Я преклоняюсь предъ всеобъемлющимъ геніемъ Микель-Анджело, этого человѣка одновременно великаго и въ поэзіи, и въ скульптурѣ, и въ архитектурѣ, великаго во всемъ, до чего онъ прикасался. Но Микель-Анджело и за кофеемъ, и за завтракомъ, и за закуской, и за чаемъ, и за дессертомъ, и между обѣдомъ, — это уже выше силъ моихъ. Я — сторонникъ разнообразія. Въ Генуѣ все принадлежитъ ему одному, въ Миланѣ ему или его ученикамъ; о комъ другомъ, какъ не о Микель-Анджело повѣстнуютъ вамъ всѣ проводники въ Падуѣ, Веронѣ, Венеціи, Болоньѣ? Во Флоренціи почти все создано его кистью или его рѣзцомъ; еслиже какое-нибудь произведеніе принадлежитъ не ему, то передъ этимъ произведеніемъ онъ навѣрное сидѣлъ на своемъ излюбленномъ камнѣ и разсматривалъ его, и, въ такихъ случаяхъ, вамъ показываютъ этотъ самый камень. Въ Пизѣ все принадлежитъ ему, за исключеніемъ знаменитой старой башни; не покривись она такъ предательски, навѣрное и ее тоже приписывали бы именно ему. Въ Римѣ съ этимъ Микель-Анджело особенно ужасно. Онъ создалъ соборъ св. Петра, онъ создалъ Пантеонъ, рѣку Тибръ, Ватиканъ, Колизей, Капитолій, Тарпейскую скалу, дворецъ Карберини, Латернскую церковь, Кампанью, Аппійскую дорогу, семь холмовъ, бани Каракаллы, водоемъ Клавдія, Cloaca Maxima, — вѣчный геній создалъ вѣчный городъ и, если не лгутъ одновременно всѣ проводники, то все, что нарисовано тамъ, принадлежитъ исключительно его кисти. Мой другъ Дэнъ недавно сказалъ одному проводнику: «Довольно, довольно, довольно! Я больше не хочу ничего о немъ слышать. Скажите коротко и ясно: Богъ создалъ Италію по плану Микель-Анджело!» Я никогда не чувствовалъ себя такъ горячо признательнымъ, такъ успокоеннымъ, такъ умиленнымъ и такъ растроганнымъ, какъ вчера, когда случайно узналъ, что Микель-Анджело уже умеръ.

Но одного проводника мы таки отучили отъ этого Микель-Анджело. Онъ таскалъ насъ по длиннѣйшимъ галлереямъ Ватикана на протяженіи цѣлыхъ миль картинъ и скульптурныхъ произведеній, и по дюжинѣ разныхъ другихъ залъ снова — на протяженіи цѣлыхъ миль картинъ и скульптурныхъ произведеній; онъ показывалъ намъ полотна Сикстинской капеллы и столько фресокъ, что ими можно бы было разукрасить все небо, — и почти все это было работы Микель-Анджело. Тогда мы попробовали разыграть съ нимъ фарсъ, при посредствѣ котораго намъ уже удавалось приручить нѣкоторыхъ проводниковъ: представившись дураками, мы стали задавать ему самые безсмысленные вопросы. Эти созданія настолько довѣрчивы, что не имѣютъ ни малѣйшаго представленія о сарказмѣ.

Онъ подводитъ насъ къ какой-то фигурѣ и объявляетъ: Stato brunso (Бронзовая статуя).

Мы равнодушно разсматриваемъ ее, а докторъ спрашиваетъ:

— Работы Микель-Анджело?