О времени и причинах возникновения детективной литературы не существует единого мнения. Одни прослеживают историю детектива с античных времен, причисляя к его отдаленным прообразам миф о царе Эдипе и, в частности, тот его эпизод, в котором властитель Фив, ища причины бедствий, обрушившихся на город, проводит своеобразное расследование, по результатам которого вопреки позднейшим канонам жанра изобличает самого себя. Другие выискивают — и находят — детективные элементы в барочном и готическом романе XVII—XIX веков. Третьи, упоминая, правда, и Эдгара По, ведут свой отсчет от Конан Дойла. Четвертые вспоминают французский плутовской, приключенческий, а затем и полицейский роман. Пятые торопятся провести по разряду детектива произведения Бальзака, Диккенса и Достоевского.

И, напротив, в попытках «ввести детектив в берега» утверждают, что детективными следует называть не всякие произведения с наличием или преобладанием в них криминального элемента, но лишь такие, речь в которых идет не о преступлении, но о расследовании преступления. Подобные утверждения не выдерживают проверки практикой и здравым смыслом и могут быть справедливы лишь по отношению к определенной разновидности детектива: к поджанру с загадкой и разгадкой, заключающейся в выявлении и поимке преступника, к детективу-шараде, детективу-головоломке. Этот поджанр известен в англо-американской традиции под названием «ху-дан-ит» («ищи преступника», буквально: «кто это сделал»), и ярчайшими образцами его являются произведения того же Конан Дойла, Честертона и Агаты Кристи. Такие детективы выглядят сегодня несколько игрушечными. Условный образ сыщика, условная фигура злодея, непременное наличие запутанных ложных следов и финальная разгадка как можно более парадоксального свойства... Хороший способ скоротать часок-другой, отвлекшись от собственных забот и волнений. Сопереживание героям подменено стремлением к разгадке тайны, жертвы не вызывают особого сочувствия, кровь хлещет клюквенным соком.