Было уже довольно поздно; стоялъ холодный, зимній день. Маленькій городокъ штата Мэнъ, Истпортъ, утопалъ въ только-что выпавшемъ, глубокомъ снѣгу. На улицахъ недоставало обычнаго движенія. На всемъ протяженіи ничего не было видно, кромѣ мертвенно-бѣлой пустоты и полнѣйшей тишины, т. е. виноватъ, тишину было не видно, а слышно. Тротуары казались глубокими, длинными канавами, съ валами снѣга по обѣимъ сторонамъ. Время отъ времени слышалось слабое, далекое шарканье деревянной лопаты и, если вы быстро умѣете схватывать вещи, то замѣтите мельканье то появляющейся, то исчезающей въ одной изъ этихъ канавъ черной фигуры; по движеніямъ ея вы легко можете узнать, что она выбрасываетъ лопатой снѣгъ. Но смотрите скорѣй, иначе вы не увидите этой черной фигуры, такъ какъ она скоро броситъ лопату и пойдетъ домой согрѣваться, потирая окоченѣвшія руки. Да, было такъ жестоко-холодно, что ни снѣго-сгребальщики, ни кто бы то ни было, не могли дольше оставаться на улицѣ.

Скоро небо потемнѣло; поднялся вѣтеръ и началъ дуть сильными, безпокойными порывами, вздымая цѣлыя облака снѣгу. Однимъ такимъ порывомъ загромоздило всю улицу, какъ могилами, поперечными рядами сугробовъ; черезъ минуту, другой порывъ покатилъ ихъ въ другую сторону, срывая съ ихъ острыхъ верхушекъ тонкую снѣжную пыль, какъ буря срываетъ пѣну съ морскихъ валовъ; третій порывъ сметалъ все чисто на-чисто, какъ ладонь вашей руки. Это была шалость, это была игра, но каждый порывъ вѣтра подсыпалъ немного снѣгу въ тротуарныя канавы, и это было дѣло.

Алонзо-Фитцъ Кларенсъ сидѣлъ въ своей уютной и элегантной маленькой гостиной, въ красивомъ, шелковомъ темно-синемъ халатѣ, съ искусно вышитыми обшлагами и отворотами изъ малиноваго атласа. Передъ нимъ стояли остатки завтрака, и дорогой, изящный столовый сервизъ вполнѣ гармонировалъ съ граціознымъ, богатымъ и красивымъ убранствомъ комнаты. Посрединѣ горѣлъ веселый огонь.

Яростный порывъ вѣтра встряхнулъ окошко и большая волна снѣга разбилась объ него съ мокрымъ шумомъ, если можно такъ выразиться. Красивый молодой человѣкъ проговорилъ:

— Это значитъ, что сегодня выйти невозможно. Что же, я очень доволенъ. Только какъ мнѣ быть съ обществомъ? Мама, тетя Сусанна? Это все прекрасно, но вѣдь онѣ, какъ бѣдные, всегда при мнѣ, а въ такой мерзкій день, какъ сегодня, хочется чего-нибудь новаго, какого-нибудь свѣжаго элемента, чтобы подострить какъ-нибудь тупость этого печальнаго плѣна. Хорошо сказано, но ровно ничего не значитъ. Пожалуй, гораздо лучше не острить его, а какъ разъ наоборотъ.

Мѣсяцъ спустя, мистеръ Сидней Альджернонъ Бёрлей сидѣлъ въ веселой компаніи, за вторымъ завтракомъ, въ роскошной гостиной, на Телеграфной Горѣ; онъ забавлялъ всѣхъ искуснымъ подражаніемъ голосамъ и жестамъ нѣкоторыхъ извѣстныхъ санъ-францискихъ актеровъ, литераторовъ и бонандскихъ вельможъ. Одѣтъ онъ былъ элегантно, и былъ бы красивымъ малымъ, если бы не маленькій недостатокъ въ выраженіи глазъ. Онъ казался очень веселымъ, но, однако, не спускалъ глазъ съ двери, съ нетерпѣніемъ ожидая кого-то. Вскорѣ вошелъ лакей и передалъ хозяйкѣ письмо; она выразительно кивнула головой. Это, казалось, разрѣшило сомнѣнія мистера Бёрлей; живость его мало-по-малу исчезла, одинъ глазъ выражалъ уныніе, другой — злобу.

Остальная компанія разошлась въ опредѣленное время, оставивъ его вдвоемъ съ хоадікой, которой онъ сказалъ:

— Сомнѣнія больше не можетъ быть. Она избѣгаетъ меня. Она постоянно извиняется. Если бы я могъ увидѣть ее, если бы могъ поговорить съ ней хоть одну минуту, но эта неизвѣстность…

— Можетъ быть, она совершенно случайно избѣгаетъ васъ, мистеръ Бёрлей. Подите наверхъ, въ маленькую гостиную и посидите тамъ немножко. Я сейчасъ только распоряжусь по хозяйству и потомъ пойду въ ея комнату. Безъ сомнѣнія, она согласится увидѣться съ вами.

Мистеръ Бёрлей пошелъ наверхъ въ маленькую гостиную, но, проходя мимо будуара «Тёти Сусанны», дверь котораго была слегка пріотворена, онъ услышалъ веселый смѣхъ, который сейчасъ же узналъ. Не постучавшись и не спросивъ позволенія, онъ вошелъ въ комнату. Но прежде чѣмъ онъ успѣлъ заявить о своемъ присутствіи, послышались слова, взбудоражившія всю его душу и разгорячившія его молодую кровь. Онъ услышалъ, какъ какой-то голосъ говорилъ: