Все старшие сотрудники экспериментальной базы нашего энергетического института жили в домиках из местного пористого белого камня. Домики были маленькие, из одной-двух комнат. Мы с Астровым были людьми холостыми и с тех пор, как прибыли на базу, жили в этих уютных прохладных домиках.

В летнее время вставали мы обыкновенно очень рано и в одних трусиках бежали к реке, пересекавшей территорию нашей базы. Сегодня, однако, проснулся я довольно поздно, так как плохо спал всю ночь и заснул по-настоящему только под утро. Не вставая еще с постели, услышал я довольно бесцеремонный стук и подумал было, что это Митя. Но в открытое окно, к удивлению моему, просунулось сухощавое, пасмурное лицо начальника нашей экспериментальной базы Сарычева.

— Собирайтесь, Евгений Николаевич, — хмуро произнес он: — на совещание в район нужно ехать. Забыл вчера предупредить вас об этом.

— Что за совещание? — удивился я. — Кто его проводит?

— Совещание по вопросу об ирригации. Проводит райком партии. Приглашают персонально: меня, вас и Астрова. Не понимаю, для чего мы им нужны на этом совещании?

Два дня спустя, когда мы возвращались к себе на базу, нас в пути захватил ураган. Совещание окончилось еще позавчера, но Сарычев заезжал к своей семье, и я вынужден был задержаться из-за этого на лишние сутки. Едва мы выехали за город, как небо над нами быстро заволокло тучами. Частыми яркими вспышками сверкали молнии, за которыми тотчас же следовал сухой треск грозовых разрядов, словно кто-то совсем рядом сбрасывал бомбы, пытаясь подбить нашу машину.

Горы, обычно хорошо видные, затянуло густой, непроглядной синевой. Ветер бушевал со страшной силой. Казалось, вот-вот оторвет он нашу машину от шоссе и швырнет в сторону. А шофер, не сбавляя газа, все несся вперед, будто хотел обогнать бурю.

— Может быть, переждем ураган? — не оборачиваясь ко мне, спросил Сарычев.

— Чего пережидать? — удивился я. — Такая буря может беды натворить на базе. Спешить нужно…

В это время на крутом повороте шоссе сильный порыв ветра обрушился на нашу машину и поставил ее поперек дороги» Сарычев ударился головой о лобовое стекло и, ругаясь, воскликнул:

Подъезжая к экспериментальной базе, еще издали заметили мы на сером фоне горных хребтов ослепительное сверкание огромной зеркальной чаши моего солнечного параболоида, высоко поднятого над землей массивной железобетонной колонной.

Меня, однако, на этот раз не обрадовало, а обеспокоило сияние параболоида. Он был неисправен, когда я уезжал на совещание. Нужно было усовершенствовать кое-что в его поворотном механизме, поэтому я перекрыл питающие его гелиокотел водяные трубы и дефокусировал зеркала. Почему же теперь находились они в фокусе? Бурей, может быть, сорвало тормоз, и они автоматически повернулись к солнцу? Но ведь тогда мог расплавиться гелиокотел…

Сарычев спросил меня о чем-то, но я был так взволнован, что не понял даже, о чем он меня спрашивал. Сердце сжалось тревожно от предчувствия беды.

Выйдя из машины, я кинулся к своему параболоиду. Однако, не добежав еще до него, заметил, что гелиокотел слегка парит. Значит, в котле была вода.

Я бросился к трубе, питающей котел водой из реки. Нижний вентиль ее был открыт. А как же верхний?

Я ушел к себе, но спать не лег. Я просто не мог заснуть в таком состоянии. Очень не нравилось мне поведение Сарычева. Он явно хитрил… Что это спрятал он, когда я постучал к нему в окно?

Странно было и то, что в комнате Дмитрия царил такой беспорядок. Похоже на то, что он ушел куда-то до урагана, оставив окна открытыми. Буря ворвалась в его комнату и учинила все это опустошение. А может, приключилось там и еще что-нибудь? Я попытался представить себе, что же еще могло произойти там, и у меня вдруг тревожно заныло сердце.

Заснул я поздно, во втором часу ночи. Спал неспокойно. Видел какие-то нелепые, отрывочные сны. Проснувшись ранним утром, поспешно умылся и в одних трусах вышел на небольшое крылечко. Солнце еще только всходило из-за горных вершин. Косые лучи его были нежны и не несли еще испепеляющего зноя, а параболоидные зеркала уже ловили их жадно, автоматически поворачиваясь вслед за солнцем, подобно гигантскому гелиотропу. И хотя невелика еще была энергия, приносимая косыми лучами солнца, параболоидные отражатели уже собирали и концентрировали ее в узкий пучок, фокус которого находился в центре парового котла, повисшего над сверкающей чашей зеркала на стальных кронштейнах.

Я постоял немного в задумчивости, вспоминая события вчерашнего дня, и решил еще раз зайти к Дмитрию. Нужно было точно установить, чем был вызван такой беспорядок в его комнатах. Однако, подходя к его дому, уже издали заметил я, что кто-то побывал там до меня. Окна были закрыты, дверь захлопнута. Внутри тоже все было приведено в порядок: стул поднят, бумаги и чертежи положены на место. Иностранного журнала нигде не было видно. На всякий случай заглянул я и в ящик письменного стола, но и там не нашел того, что искал.

Неужели Дмитрий не счел нужным оставить какую-нибудь записку, чтобы мы не беспокоились о его исчезновении?

Весь день мы были заняты исправлением разрушений, причиненных нашей энергетической базе ураганом. Особенно пострадали от него солнечные устройства инженера Кочетова, производящие тепло низкого потенциала, в отличие от моей гелиоустановки, дающей тепло высокого потенциала, порядка нескольких тысяч градусов.

Я искренно любил наше разнообразное солнечное хозяйство. Мы все тут были ловцами солнечной энергии, но каждый из нас ловил ее своим способом, и каждый способ был по-своему остроумен.

Я ходил теперь мимо всей нашей техники, и мне досадно становилось, что она все еще числилась только экспериментальной. А ведь совсем рядом были колхозы, которые остро нуждались в такой технике и могли бы послужить для нее той питательной средой, без которой техника эта могла захиреть здесь, в тепличных условиях экспериментальной базы.

Чем больше думал я об этом, тем сильнее недовольство сменялось во мне возмущением. Чем, в самом деле, собирается заниматься в дальнейшем наш уважаемый начальник? Сколько будет оттягивать наш «выход в люди», как выразился кто-то из молодых инженеров нашей базы? Просто досадно было вспомнить теперь его уговоры — терпеливо ждать усовершенствования фотоэлектрических батарей Астрова.

Нужно немедленно идти к Сарычеву и спросить: «Где Астров?» Он знает, конечно. Нелепо, в самом деле, допустить, чтобы молодой советский инженер позволил себе выходку, простительную разве только ребенку, — обидеться и сбежать куда-то. Ерунда какая! Нет, тут другое что-то. Тут какие-то маневры Сарычева. Я сейчас же потребую у него оказать, что с Дмитрием. Антон Кириллович его, видно, опутал чем-то, но я открою Дмитрию глаза.