Если вы созрели для какого-нибудь гнусного преступления, вроде разбоя или набега, то поторопитесь взять билет на Меркурий, на его ночную сторону. Здесь будут созданы все условия для проявления самых дурных ваших качеств.

Во-первых, атмосфера, особо располагающая к криминальным поступкам. Вместо солнца и даже луны на небе солетта (похожая на настоящее светило как канализация на канал). Плюс пыль столбом.

Во-вторых, ненавязчивая сила тяжести, благоприятствующая быстрому бегу, прыжкам, скачкам и броскам.

В-третьих, четыре милиции, каждая из которых кого-то любит, а кого-то лупит. Соответственно меркурианцы делят стражей порядка на “мою милицию” и “царскую охранку”.

Бьет копытом в стойле бравая ментура у научно-производственного объединения “Дубки” (собственность правительства), так называемая Военизированная Охрана. Казенным концерном “Вязы” тоже выпестована шеренга бойцов — триста тридцать три богатыря Службы Безопасности. В ассоциации частных старателей произрастают внушительные дядьки — шерифы. И, наконец, у властей префектуры имеется в загашнике какая-никакая милиция, имя которой полиция. На вид она пыльная, по части технического оснащения убогая, но зато с трехглавыми кокардными орлами, горящими во лбах.

Я — Терентий К123, место слияния родительских гамет, пре- и посленатального взращивания — инкубатор “Мамальфея”, Ганимед, префектура Юпитер. Шестнадцати годов натурализован кастой кшатриев (воинов). Обучался и дрессировался в полицейской академии, Рыньгород, префектура Марс. Служил в транспортной полиции префектуры Астероиды, отряд “борзые”. Три года тому как спроважен в префектурную полицию Меркурия — за чрезмерное “оборзение”. Дорос до зарубки “лейтенант”, но несмотря на протекцию карьерной машины (это компьютер, который ведет счет моим достижениям), распрямить коленки и сделаться повыше не удается. Приминает меня грузное начальство.

Атавизмов нет. Психопатологии, такие как политическая активность и тяга к абстрактному искусству, не замечены. К проявлениям стадных инстинктов, вроде участия в культовых движениях, требующих высшей справедливости, не склонен. Когда хорошее настроение, то верю, что космос — воплощение высшей разумной воли; выходит, близок я к космотеизму. Генетические модификации: тепловое зрение, электрорецепторы, система выведения радиоактивных изотопов из организма (вместе, пардон, с мочой). Кибернетическая вставка: стандартный черепной интерфейс типа Анима, отвечающий за контроль жизнедеятельности, телеметрию и преобразование мыслеусилий в оптоэлектронные сигналы, понятные техсистемами.

Жилищный узел или, как еще выражаются, квартира, в пятом блоке мобильного города Васино, столицы префектуры Меркурий. Для невежественных марсиан объясняю популярно — на нашей планете все живое старается двигаться, чтобы не попасть утром на солнышко. (Между закатом и восходом укладывается примерно девять базовых месяцев.) Платформы, на которых разместился город, трогаются в путь три раза за меркурианскую ночь. Таким образом движимость всего на Меркурии означает отсутствие недвижимости. Кроме того, когда город переползает с места на место, вы частенько падаете с койки и проливаете суп, если же в этот неспокойный период гуляете по улице, то чувствуете себя как вошь на гребешке.

В один из таких “гребешковых” дней мучительно шел я на службу, петляя между помойных бачков, из которых доносилось унылое чавканье дерьмоедов. Вяло подсвечивали путь тепловые панели. Наша меркурианская псевдолуна, та самая солетта, застряла на ремонте, поэтому золотистый колобок не пытался озарять дорогу сквозь плексигласовое городское небо.

Марсианам поясню: от нашего колобка куда больше толку, чем от ваших Фобосов с Деймосами. Псевдолуна — это растаявшая комета, покрытая пленкой, которая удерживает жидкость от расплескивания и заодно отражает солнечные лучи нам, простым васинцам, не избалованным загаром. Правда, бывает, что вода, прорвавшись из-за сильной конвекции или метеоритного удара, ледяным болидом шлепается на меркурианские головы. Еще в глубине этого летучего аквариума скрываются гидромутанты (человекорыбы — потомки строителей солетты), которые умеют метать большую красную икру.

Выговор “с занесением” я, конечно, схлопотал. За потерю пяти бойцов и трех машин.

— Ты выглядишь обиженным,— ласково улыбнулся Зубов, когда я ознакомился и расписался.

