Мы сели на коней и пустились в путь. Земля была покрыта такой густой пеленой снега, что не видно было ни малейших следов дороги; снег валил хлопьями и застилал перспективу. В двадцати шагах невозможно было различать предметов, иначе мы могли бы направлять свой путь, сообразуясь с отдаленной цепью гор. Дело было плохо; но наш спутник Оллендорф уверял, что его инстинкт чувствителен как компас, и что он на память может провести прямую линию до Карсона, не сбиваясь с пути.
— Уж вы положитесь на меня, убеждал он, — мой инстинкт никогда меня не обманет.
И вот мы доверились его охране, спокойные и довольные судьбой. С полчаса мы тащились довольно вяло; наконец, заметили свежие следы, и Оллендорф воскликнул с гордостью:
— Ну, что, братцы, не говорил я вам, что я лучше всякого компаса? Вот мы и набрели на чьи-то следы; они приведут нас куда следует. Смелей, проворней! нагоним путешественников и поедем вместе.
Мы пустили лошадей рысью, насколько возможно было в таком глубоком снегу, и вскоре убедились, что нагоняем других путников, потому что следы становились всё более и более заметными. Мы спешили вперед с новой энергией; по прошествии часа следы показались нам еще свежее и отчетливее, но что удивило нас, это то обстоятельство, что число опередивших нас спутников постоянно умножалось. Мы дивились, кто бы это мог таким большим обществом путешествовать в такую погоду и в такой глухой местности? Валлу высказал предположение, что это, вероятно, отряд солдат из форта; мы согласились с этой догадкой и прибавили рыси, так как теперь они уже не могли быть далеко. Между тем, следы всё умножались, словно горсть солдат по какому-то волшебству разрослась в целый полк, человек в пятьсот. Вдруг Валлу остановил своего коня и воскликнул: