Сборник повестей в жанре мистического, фантастического и детективного триллера:
– Уик-энд с мертвой блондинкой;
– Ночь накануне юбилея Санкт-Петербурга;
– Не стреляйте в демонов моря;
– Муха-цокотуха;
– Остров Стрежневой;
– Утечка мозгов.
УИК-ЭНД С МЕРТВОЙ БЛОНДИНКОЙ
ГЛАВА I. ПЛОХОЙ МАЛЬЧИШКА
Людям не дано прозревать свое будущее, но очень хочется. И стараются они как могут: раскидывают Таро и обычные карты, вглядываются в бобы и в кофейную гущу, обращаются к профессиональным шарлатанам… Иногда успешно, чаще всего нет.
Но порой будущее вполне очевидно — без всяких хиромантов и гороскопов. Например, если на полу вашей кухни лежит свежий труп человека, умершего насильственной смертью от вашей же руки… Тут гадать о дальнейшем не приходится: арест, суд, приговор, долгие годы за решеткой. Незачем мусолить наполненные оккультными знаниями фолианты. Достаточно заглянуть в тоненькую книжечку Уголовного Кодекса.
Так Паша Шикунов и поступил.
Развернул дрожащими руками Кодекс — на статьях, повествующих о всевозможных убийствах. Цифры не обнадеживали. Самая маленькая — шесть лет. Шесть бесконечно-кошмарных лет среди очень плохих людей. Человеком после такого не останешься. На свободу выйдет навеки запуганное и забитое животное.
ГЛАВА II. ПРИКЛАДНЫЕ АСПЕКТЫ ХИРУРГИИ И ПАТОЛОГОАНАТОМИИ
Солнце поднималось все выше. Перевалило через стоявшую напротив девятиэтажку, залило ярким светом прокуренную кухню. Пора звонить, узнавать всё что можно о прокате автомобилей, — но Паша не спешил. Незачем — пока не решен вопрос с транспортировкой трупа от подъезда до машины…
Хотя, если честно, решение имелось. Но Шикунов старательно обходил его, пытался найти какой-то иной, изящный и выигрышный вариант. Но таковых не оказалось. И мысли поневоле вновь и вновь сворачивали к нехитрому выводу:
ЦЕЛЫЙ ТРУП НЕЗАМЕТНО НЕ ВЫНЕСТИ. ЗНАЧИТ, НАДО ВЫНОСИТЬ ПО ЧАСТЯМ.
Он наклонился над телом. Сдернул полотенце с лица. Долго всматривался и уговаривал себя: это уже не человек, это груда мяса, костей и требухи. Куча мертвой органики. Какая разница — одна мертвая куча или две? Или четыре? Или восемь? Никакой.
ГЛАВА III. ПРИКЛАДНЫЕ АСПЕКТЫ ОРГАНИЧЕСКОЙ И НЕОРГАНИЧЕСКОЙ ХИМИИ
Наконец он остался один. То есть, конечно же, не один — с Лющенко. Вновь поплелся в ванную, подвернул лампочку — она уже остыла и пальцы не жгла. Подумал, что надо бы снять с Лющенко одежду, чтобы не возиться потом с окровавленными тряпками. Даже не снять, но срезать…
Пошел было за ножницами, но застыл на пороге, осознав простую истину: сейчас он займется одеждой, потом вспомнит еще что-то важное и нужное, потом еще что-то… — лишь бы не приступать к главному.
Он разозлился. Нагнулся над ванной, схватил тесак — к черту перчатки! Но едва отточенное лезвие коснулось кожи, весь порыв испарился. Паша по инерции провел тесаком по коленке — едва-едва, бессильно. Кожа разошлась неглубоким разрезом. Крови не было. Гладкая рукоять тесака выскользнула из вспотевшей ладони. Сталь звякнула о ванну. Паша тяжело опустился на кафельный пол, замер неподвижно.
Все кончено.