— За этих пятерых меня, наверное, пороть электрическим кнутом надо или вообще шлепнуть из убийцера. Впрочем, вы, Игнатий Поликарпович, уже столько сотрудников потеряли, что и веснушек на носу вашей секретарши не хватит для подсчета числа. Значит, перед вами я не слишком провинился. Вот сдается мне, вы немножко суетитесь оттого, что концерн “Вязы” как-то макнул нос в это дело. Без вести пропавший директор Медб К845 как бы взывает к нам: самая большая аномалия прописалась в правлении концерна.

— Что ты такое говоришь? Окстись. Директор Медб — это твой сон. Запроси справочную службу концерна, и про снившуюся тебе персону услышишь только: не было и нет. Даже, если ты пролезешь в файлы концерна со своим кибердружком, результаты не порадуют тебя. А в префектурных картотеках “вязовцы” вообще не числятся. Уверен, если даже связаться со столичными банками данных, то окажется, что гражданин Медб К845 лет двадцать назад сыграл в ящик, поперхнувшись острым соусом, или бесследно исчез в кольце Сатурна, и с тех пор его никто не видел и не слышал.

— С таким прогнозом полностью согласен. Враг-то не дремлет. Да только нам как раз и следует распутывать такие узелки.

Тереха-малый поработал на славу. Подыскал живца, на которого интересная рыбка из темного пруда таки клюнула, и даже заблаговременно вручил мне Нурову фотокарточку для опознания. Я тоже кое-что предпринял по своей линии. Нашел приятеля с большим фингалом под глазом, того, что всегда не прочь выпить, побузить и потрахаться, особенно если общественность не наблюдает за ним бдительным оком. И когда Нур С200 выходил из транспортного управления на бульвар, любитель дурного отдыха, пройдясь мимо, отдавил “объекту” носок ботинка и ухватил в пригоршню изрядный кусок его куртки. Далее разговор сложился так.

ЗАДИРА. Если ты мне не извинишь то, что я наступил на твою ногу, я тебе голову оторву.

НУР. Да ладно, пустое. Пропустите.

ЗАДИРА. Как это пустое? Кто это пустой? Я — пустой?

НУР. Говорю же вам — пустяки. Я спешу.

В кабинете шефа помещался совсем другой человек. Капитан Рекс К502 раскинулся на стуле моего шефа Зубова и большими глотками употреблял чужой кофе из чужой чашки.

— По некоторым признакам можно предположить, что ты теперь и есть мой шеф,— обратился я.

— Не предположить, а зарубить на носу. Кто теперь твой шеф, ты очень скоро почувствуешь на своей шкуре. Соответственно ощутишь и тот научно установленный факт, что являешься моим подчиненным до тех пор, пока я тебя не уволил.

Я попытался придать своему голосу выражение незлобивое и наивное.

— Пожалуй, из тебя получился бы хороший зам по общим вопросам и ответам. Но все-таки, зачем тебя бросили на расследование разбоев и прочих грубостей? Если ты, отдавши столько чудесных лет полиции нравов, стал тонким специалистом в области растления и рукоблудия. Я вот, например, до сих пор не знаю, что такое рукоблудие. Это когда в присутствии дамы держишь руки в карманах, или наоборот? А к каким реактивным мутанткам ты водил меня по доброте душевной!

В долину Вечного Отдыха фемка предложила отправиться совсем не той проторенной дорогой, какую использовал штурман Мухин в первой вылазке.

Шошана подняла крышку планшета и прочертила такую партизанскую тропу по карте среднего масштаба своим лазерным карандашом, что я прибалдел и возмутился. Тем более, что аванс проводнику уже был уплачен.

— Ты, Шошана, упорно предлагаешь переться через плато Большой Гроб, потом мимо горы Череп, далее брассом и саженками по морю замерзшего натрия Старательские Слезы. Но такой, с позволения сказать, путь, куда длиннее и многократ опаснее. На мой примитивный взгляд, конечно. Но будь мы сейчас актеры на сцене, любой зритель в партере со мной бы согласился. Ориентиров-то на твоем пути раз-два и обчелся, мы и пеленгов взять не сможем, чтобы свериться с картой.

Да, тут явно с ее стороны присутствует какая-то заумь, если не откровенное предательство.

— На самом безопасном пути ты, господин лейтенант, потерял три машины и пол команды. И еще о чем-то разглагольствуешь. С чего ты взял, что тебя нынче меньше “ждут”, чем тогда?

