Когда я ходил в первый класс, то просыпался от звуков детской передачи «Пионерская зорька», хотя был всего лишь октябренком. Но просыпался. Мать за стеной увеличивала громкость радиоприемника, и бодрая песенка – каждый день одна и та же, одна и та же – командовала: без двадцати восемь утра, пора вставать, завтракать, собираться в школу… Я ненавидел эту передачу и эту песенку и считал, что более отвратительных звуков в мире не существует. Я клялся себе страшными клятвами, что никогда и ни за что не вступлю в пионеры, лучше сбегу в тундру, тайгу, безлюдную пустыню – но не вступлю.

И не вступил, хотя сбегать в тундру не пришлось, – Всесоюзная пионерская организация вскоре как-то сама собой рассосалась, вместе с Союзом и «Пионерской зорькой». Проклятая песенка больше не врывалась в утренние сны. Я начал просыпаться по будильнику, и очень скоро мое мнение о самых отвратительных в мире звуках изменилось. Их, эти звуки, придумали конструкторы Ереванского часового завода, когда трудились, создавая будильник «Бирюза».

Годы спустя я вспоминал и армянских часовщиков, и неблагозвучные трели их детища с ностальгической теплотой – все пять курсантских лет, когда просыпался в казарме от зычного крика: «Рота, подъем!»

Ныне меня будит Дана. Я ее вообще-то нежно люблю, но по утрам… По утрам ее мелодичный голос кажется мне микстом из мерзкой «Зорьки», мерзкой трели будильника и мерзкого вопля дневального.

– Сереженька, пора вставать!

В прежние времена сыщики работали неторопливо и вдумчиво. Дотошнейшим образом изучали место преступления и оставленные там мельчайшие следы, привлекали экспертов, просеивали мелким ситом множество людей в поисках тех, кто мог что-то видеть и слышать… И лишь затем, на основе полученных данных, начинали кропотливо выстраивать картину преступления.

Теперь все иначе, новое время – новые песни. Современным сыщикам сразу вынь да положь картину преступления, в цвете и динамике. И они, сыщики, первым делом изучают ютуб и схожие сетевые ресурсы: а не появилось ли свеженькое видео на интересующую тему? Не использовал ли какой-то несознательный гражданин-очевидец свой телефон не для звонка в полицию, а для съемок интернет-хита?

Зачастую такой подход к расследованию срабатывает. Чаще, чем хотелось бы, срабатывает. Много, слишком много у нас несознательных граждан, желающих любой ценой прославиться, и почти у каждого – встроенная видеокамера в мобильнике.

Короче говоря, фильм, который демонстрировал мне на своем ноутбуке ЛБ, был смонтирован из трех любительских видеозаписей. И уже при просмотре первой стало ясно, какое отношение вся эта история имеет ко мне. Прямое и непосредственное. Причем по двум линиям сразу: и как к руководителя ОСВОДа, и, так сказать, личное…

…Снимали (не телефоном, любительской камерой) откуда-то с Адмиралтейской набережной: шикарный вид на ночную Неву, на Дворцовый мост и Васильевский остров… Цифры в уголке экрана свидетельствовали: дело происходило в субботу вечером, в 22:47, то есть со времени съемки прошло менее полутора суток.

Скажу сразу: к тому ОСВОДу, который «Общество спасения на водах», наше подразделение Института отношения не имеет. Загорелые ребята, дежурящие на пляжах и надзирающие, чтобы купающиеся не заплывали за буйки, – это не про нас.

Да и вообще, если строго следовать правилам великого и могучего, то отдел спецопераций в водной среде стоило бы назвать ОСОВОДом. Но не назвали. Возможно, во избежание ассоциаций с жалящими насекомыми. Или просто выбрали название, привычное для языка и слуха… В точности не знаю, ОСВОД появился в Институте значительно раньше, чем я. Однако наша деятельность – хоть и не в том ее главная цель – спасает немало жизней. Так что название правильное.

– Начальство прибыло! – громко оповестил я, входя. – Закрываем пасьянсы, откладываем сканворды, завариваем кофе и готовимся к планерке!

Злата Васильевна поздоровалась, но карты не отложила. Впрочем, она не раскладывала пасьянс – гадала. На низеньком столике из полированного гранита, используемом исключительно (Злата Васильевна следит за этим строго) для гадательных целей.

– Ну как? – спросил я заинтересованно. – Есть хоть что-то обнадеживающее в ближнесрочной перспективе?