ГЛАВА IV. СБАГРИЛ ТЕЛО — ГУЛЯЙ СМЕЛО
Разбудил его звонок в дверь. Весьма настойчивый звонок — электронная пташка-канареечка едва успевала завершить одну хриплую трель и тут же снова начинала чирикать.
Паша оторвал голову от подушки. За окном светло, но часы на руке показывают что-то невразумительное. Шесть утра? Шесть вечера? В питерском июне так сразу и не поймешь… Впрочем, судя по тому, что Паша спал одетым, под легким пледом, — все-таки это был вечер… Точно, вспомнил он, прилег вздремнуть после обеда.
Звонок продолжал заливаться.
Не отпирать! Ни в коем случае не отпирать! Только через секунду Шикунов понял и осознал, что таиться теперь ему незачем — неаппетитная органическая жидкость, бывшая когда-то сучкой Лющенко, давно утекла в канализацию, а так и не растворившиеся крупные кости зарыты в надежных местах. И большое количество воды с высыпанной в нее пищевой содой уничтожило любые следы кислоты в трубах.
ГЛАВА V. НАВЗРЫД РЫДАЛА КОБЫЛА…
Через двадцать минут он сидел в вагоне электрички, катившей в сторону Царского Села. Над ухом выкрикивали свои заученные наизусть рекламные монологи разносчики всевозможных полезных и нужных товаров. За окном свежей июньской зеленью мелькали поля и деревья. Тягостное чувство, возникшее после встречи с Тамарой, помаленьку отпускало. Конечно же, она ничего не знала и не о чем не догадывалась, и никакой двусмысленности в ее словах не было, все якобы прозвучавшие намеки лишь плод взбудораженного Пашиного воображения…
Он почти успокоился, когда дверь вагона в очередной раз откатилась в сторону — но вместо бродячего продавца в нее протиснулся мужик с баяном, здоровенный и не совсем трезвый.
— Сейчас вам спою, — без обиняков объявил мужик. Тут же растянул меха и заголосил:
НОЧЬ НАКАНУНЕ ЮБИЛЕЯ САНКТ-ПЕТЕРБУРГА
За отдраенным иллюминатором — его писатель, как человек сухопутный, считал открытым окном — плыла ночь. И плыли берега — хотя их почти не было видно. Левый, ближний, во многих местах вздымающийся высокими отрогами, еще как-то чувствовался. На звезды (на те, что не догадались забраться на небесном своде в безопасные место, поближе к зениту) — на эти недальновидные звезды наползали черные силуэты утесов. Звезды исчезали — словно там, в небесной выси, завелось огромное мрачное чудовище, пожирающее их. Потом появлялись снова, целые и невредимые, — словно прожорливое чудовище обладало весьма слабым пищеварением. Улыбнувшись такому сравнению, писатель отвернулся от окна, которое на самом деле называлось иллюминатором.
… Каюта была роскошная — мореный дуб, сафьян, бархат, слоновая кость, серебро. Поначалу писатель чувствовал себя в ней неуютно — но чувство это слабело по мере того, как убывало вино в покрытой паутиной бутылке. Кончились они одновременно — и «Божоле Луизьон», и писательская неловкость. Впрочем, его спутник и собеседник откупоривал уже вторую — открывал сам, встреча старых знакомых проходила тет-а-тет, без стюарда и прочей вышколенной прислуги.
— Странно, что ты совсем не пьешь виски, — сказал писатель. — Почему-то мне представлялось, что ты обязательно пьешь виски.
— Пробовал много раз. Тут же лезет обратно, — коротко и мрачно ответил Хозяин.
Он действительно был хозяином и этого судна, и много еще чего хозяином. Матросы, и прислуга, и даже сам капитан, — звали его не шефом и не боссом, а именно Хозяином. Звучало это с неподдельным уважением, и как бы с большой буквы — будто имя собственное. Писатель решил, что надо быть весьма и весьма незаурядным человеком, чтобы тебя называли так даже за глаза — и, по неистребимой своей писательской привычке, подумал: вставлю куда-нибудь.