Струи уходящей реки…, они непрерывны; но они — всё не те же, прежние воды. По заводям плавающие пузырьки пены…, они то исчезнут, то свяжутся вновь; но долго пробыть — не дано им. В этом мире живущие люди и их жилища… и они — им подобны.

В «перлами устланной» столице вышки на кровлях рядят, черепицами спорят жилища людей благородных и низких. Века за веками проходят — и нет им как будто конца…, но спросишь: «так ли оно в самом деле»? — и домов, с давних пор существующих, будто так мало: то — в прошлом году развалились, отстроены в новом; то — был дом большой и погиб, превратился в дом малый. И живущие в них люди — с ними одно: и место — всё то же; и людей так же много, но тех, кого знаешь ещё с давней поры, средь двух-трёх десятков едва наберётся один или двое. По утрам умирают; по вечерам нарождаются… — порядок такой только и схож, что с пеной воды.

Не ведаем мы: люди, что нарождаются, что умирают…, откуда приходят они и куда они уходят? И не ведаем мы: временный этот приют — ради кого он сердце заботит, чем радует глаз? И сам хозяин, и его жилище, оба уходят они, соперничая друг перед другом в непрочности своего бытия… и зрелище это — совсем, что роса на вьюнках: то — роса опадёт, а цветок остаётся; однако хоть и останется он, но на утреннем солнце засохнет; то — цветок увядает, а роса ещё не исчезла; однако хоть не исчезла она, — вечера ей не дождаться.

Вот и я сам… Бабка моя с отцовской стороны передала мне по наследству дом, и долго я жил в нём, но потом судьба моя переменилась, меня постигла неудача, потерял я очень много всего, и поэтому был больше уже не в силах оставаться там же; и вот, имея уже за тридцать лет, я от всего сердца сплёл себе простую хижину.

По сравнению с моим прежним жилищем эта хижина равнялась всего одной десятой его части: я выстроил помещение только для одного себя, за постройку же дома по-настоящему и не принимался. Ограду кое-как устроил из глины, ворота же поставить не хватило средств.

Взяв взамен столбов бамбуковые жерди, я устроил сарай для колесницы.