Плато Большой Гроб оказалось довольно милым местом. На нем лежала толстая пылевая подушка, слегка покачивающаяся под воздействием солнечных ветров, веющих из-за терминатора. Поэтому иногда казалось, что катишься по дну ленивого моря. На хорошей крейсерской скорости получалось три дня пути вместо планировавшихся полутора. Но зато здесь нас никто не видел и не слышал. Полное уединение.

— Слушай, Шошана, у тебя есть мнение о том, что приключилось с караваном “Дубков”? — справился я у малоразговорчивой попутчицы.

— Есть,— довольно вяло отозвалась она.

— Надеюсь, не слишком отличающееся от мнения всего дружного коллектива фемов.

Она не стала пикироваться, а продолжила по существу:

“Мы не просто попадем в долину Вечного Отдыха. Мы попадем туда с неожиданной стороны. Наше преимущество также в том, что мы будем спускаться с возвышенности и даже сквозь пыль поразглядываем, что там такое творится. Псевдолуна-то уже прибыла с ремонта и снова мерцает нам с орбиты… Ладно, пора прокладывать курс, два ориентира уже миновали, авось и третий встретим”.

“Почему ты, в конце концов, а не я? Почему ты никогда не устаешь, хотя делаешь баиньки всего три часа в сутки. Почему тебе никогда не хочется мужика, как мне, например, бабу? Отчего обходишься только парочкой витаминно-белковых пастилок в день, да медитационными леденцами? Ты что, берешь энергию из этой самой системы симметрий? Я ведь уже догадался, как ты с ее помощью подкрепляешься. Где-нибудь из буфета в Васино испаряются сосиски и тут же объявляются в твоем пузике, пардон, в животе, затратив на нуль-транспортировку лишь небольшую часть кетчупа…”

Стоп. Запись окончена. Это было сегодня утром. А получилось так, что мы перлись целый день невесть куда. В заданную точку не попали, ничего узнаваемого нет. Марсианам поясняю, что ваши пустыни — пример живописности по сравнению с нашими. Наши невыразительны как физиономии китайцев на взгляд белого человека или наоборот. В общем, заехали мы не на бережок моря Старательские Слезы, а в какую-то Тьмутаракань. Шошана, штурманка бесова, еще ковыряется как ни в чем не бывало в компьютере. Сейчас я ей скажу пару теплых… Нет, пока умолчу.

Меркурий — это как посудная лавка, в которой чашки и тарелки долго били, топтали и плавили, поди разберись, где тут севрский фарфор, а где ночной горшок. Система ориентации по спутникам мало кому из наземников пригождалась — попробуй установи связь сразу с двумя сателлитами. И по магнитному полю Меркурия хрен сориентируешься. Если даже не затесалась под ноги магнитная аномалия, солнце окатывает планетку, как из ведра, своими протонными вихрями. Единственная надежда у странников на счисление курса борткомпьютером. Но ежели возникает постоянная курсовая ошибка, то вездеход начинает упорно ползти в какую-то чертову задницу.

Впрочем, в борткомпьютере параллельно и независимо фурычат три системы счисления… Чтобы все они подгадили одинаково, тут требуется злое и преднамеренное вмешательство. Не рановато ли я доверился фемке и передал ей в безраздельное владение борткомпьютер, по-мужски взяв на себя кипящий и булькающий реактор. Да, я действительно люблю кипящие реакторы — с тех пор как в старшем классе детского питомника построил программируемый самогонный аппарат — но не до такой же степени, чтобы чихать и кашлять на все остальное. Вот если бы можно было сделать фемке укол раскрепостителя. Но как вначале совладать с этим монстром? поди, скрути зверюгу такую.

Я ощущал спиной палубу, даже сварной шов чувствовал — надо мной склонялось ненавистное лицо Шошаны. Прежде чем попробовать ударить ведьму, скосил глаза вбок, освежая знания об обстановке. Что за бурда-муда — панель компьютера цела! Я сел, сунул в рот сигарету — от дыма в голове немного прояснилось. Шошанка была матово-бледной, как пепельница, по ее пальцам гулял тремор.

— Погоди-ка, девушка, ты разве не расквасила ногой компьютер?

— А зачем?

— И мы с тобой не бились как Ослябя и Челебей?

Неужели все такое мне прибредилось, как недоноску, надышавшемуся аккумуляторной жидкости? Но Шошана несколько восстановила мою репутацию.

