Не нравится мне море, — без обиняков заявил шкипер Майзерн. И, вопреки обыкновению, не добавил заковыристое ругательство, из чего следовало — дело и впрямь серьезно.

Питер Штауфманн, вышедший вместе с племянником подышать перед сном свежим морским воздухом, недоуменно поднял брови.

— Не понимаю, герр Майзерн, что вам не нравится? По-моему, от самого устья Везера мы не видели столь спокойной воды.

Племянник Генрих согласно кивнул. Юноша впервые вышел в море, лишь на шестой день плавания стал помаленьку привыкать к качке, и нынешнее состояние водной поверхности его более чем устраивало.

— То-то и оно, — вздохнул шкипер. — К вечеру ветер крепчал, и волна должна быть сейчас неплохая. А тут… Вода словно маслом полита. И туман… Никак не может появиться в такую погоду туман, уж поверьте, герр Питер, моему опыту.

— Если они все-таки рискнут перебраться в мечеть, то наверняка пойдут по верхнему переходу, — уверенно заявил муфтий.

Лесник сразу понял, в чем причина, но генерал-майор Пилипенко явно не разбирался в тонкостях мусульманской этики.

— Чего это ради? — спросил он не слишком приязненно, обозревая в бинокль двухъярусный надземный переход, связывающий медресе с кафедральной мечетью. — Разницы никакой, что так, что этак снайперам на прицел попадут.

Действительно, сплошь застекленные стены перехода делали весьма рискованной любую попытку пересечь тридцатиметровые коридоры — как нижний, так и верхний.

Присесть им Юзеф не предложил — признак не самый обнадеживающий. Но и обер-инквизитор не остался в своем громадном, на заказ сделанном кресле: встал, медленно расхаживал по кабинету, высказывая свое мнение о результатах работы полевого агента Лесника и особого агента Дианы. Мнение оказалось нелицеприятным.

— Операцию вы провалили. Не надо оправданий, я и сам прекрасно могу изложить их вместо вас: лишь пять часов на подготовку, отсутствие местной резидентуры и креатур среди силовиков, и прочая, и прочая… Но если отбросить причины и рассматривать лишь следствия, то ФСБ получила восемь теплых трупов и сейчас возится с их идентификацией. Нам же достались головешки в выгоревшей дотла норе и совершенно неопознаваемые останки. Главные фигуранты дела гуляют неизвестно где, а два благоухающих канализацией агента сидят в моем кабинете и пытаются доказать, что большего сделать не могли…

Юзеф выдержал долгую-долгую паузу. Подошел к окну, искоса поглядывая на агентов.

«Все-таки ждет оправданий, — понял Лесник. — Ждет, когда мы помянем про спасенный загадочный прибор и про чертов компьютер — вот уж было удовольствие тащить его несколько километров по канализационным коллекторам…»

Проработанная до мелочей легенда, без которой ни один уважающий себя агент-нелегал в чужую страну не сунется, у Дианы и Лесника отсутствовала. Вообще. «Действуйте по обстановке», — обтекаемо напутствовал их обер-инквизитор. То есть, как хотите, так и лицедействуйте. Можете изобразить влюбленную парочку, решившую полюбоваться в Копенгагене на замок Амалиенборг и памятник Русалочке, но невзначай перепутавшую авиарейсы. Или предприимчивых русских бизнесменов, вознамерившихся открыть в Эсбьерге блинную «Пьяный казак»… Все равно никакой легендой содержимое дорожной сумки Лесника, медленно сейчас ползущей на ленте транспортера, не объяснить. Любой таможенник, любой сотрудник службы безопасности аэропорта просто-таки обязан нажать тревожную кнопку, увидев на экране малый шпионский набор…

Однако два молодых человека в голубых форменных рубашках ничего подобного не сделали. Как сидели, так и продолжали сидеть, лишь устремленные на монитор глаза несколько затуманились.