Явился на научный совет я ровно к двенадцати, минута в минуту. Но тот, кто считает, что все заседание я просидел как равный среди корифеев-небожителей Института, – тот несколько переоценивает мое всемирно-историческое значение.

Пришлось достаточно долго дожидаться вызова в приемной, среди полутора десятков других сотрудников, чье мнение по тому или иному обсуждаемому вопросу интересовало небожителей. Среди них корпулентной фигурой выделялся Капитоныч по прозвищу Бивень, начальник ОБВОДа, конкурирующей, так сказать, фирмы…

Хотя, по задумке, мы с Отделом безопасности в водной среде конкурировать никоим образом не должны – напротив, оказывать друг другу содействие в выполнении близких, но не пересекающихся задач.

На деле же они пересекаются сплошь и рядом… Нынешнее дело акулы, чтобы далеко не ходить за примером. Угрожает безопасности и требует мер по ее усилению? Именно так. Для решения задачи необходима спецоперация? И это верно.

Отношения у нас с ОБВОДом примерно как были у мушкетеров короля с гвардейцами кардинала. Вроде и одному делу служим, но…

– Третий раз на моей памяти ОН заявляется на совет… – задумчиво произнес ЛБ. – И впервые произносит более четырех слов…

– Все когда-то случается впервые, – ответил я затертой до дыр псевдофилософской сентенцией.

– Ладно, давай свой план, посмотрю здесь, раз уж на совете послушать не удалось. Изучу в рабочем, как приказано, порядке.

Разговор происходил тет-а-тет в его кабинете. За широченным панорамным окном виднелась отнюдь не хмурая питерская весна: светило яркое солнце, неправдоподобно синее небо отражалось в спокойных водах лагуны, вдали, под пальмами, стояло бунгало… Не то Сейшелы, не то Мальдивы, не то еще какой-то тропический рай.

Я подозревал, что это не просто иллюзия, созерцание коей служит целям начальственной релаксации, а вполне реальная «комната отдыха» на вполне реальном далеком острове. Потому что в углу окна имелась застекленная дверь на манер балконной, и табличка на четырех языках запрещала гостям кабинета эту дверь открывать под угрозой страшных кар. Проверить подозрение не удавалось, любые разговоры на эту тему босс пресекал. Ну и ладно, когда и если дослужусь до вице-директора, узнаю все точно…

Началась эта история в пятницу, под вечер. Но до меня ее последствия докатились лишь несколько дней спустя, в среду утром, – к двум выходным я присовокупил еще два дня отгулов, босс не посмел в них отказать после моей героической победы в битве на реке Утке…

В общем, с пятницы по среду ОСВОД сиротливо прозябал без моего мудрого руководства. Сотрудники, я уверен, бездельничали, раскладывали пасьянсы, решали сканворды, постоянно пили кофе (Злата Васильевна – чай), играли в шахматы на деньги и без нужды будили Хуммеля.

Но это были неизбежные и даже заранее запланированные потери рабочего времени и творческой энергии. Все-таки не каждый день ко мне возвращается жена после долгой разлуки, а сразу по возвращении мне от нее в буквальном смысле не отойти…

К среде Нейя адаптировалась уже достаточно: вновь освоила речь, вспомнила о вещах и процессах, вроде бы и элементарных, но без которых в быту никак… И у меня появилась возможность пойти на службу, оставив заново познающую мир наяду на попечение Даны. Позже, летом, отношения между ними сложатся не самые простые… Весьма, на мой взгляд, напоминающие взаимную ревность, как глупо такое предположение ни звучит. Но это будет потом, а пока одна будущая ревнивица активно помогает другой вспоминать позабытое.

Итак, в среду утром я вошел в Институт – честь по чести, через главный вход, украшенный золотыми буквами названия (реально золотыми, не из позолоченного сплава, – об этом мало кто знает, но я в курсе).

– Дармоеды! Поувольняю! – орал я. – Два рабочих дня меня не было! Два! И что?! Треть отдела в минус! Будто корова языком слизнула! Надо было на всю неделю в отгулы уйти! Чтоб все вы нахрен пропали, чтоб никого больше не видеть! Но я от вас и без того избавлюсь, слышите?! Ты, жирдяй, в зоопарке работать будешь! Зеленой черепахой! За еду и жилплощадь в террариуме! А ты откуда к нам попал?! Из психушки?! Собирай вещички, возвращаешься обратно! А ты, имбецилка двоякодышащая?! Ты-то куда смотрела?! Сестру, единственную родную душу, просрала!!! У-у-у…

Негромкие щелчки пальцами оборвали мой вдохновенный внутренний монолог. Поднял веки, увидел Ихти, участливо склонившуюся надо мной. В ушах еще стояло эхо мысленных воплей.

