Сначала мы сидели рядом. Вернее, сидел я, а мальчишки, встав коленками на скамью, смотрели, как мечутся в железной яме потные шатуны.

Потом, усевшись, они драматическим шепотом говорили о язях, которых до Канева берут на пареный горох, а ниже — хоть обрежь! — на кукурузное тесто. В их словах была такая убежденность, что я совершенно ясно представил себе подводную стенку, перегородившую Днепр напротив Канева. По обеим сторонам стенки толклись заговоренные язи.

Я молчал и слушал.

Так я узнал, что на левом берегу Днепра осколков от снарядов и сейчас столько, что если пошарить хорошенько, то можно построить машин на целую МТС. Недавно один нашел исправный автомат, сначала пострелял, а потом уже сдал в милицию. А под Каневом местные жители до сих пор глушат рыбу немецким толом. Но, когда такую же штуку проделал дачник, они возмутились и отвели его к председателю сельсовета. Дачник заплатил пятьдесят рублей и был доволен: мог получить пять лет!

Мальчишки ехали в Канев к какой-то бабке Алёне. С именем «Алёна» у меня всегда связывалось представление о девочке, золотистой, как подсолнух, длинноногой и звонкой. А тут — бабка! Да еще я подслушал, что бабка «никого не обязана кормить задаром», и тот из мальчишек, кому она не была бабкой, везет с собой двадцать рублей денег.