«Рядом с Дианой и в самом деле можно обойтись без легенды, — в очередной раз подумал Лесник. — Но если вдруг потребуется разделиться? Юзеф мог бы уж сделать бумагу, позволяющую легально таскать в кармане хотя бы вот эту игрушку…» Четкий контур пистолета с глушителем привлекал внимание даже при самом беглом взгляде на экран. Впрочем, в Дании закон карает за незаконное хранение и ношение оружия не слишком сурово. А датские тюрьмы, отпускающие заключенных на выходные пообщаться с семьей, придуманы исключительно для честных и законопослушных людей…

Молодые люди никак не отреагировали на то, что проплывало перед их невидящими взорами. Лесник подхватил прошедшую досмотр сумку. Диана смахнула с виска крохотную капельку пота.

Кинозал был крохотный, всего на десяток посадочных мест, — и тем не менее даже наполовину не заполнился зрителями. В невероятно мягких, невероятно удобных кожаных креслах сидели четверо. Вот уж никогда не пришло бы в голову Леониду Алексеевичу, что доведется угодить на такой ночной сеанс в такой компании… Однако довелось.

На экране мелькали до боли знакомые ему кадры — съемки оператора Струкова, сделанные в 1928 году. Леонид Алексеевич, закусив губу, вспоминал, как тринадцать лет назад Струков объяснял по возвращении в Ленинград: когда при спуске к Ванаваре лодка опрокинулась, большая часть пленок невосстановимо пострадала от воды. Оператор тогда отводил взгляд в сторону, губы подрагивали, — явно был напуган до крайности. Леонид Алексеевич не понял причин испуга, вернее, понял совершенно превратно, — его взрывного характера многие побаивались. Дурак, дурак, дурак…

Кадры двадцать восьмого года тем временем сменились более свежими, причем сделанными с воздуха. Леонид Алексеевич теперь всматривался в экран с бо́льшим интересом. Результаты аэрофотосъемки трехлетней давности, проведенной при содействии академика Шмидта, Леонид Алексеевич видел. Не подозревал только, что самолеты были заодно оборудованы и кинокамерами.

Он, как сейчас выяснялось, вообще о многом не подозревал… Считал, что его многолетние усилия разбиваются о стену равнодушия потому лишь, что в стране, активно строящей социализм, никому не интересны камни, падающие с неба. И в самых бредовых фантазиях он не мог предположить, что пресловутая стена возведена преднамеренно — и поверх нее наблюдают за ним весьма внимательно. Наблюдают очень давно, вполне возможно — с 1921 года, с самой первой экспедиции в район Подкаменной Тунгуски…

Интересного в фильме оказалось мало — в основном лес. Тайга. Упавшие деревья, упавшие очень давно — многие ветви отвалились и сгнили, могучие стволы едва просматривались под молодой порослью. Лишь в самом центре гигантского пятна поваленного леса мертвые, лишившиеся сучьев лиственницы и ели устремлялись к небу, словно огромные зубочистки, зачем-то воткнутые здесь рукой великана.

— Как мне к вам обращаться? — поинтересовался после обмена паролем и отзывом Теодор Валевски, «почетный консул» Новой Инквизиции на Ютландском полуострове.

— Можете называть меня Вальдманном, — сказал Лесник.

Он уже пару раз использовал этот псевдоним в заграничных командировках. А настоящей фамилией Лесника не называли давно, очень давно… Коллеги и начальство используют рабочий псевдоним — Лесник, некоторые — прозвище Серый Волк, несколько лет назад полученное с легкой руки Алладина. А для прочего мира — бесконечная череда фальшивых имен и фамилий, вписанных в фальшивые документы… А если правы были предки, думал порой Лесник, когда говорили, что имя есть знак судьбы, — то не разменял ли он свою судьбу на кучу фальшивок?

— Замечательно, господин Вальдманн, — кивнул Валевски. — Буду рад помочь вам, чем смогу. Хотя не очень представляю, в чем может заключаться моя помощь…