– Дарк, ты в норме?

– В относительной… Босс рвет и мечет. Давненько его таким не видел… Потребовал, чтобы я и вам накрутил хвосты, выдал по первое число и прописал ижицу. А еще он отменил все наши дела и задания. И дал два дня сроку, включая сегодняшний, чтобы мы своими силами отыскали Импи и Злату Васильевну. Время уже пошло.

– Я здесь человек новый, конечно, – осторожно произнес Ротмистр. – Но мне представлялось, что такие вещи должны находиться в компетенции службы безопасности Института…

Злата Васильевна жила недалеко от Института, пешком можно добраться за полчаса, и в хорошую погоду нередко совмещала путь на службу с утренней прогулкой. Однажды она проговорилась, что раньше обитала в историческом центре, на Мойке, но тот дом пострадал в блокаду не то от бомбы, не то от снарядов, и был расселен.

Новое ее пристанище, солидное и основательное здание сталинской послевоенной постройки, находилось на Кузнецовской улице, выходя фасадом на Парк Победы. Летом, наверное, вид из окон замечательный, но сейчас голые деревья парка выглядели довольно уныло.

Мне никогда не доводилось бывать у Златы Васильевны дома, и для начала мы с Ротмистром немного заблудились. Подъезды здесь выходили и на улицу (вернее, на две боковые улицы, громадный дом занимал целый квартал), и во двор. А перед нумерацией здешних квартир логика пасовала… Ну зачем давать разным квартирам одинаковые номера, различающиеся лишь буквенным индексом? И распихивать те, что обладают буквами, по разным подъездам без малейшей системы?

– Гражданин, не подскажете, где здесь квартира 24а? – отчаявшись, спросил я у аборигена, тот сидел на скамейке двора и медитативно смотрел куда-то вдаль.

Абориген промычал что-то нечленораздельное, попытался встать, но вместо того рухнул физиономией вниз.

Босс не подвел, выполнил обещанное. Пакет с удостоверениями нам действительно доставил посыльный после обеда и вручил под роспись.

Соколов перебирал корочки с видом заядлого коллекционера, заполучившего для своего собрания редкостные экспонаты.

– Ух ты!.. Даже президентская гвардия! И в звании повысили аж на две ступени! И на разные имена… Любую легенду можно теперь придумывать, реально любую!

Я не разделял его восторгов. Положил в карман первое подходящее удостоверение, запомнив указанную в нем фамилию. Остальные отложил…

Стали подводить итоги сделанного.

Посланцы Мишкунца (того, что заведовал АХЧ) явились, когда я сидел над списком фильмов о подвигах славного гладиатора Спартака и вычеркивал из него названия… Одни ленты были сняты недавно, и названия «старая» ни одна из них не заслуживала. Другие для российского экрана не закупались, Катя Заречная их в старые (для нее старые) времена видеть не могла… По всему получалось, что запомнился ей культовый фильм Стэнли Кубрика.

Едва я пришел к такому выводу, тут они и заявились, троица плечистых молодцов в синих спецовках. Дескать, у них наряд-заказ – заполнить морской водой аквариум емкостью шестьсот литров. В руках один из трех богатырей держал толстенный шланг, змеившийся по коридору, и напоминал героя, сумевшего голыми руками задушить анаконду.

Я попытался объяснить: аквариум разбился, новый купить не успели, приходите через денек, будет куда залить… Не преуспел. У них, мол, наряд на сегодня, так что зальют в тот аквариум, что уцелел. А после сами с начальством разбирайтесь.

Махнув рукой – делайте что хотите, – я вернулся к списку фильмов… Но что-то не давало покоя, какое-то смутное воспоминание… Три посланца Мишкунца возятся с аквариумом… Чуть раньше там плавали три детали другого Мишкунца…

Вскочив, я бросился к бумагорезке. В лотке рядом с ней лежал фолиант, распечатанный Властимиром. Я лихорадочно перелистывал страницы, благословляя свои лень и торопливость – не захотел терять время, превращая груду листов в бумажную лапшу…