Уильям Тревор

По четвергам

Миссис Нэнси Симпсон, которая терпеть не могла это имя и предпочла бы быть Нэнси Ле Пюи или Нэнси дю Морье, проснулась декабрьским утром. Всю ночь ей снились давно ушедшие времена, когда ее звали Нэнси Доз и она не была еще ничьей женой. Оркестр играл «Ты мой цветочек», а они стояли, выстроившись в ряд, растянув губы в улыбке, в кулисах Олд–Гейти. «Ты мой цветочек, я — твоя пчела…» Или эта песня называлась как‑то иначе? «Дым ест глаза» тоже раньше называлась как‑то по–другому — так, во всяком случае, говорил Лори Хендерсон, хотя, видит Бог, Лори за всю свою жизнь не сказал и слова правды. С этими песнями никогда не угадаешь. Взять, к примеру, «Если ты моя единственная». Она так называлась или ее полное название — «Если б ты была моей единственной девочкой на свете, а я твоим единственным мальчиком»? Она об этом, помнится, всю ночь с Лори до хрипоты спорила, это было в труппе миссис Томер, в Мэкклсфилде, то ли в 1949–м, то ли в 50–м году. Нет, все‑таки в 50–м, вскоре ведь после этого Лори отправился в Лондон — вроде бы барменом на Британском фестивале устроился. Труппу миссис Томер он бросил, она его потом девять лет не видала. Нет, это было, конечно в 51–м. Фестиваль ведь был в 51–м. Она встала и занялась макияжем. Она часто думала, что нет ничего лучше, чем сидеть в нижней юбке перед зеркалом и делать себе другое лицо. Она припудрила помаду и улыбнулась. Ей вспомнился Фиц: сегодня же четверг, а у них вошло в привычку по четвергам вместе обедать. «Господи, Нэнси!» — воскликнул он, когда, по чистой случайности, полгода назад увидел, как она стоит у магазина «Питер Джонс», уставившись на витрину. Тогда они выпили чаю и вдоволь наговорились. «Конечно, почему бы и нет?» — ответила она на его предложение встречаться регулярно. «Уж нам‑то с тобой есть что вспомнить!» — кажется, сказала она тогда.