— Да, — продолжалъ Мк. Вилліамсъ — это уже не было начало его разсказа, — страхъ передъ грозой представляетъ одну изъ наиболѣе присущихъ человѣку слабостей. Чаще всего ею страдаютъ женщины, изрѣдка, однако, можно ее встрѣтить у маленькой собачки, а случайно и у мужчины. Эта, въ высшей степени печальная, слабость, лишаетъ человѣка разсудка больше, чѣмъ всякій другой родъ страха. Ее не удается побороть ни убѣжденіями, ни усовѣщеваніемъ. Женщина, которая не побоялась бы самого чорта, — ни даже мыши, — совершенно теряется и стушевывается при блескѣ молніи.

И такъ, я проснулся, какъ я объ этомъ уже вамъ разсказывалъ, вслѣдствіе откуда-то доносившагося, сдавленнаго крика: «Мортимеръ, Мортимеръ!» Собравшись на скоро съ своими пятью чувствами, я поднялся въ темнотѣ и отвѣтилъ:

— Ты меня зовешь, Эванжелика? Въ чемъ дѣло? Гдѣ ты?

— Я заперта въ прачешной! какъ тебѣ не стыдно лежать и спать въ то время, когда надвигается такая ужасная гроза?

— Да кому же можетъ быть стыдно, когда онъ спитъ? Въ этомъ нѣтъ никакого смысла; человѣкъ не можетъ стыдиться во время сна, Эванжелика.