Напряжённо прислушивалось к звукам, доносящимся из соседнего помещения. Происходило нечто, непонятное его крохотному мозгу. Существо давно (или недавно, счёта времени для него не существовало) разобралось, что двуногие бывают разные. Были хорошие люди в белых халатах, приносившие еду. Были похожие на них, но плохие — те вытворяли всякие мерзкие штуки, и от них стоило ожидать любой гадости… Были и третьи — в странных коротких халатах тёмных расцветок, порой увешанных смешными блестящими побрякушками… От этих пользы никакой, но и вреда тоже — приходили, смотрели на существо сквозь толстое стекло, слушали белохалатников, кивали, изредка что-то говорили сами…

Сегодня налаженное, по кругу идущее бытие рухнуло. Никогда не выключавшийся яркий свет погас, глаза существа с трудом приспособились к полумраку аварийного освещения. Потом был грохот — оглушительный, страшный, и вспышки огня — тоже пугающие… Мимо пробегали люди — незнакомые, вообще без халатов, с невиданным железом в руках, с телами, усеянными зелёными пятнами (обтягивающий камуфляж существо увидело впервые). Потом один незнакомый направил свою железку на него, и снова по глазам ударили вспышки, а по ушам грохот, толстое стекло покрылось трещинами и не выдержало напора испуганного пленника, не знающего, что делать с нежданной свободой..

Существо притаилось в дальнем закутке. Охранник, стрелявший в него сквозь прозрачную стенку вольера, лежал с нелепо вывернутой шеей — существо убило его мимоходом, не понимая, что убивает…

Встретить цыганку поутру, едва выйдя из дома, — к чему бы это? Наверняка есть на сей счёт какая-нибудь примета. И, сдаётся, ничего хорошего такая встреча не предвещает. Особенно мне. Особенно сегодня. Хотя цыганка на моём пути попалась нетипичная. Не похожая ни на ухоженных ресторанно-опереточных цыган, ни на чумазых «людей нездешних». И вела себя нестандартно — не предлагала погадать на суженую, не требовала позолотить ручку… Даже не вздымала городскую пыль подолом цветастой юбки — за отсутствием таковой. Была упакована в стильный брючный костюмчик с бейджем на груди. Но нечто неуловимо восточное в её облике, иссиня-чёрные волосы и тёмно-карие с хитринкой глаза заставили немедленно окрестить подошедшую девушку «цыганкой». Дурную привычку — мгновенно прилеплять прозвища каждому новому объекту — я приобрёл после полугода, проведённого в нашем «штрафбате» (иначе говоря — в службе наружного наблюдения).

Цыганка направила на меня длинный, навевавший фрейдистские мысли микрофон, и сказала с обаятельным напором:

— Несколько слов для регионального радио, пожалуйста. Передача «Ярмарка вакансий» проводит опрос населения. Вы не слишком спешите?

Трудно отказать девушке, которая умеет так улыбаться. Но я собрал бы волю в кулак и смог бы. Спешу на работу, дескать. Смог бы, но… Но не сегодня. Сегодня в радость любая отсрочка от ожидающей Голгофы.

Классики мировой литературы оставили нам предостаточно ярких портретов патологических скупердяев. Гарпагон, Шейлок, Скупой рыцарь, помещик Плюшкин…

И я поклялся себе: если когда-нибудь брошу нынешнюю свою службу, и стану писателем, и выбьюсь в мировые классики — то плеяду прославленных жадюг пополнит новый персонаж. Некто Шмель, в миру известный как Степан Васильевич Сурожский.

Эту торжественную клятву я принёс, сделав несколько первых шагов по перрону вокзала славного города Лесогорска. Впрочем, название «вокзал» мало подходило к крохотной бетонной коробке, где имелся зальчик ожидания аж на шесть посадочных мест, расписание поездов с единственной строкой и одинокое окошечко вечно запертой кассы (билеты продавались прямо в «подкидыше»).

А если уж совсем начистоту, то и название «город» мало подходило Лесогорску — окрест, насколько хватало взгляда, раскинулись домишки самого сельского вида с приусадебными участками. Как я знал после дотошного изучения плана этой большой деревни, пара застроенных многоэтажками микрорайонов здесь имелась. Но на другом конце города — как раз там располагалась «унаследованная» мною недвижимость.

— Значит, морда? Медвежья? Оскаленная? — устало спросил Синягин.

Мурашов кивнул — столь же устало. Допрос длился три с лишним часа — и шёл по кругу.

— Ну и почему же медведь на вас не набросился? Не растерзал? Не укусил? — вздохнул Синягин.

— Не знаю… — убито сказал Мурашов.

Закатное солнце произвело разительные перемены и с тёткиной квартирой, и с расстилающимся за её окнами пейзажем.

Квартира стала выглядеть ещё неприглядней — лучи заходящего светила, протиснувшись сквозь давно не мытые стёкла, словно театральным прожектором высветили убогие обои и трещины на пожелтевшей штукатурке потолка, безликую совковскую мебель и следы визита Васьки-Колымы и его товарища.

Панорама же окрестностей Лесогорска, наоборот, являла собой роскошное зрелище. Серебристо сверкала изогнувшаяся лента Кети, у горизонта наливались краснотой редкие пушистые облака, темнеющий вдали лес приобрёл какой-то неземной, багрово-синий оттенок… Лишь дома посёлка временных остались такими же — мрачными коробками.

Совещание личного состава Лесогорской резидентуры (в моём единственном лице) проходило на балконе. Мнения и версии совещавшихся, понятное дело, излагались мысленно.

Я долго размышлял, каким способом добиться беседы наедине, без свидетелей, с томящимся в КПЗ Васькой-Колымой. Официальных возможностей для таких самочинных следственных действий у меня — свидетеля и потерпевшего — не было. Использовать неофициальные возможности Конторы? Наверняка в Томске, в областной прокуратуре, имеются агенты влияния, а то и прямые креатуры. Но, во-первых, долго… Во-вторых, встаёт та же проблема: информация о поиске изменника может к нему же и попасть…

Не мудрствуя лукаво, я решил использовать весьма эффективный в российской действительности приём под названием «блат». Не зря же я, в конце концов, битый час рассказывал старшему лейтенанту Кружакову — дяде Грише — о екатеринбургском житье моей якобы матери…

Для пущего правдоподобия слепил легенду: дескать, все невеликие семейные драгоценности моя почившая тётушка хранила в укромном местечке — в тайнике, ныне опустевшем. И я, мол, собираюсь побеседовать с Колымой по-простому, без протокола, — авось вернёт похищенное в обмен на мой отказ обвинять его в вооружённом нападении…

На самом деле я намеревался предложить Ваське нечто большее — за информацию о заказчике… Предложить, если по какой-либо причине не удастся вколоть ему порцию «правдореза».