ББК 63.3(0) 32 Т 81 Ю. И. Тубольцев Т 81 КАТОН. Социально-исторический роман.

М.: Полиграф сервис, 2007. - 620 с.

По улицам Вечного Города размеренно шагал Луций Корнелий Сулла, казавшийся таким же вечным, как сам Рим. В городской сутолоке он выглядел монументом невозмутимости; толпа, запрудившая мостовую, разбивалась об него, как морские волны об утес, и косяками откатывалась к тротуарам. Однако на этом сравнение с самой романтической природной стихией заканчивалось, поскольку людские волны каменели от соприкосновения с этим человеком и застывали в недвижности, уподобляясь уже не морю, а мертвенному ландшафту каменистой пустыни. Настырный голос большого города, насыщенный речами тысячи оттенков, выражающими весь спектр эмоций от тончайших до самых грубых, превращался в робкий шепот при звуках его шагов. Сулла смирял гам толпы, как и ее движенье, не прикладывая к тому никаких усилий, он парализовывал людей, даже не удостаивая их взгляда, одним своим видом, осанкой, именем.

Сулла - личность зловещая и трансцендентная, не понятая ни современниками, ни потомками, подобно призраку едва обозначенная зыбким контуром во тьме непознанности, и потому особенно устрашающая, как устрашающа всякая тайна, сокрытая во мраке. Даже внешность его была противоречива: светлые волосы, голубые глаза и в то же время властные черты, тяжелый взгляд, болезненный румянец и зловещая асимметрия лица. Этого человека природа создала нервным и впечатлительным, когда-то он был смешлив и жалостлив до слез, но на наковальне жестокой эпохи молот власти выковал из него чудовище.

Сулла происходил из консулярного патрицианского рода, пришедшего, однако, в упадок. Молодость он провел в нужде, и это закалило его характер; тщеславие обрело крепкие кулаки. Свою карьеру он делал самостоятельно, без помощи каких-либо влиятельных родственников или друзей, благодаря чему научился действовать смело и напористо. Но с тою же страстью, с какою брался за серьезные дела, он предавался и увеселеньям, потому все свободное время проводил в компании разудалых актеров и их подружек. Порою безудержное любострастие выхватывало его из притонов и забрасывало на ложа высокопоставленных матрон. Вообще, Сулла был чрезвычайно влюбчив: он имел пять жен и сохранил юношескую способность вспыхивать от женских чар до старости. Истинные его доблести сограждане впервые заметили на войне. Он хорошо ладил с солдатами и был весьма полезен полководцам в качестве советника и исполнителя самых отчаянных предприятий. Попав в ранге квестора в Африку на войну с нумидийцами, Сулла сумел взять в плен коварнейшего царя Югурту. Причем, проводя операцию по захвату Югурты, он проник в самое логово врага и плел интриги в штабе нумидийских союзников. Успех Суллы стал решающим звеном в победе над африканцами, что обесценило триумф полководца, каковым был никто иной, как неук-ротимый и свирепый Гай Марий. Но, несмотря на зависть к своему офицеру, Марий взял Суллу легатом и на войну с тевтонами. Там доблесть Суллы сделалась нестерпимой для консула, и с кимврами он сражался уже в войске другого полководца.

Когда-то Катона Старшего сопровождали в провинцию шесть рабов, а ныне его правнука обслуживали в путешествии пятнадцать рабов, два вольноотпущенника и еще четверо друзей заботились о духовной пище для него. Однако богатство и роскошь - качества относительные и потому недостижимые, это не цель, а мираж, манящий людей в бесплодную пустыню, и пятнадцать слуг Катона Младшего составляли менее богатую свиту, чем шесть рабов его прадеда. Кавалькада Катона казалась избалованным современникам столь скромной, что этот эпизод даже вошел в историю как образец неприхотливости молодого нобиля, граничащей с аскетизмом.

Вольноотпущенниками были вчерашние рабы Катона: грек Клеант - лекарь, а заодно консультант в области естествознания, и помощник в бытовых делах Бут. Получив желанный вольный лист, они не захотели покинуть бывшего господина и добровольно последовали за ним на Балканы. Впрочем, эта добровольность была весьма условной. Давая свободу любимым и полезным рабам, хозяева лукавили, так как знали, что без материального обеспечения те не смогут жить самостоятельно. Тяжелые грубые рабские цепи заменялись посеребренными путами экономической зависимости, более изящными, чем рабские, но не менее прочными. Однако Марк сделал все возможное в его положении, чтобы облегчить участь этих людей и приблизить их к себе в личностном плане. Среди друзей самое почетное место занимал стоик Атенор, трое остальных были знатными молодыми римлянами, которые восхищались образом жизни и мыслей Катона и старались подражать ему.

Когда объявили результат голосования, мир для Катона изменил цвета, упругое, стремительное до того время резко затормозило свой ход, как горный поток, который, прорвавшись сквозь последние пороги, утоп в беспредельном океане, вселенная сжалась в одну точку, не имеющую измерений. Чуть ли не с первых лет жизни, получив нравственный импульс от погибшего за Отечество Друза, Катон готовил себя к решающей схватке за Республику. Все свои силы, способности и страсти он властью воли спрессовал в одно стремление, подчинил единой цели. Марк всегда ощущал в себе особый потенциал для деятельности государственного мужа именно в тогдашнем, угнетенном пороками обществе, чувствовал, что на этом поприще он может сделать больше, чем кто-либо другой, а также знал, что никто, кроме него, не способен спасти Республику. И вдруг в один день все пошло прахом, его силы оказались никому не нужными, стремленья - тщетными, труды - напрасными. Его жизнь была подобна непрерывному упорному восхождению на огромную гору, при котором он отказывал себе во всем, что не способствовало продвижению вперед. И вот, когда он достиг вершины, обнаружилось, что там ничего нет, его объяла пустота, и он со всего маха ухнул в этот провал, откуда уже не было возврата. В результате падения на земле оказалось только тело, а душа со всем ее нравственным и интеллектуальным багажом, не сумев реализоваться в жизни, не смогла и низринуться вместе с телом в пыль, а потому рас-творилась в небытии.

Кто стоял тогда на Марсовом поле перед бурлящей толпою в позоре отверженья? Лишенный проницательности плебс все еще полагал, будто видит живого Катона, к которому он, как то бывало прежде, может воззвать в любой момент. Совершив варварское убийство, толпа даже не заметила этого и по-прежнему считала, что труп Катона и есть Катон, а сама она - народ римский. Однако не за горами было горькое прозренье. Морем крови и слез заплатила она за ошибку, потомков своих обрекла на деградацию и рабство досадным заблуждением, а свою цивилизацию минутной слабостью отправила на свалку истории.

Рок обреченности выпил краски жизни из восприятия Катона подобно тому, как осеннее ненастье обесцвечивает природу унылой серостью. И с этим бледно-немощным, словно лицо умирающего, образом мира циничным сарказмом контрастировал шумный хаос вульгарного торжества нобилей. Они мнили себя победителями на века и беззаботно ждали лета, тогда как их успех был всего только проблеском солнца в ноябрьском сумраке перед надвигающейся зимой цивилизации.

Прожорливые сенаторы ощипали лавр Помпеевой победы, оставив от него лишь голые прутья воспоминаний. Пока они праздновали и делили на части успех, Цезарь успел мобилизовать разбитые легионы, снова подчинить их своей воле и отвести на безопасное расстояние.