В записных книжках Марк Твен часто не похож на себя, вернее, на тот образ, который остается в памяти тех, кто прочли «Тома Сойера» подростками и больше не возвращались к книгам американского прозаика. Для них Твен — один из самых солнечных писателей в мировой литературе, непоколебимый оптимист, романтик, до седых волос сохранивший доверие к жизни, которым так щедро наделен его любимый герой. И так же, как он, обладающий уникальным даром весело, а при случае издевательски расправляться с любым лицемерием и притворством.

Том — автобиографический герой, повесть о нем возвращает к идиллическим временам детства, прошедшего на Миссисипи. По крайней мере, они казались идиллическими Твену по мере того, как уходили все дальше и дальше в прошлое. И по мере того, как менялся он сам, с неизбежностью утрачивая свой жизнерадостный взгляд на окружающий мир.

Эти перемены отчетливо запечатлелись и в записных книжках, которые он, всегда ощущавший себя скорее газетчиком, чем художником по своему истинному призванию, вел с юности. Еще с той поры, когда лоцманом плавал до Нового Орлеана и обратно вверх до Мемфиса, занося сведения о стремнинах, отмелях, затонувших и неподнятых пароходах. Исправных лоций не было, и каждый из коллег Сэмюела Клеменса, еще не ставшего Марком Твеном, обходился собственными наблюдениями. Он тогда, конечно, не подозревал, что эти старые блокноты окажутся бесценными, когда возникнет замысел главных его книг: «Тома Сойера», «Жизни на Миссисипи» и «Гекльберри Финна».

Эти книги были написаны в конце 1870-х годов. Тогда же Твен впервые посетил родные места после разлуки почти в двадцать лет. Был поражен тем, что все переменилось: течением размыло острова вроде того, на котором наслаждалась вольной жизнью компания Тома Сойера, притворившись утопленниками, а в городке его детства Ганнибале время как будто вообще остановилось. Но довольно было увидеть лужу, с незапамятных времен плескавшуюся на знакомом углу, и слезы брызнули из глаз. Такое происходило с несентиментальным Твеном довольно часто. Есть признание, записанное одним из друзей: «Сколько ни ездил по миру, нигде не встретились те, кого я прежде не встречал на реке». Эти зеленые, залитые солнцем прибрежные долины и река шириной в несколько километров, за которой начиналась прерия, почти безлюдная в годы его детства, для Твена были родной стихией и готовым художественным образом. Были метафорой американского раздолья, неубывающей многоликости мира, самой жизни с ее могучей энергией и поэзией движения, не останавливающегося ни на минуту.

Наверное, оттого, что эта метафора для Твена настолько органична, резким диссонансом покажется запись в рабочем блокноте, где намечен план завершения жизненной истории Тома и Гека. О том, чтобы вернуться к своим любимым персонажам, Твен думал много раз и дважды принимался за этот замысел, однако обе повести («Том Сойер за границей», «Том Сойер — сыщик») не получились, и это естественно: герои остались теми же, что в детстве, но жизнь менялась, и они начинали выглядеть искусственными. План, набросанный в записной книжке 1890 года, резко ломает тональность, порой еще дававшую себя ощутить даже в «Гекльберри Финне», хотя там есть трагические эпизоды. Теперь Твену приходит в голову мысль изобразить двух своих мальчишек из Ганнибала в старости. Они после долгих скитаний возвращаются домой: «Вспоминают старое время. Оба разбиты, отчаялись, жизнь не удалась. Все, что они любили, все, что считали прекрасным, ничего этого уже нет».