Советский рассказ. Том второй

Твардовский Александр Трифонович

Троепольский Гавриил Николаевич

Нагибин Юрий Маркович

Волынский Леонид Наумович

Шолохов Михаил Александрович

Тендряков Владимир Федорович

Антонов Сергей Петрович

Мусрепов Габит Махмудович

Друцэ Ион Пантелеевич

Туглас Фридеберт Юрьевич

Богомолов Владимир Осипович

Ганина Майя Анатольевна

Никитин Сергей Константинович

Казаков Юрий Павлович

Субботин Василий Ефимович

Казакевич Эммануил Генрихович

Каверин Вениамин Александрович

Лидин Владимир Германович

Бакланов Григорий Яковлевич

Айтматов Чингиз

Битов Андрей Георгиевич

Семенов Георгий Витальевич

Тельпугов Виктор Петрович

Аксенов Василий Павлович

Искандер Фазиль Абдулович

Яшин Александр Яковлевич

Носов Евгений Иванович

Лихоносов Виктор Иванович

Матевосян Грант Игнатович

Быков Василий Владимирович

Брыль Иван Антонович

Рытхэу Юрий Сергеевич

Трифонов Юрий Валентинович

Астафьев Виктор Петрович

Гранин Даниил Александрович

Белов Василий Иванович

Мухаммадиев Фазлиддин Аминович

Вилкс Эвалд

Ибрагимов Мирза Аждар-оглы

Абрамов Федор Александрович

Шукшин Василий Макарович

Куусберг Пауль

Залыгин Сергей Павлович

Катаев Валентин Петрович

Александр Твардовский

Печники

[1]

О печниках, об их своеобычном мастерстве, исстари носившем оттенок таинственности, сближавшей это дело чуть ли не со знахарством, — обо всем этом я знал с детства, правда, не столько по живой личной памяти, сколько по всевозможным историям, легендам и анекдотам.

В местности, где я родился и рос, пользовался большой известностью печник Мишечка, как звали его, несмотря на почтенные годы, может быть, за малый рост, хотя у нас вообще были в ходу эти уменьшительные в отношении взрослых и даже стариков: Мишечка, Гришечка, Юрочка…

Мишечка, между прочим, был знаменит тем, что он ел глину. Это я видел собственными глазами, когда он перекладывал прогоревший под нашей печи. Тщательно замесив ногами глину на теплой воде до того, что она заблестела, как масло, он поддевал добрый кусок пальцем, запроваживал за щеку, прожевывал и глотал, улыбаясь, как артист, желающий показать, что исполнение номеров не составляет для него никакого труда. Это я помню так же отчетливо, как и тот момент, когда Мишечка влезал в нашу печь и, сидя под низкими ее сводами, выкалывал особым молотком у себя между ног, раскинутых вилкой, старый кирпичный настил. Как он там помещался, хоть и малорослый, но все же не ребенок, я не мог понять: когда меня, простудившегося как-то зимой, бабка попыталась отпарить в печке, мне там показалось так тесно, жарко и жутко, что я закричал криком и рванулся наружу, чуть не скатившись с загнетки на пол.

Мне сейчас понятно, что невинный прием Мишечки с поеданием глины на глазах зрителей имел в основе стремление так или иначе подчеркнуть свою профессиональную исключительность: смотрите, мол, не каждый это может, не каждому дано и печи класть!

Но Мишечка, подобно доброму духу старинных вымыслов, был добр, безобиден и никогда не употреблял во зло людям присущие его мастерству возможности. А были печники, причинявшие хозяевам, чем-нибудь не угодившим им, большие тревоги и неудобства. Вмазывалось, например, где-нибудь в дымоходе бутылочное горлышко — и печь поет на всякие унывные голоса, предвещая дому беды и несчастья. Или подвешивался на тонкой бечевке в известном месте кирпич, и, по расчету, бечевка выдерживала первую, пробную топку печи, все было хорошо, а на второй или третий день она перегорает, обрывается, кирпич закрывает дымоход, печь не растопишь, и понять ничего нельзя, надо ломать и класть заново.

Гавриил Троепольский

Никишка Болтушок

Мне много приходится разъезжать по колхозам. Прежде, до того как подружились мы с Евсеичем, я ездил один. Теперь Евсеич нередко сопровождает меня.

А старик он такой: работает ночным сторожем, но успевает и выспаться и сбегать на охоту или на рыбалку. Иной раз он скажет:

— Давай с тобой, Владимир Акимыч, поеду. Посмотрю, что у людей добрых делается.

И тогда едем вдвоем, разговариваем в пути по душам…

Вот и сейчас мы возвращаемся домой — в колхоз «Новая жизнь». Линейка поскрипывает рессорами, рыжий меринок Ерш бежит рысцой, а Евсеич перекинул ноги на мою сторону, видимо, намереваясь вступить в длительный разговор.