Мой растрепанный голос метался меж бортов и тонул в квазиживой мякоти подволоки — вместе со словами она впитывала углекислый газ и водяные пары.

— Чего мы собственно испугались? Да, прошлое замаячило на горизонте. Ну и что? Вот если бы будущее увидели. Вообще, чем прошлое отличается от настоящего? — только лишь отсутствием энергий.

— Это не факт,— Шошана лениво участвует в навязанной ей дискуссии.

— По крайней мере, не хватает энергии устойчивости, от которой рождаются гравитоны и силы тяготения. Так обстоит дело в привычной нам системе симметрий.

— Сам придумал, лейтенант?

За пятым жилым кварталом в Васино вовсю идет неорганизованная застройка. Дело проворачивается так: какой-нибудь ушлый кент закупает и присоединяет к мобильной столице нашего маленького отечества новую платформу — пятьдесят на сто метров. Потом уже у платформовладельца граждане побогаче и поблатнее за хорошие денежки приобретают квадратные метры поверхности в собственность, а более убогий люд за весьма скромную плату — кубометры надплатформенного пространства. Владелец поверхности устанавливает стояки — трубы с большими штырями, со встроенными линиями водопровода, канализации и электрификации, с оптоэлектронными кабельками. На эти штыри владельцы пространства цепляют кубики, шарики и такое прочее, то есть модули жизнеобеспечения.

Затем в эти клетушки и гнездышки загружаются мутанты, шлюхи, старатели, чумовые изобретатели и прочий малополезный сброд, для которых Меркурий — точно уж конечная остановка. Начинают там есть, жрать, хлебать, выделять, спариваться, ну и так далее.

Некоторые особо нетребовательные граждане вьют себе гнезда из квазиживого пластика. Квазиживые стены, пол и потолок поглощают углекислый газ (на свету), мочу, водяные пары, фекалии — если их не слишком много. И соответственно выделяют кислород, изредка белки. Часто сахар в виде патоки или меда где-нибудь в уголке. Иногда спирт — тут нужны особые контрабандные сорта пластика. Обитатели спиртовых домиков впрочем нередко меняются. Уйдет, например, такой гражданин в запой, заляжет, открыв рот, под алкогольную капель и забудет, например, включить свет. Соответственно квазиживому домику уже нельзя будет поглощать углекислый газ, и жилище непосредственно примется расщеплять своего пьяно бредящего хозяина. Через пару недель гражданина алканавта как языком слизало.

После пришпиливания всех жизнемодулей к стояку, получается эдакое “дерево”, меж листочков и плодочков которого (то бишь, квартир) ползают “жучки” и суетится “мошкара”. Я имею в виду обитателей бидонвилля, которые лазают по трапам, тросам, мосткам или с гудением проносятся на реактивных ранцах. Рядом цветет и пахнет еще одно “дерево” и так далее. В итоге, на платформе вырастает целая роща, в которой всем находится место, и жучкам, и паучкам.

Изобретатель, который сообщил принцип действия демонометра командиру Бдительных, затаился где-то здесь. Я изрядно побродил по бидонвиллю, пытаясь и следы замести, и модуль его найти. Названий блоков — кроме народных (Грязнулевка, Какашкино, Бздилино) — никаких, номера домов и квартир в этом скопище само собой отсутствуют, а Серега дал мне алгоритм поиска, бездарней некуда (видать, весь ум у командира в усы перебрался).

Изобретателя я навестил, вернувшись из поездки, так сказать, на завтрак. На обед я решил выяснить, как идет служба в префектурной полиции.

И выяснилось, что начальник полиции в отпуске, но в отличие от меня проводит время в орбитальном шмаролете Хунахуна. Пока он там подвергается квалифицированному обслуживанию, его обязанности с большой радостью исполняет Рекс К502, как начальник самого главного отдела. Однако же в отделе после этого обалдуя старший по званию — уже я, лейтенант Терентий К123. Что-то в этом чувствуется таинственно манящее.

Ведь если Рексу куда-нибудь исчезнуть, то согласно полицейскому уставу (пункт 178-бис) за исполнение обязанностей командира Меркурианской полиции возьмусь я. Так уже было — целую неделю в прошлом году — когда самый важный начальник вместе с главой разбойного отдела улетали на полицейский съезд в Кузьмабург, префектура Луна. Я стану командовать столичным правопорядком, если хотя бы выпроводить господина К502 из Васино.

Но для начала надо провентилировать бывшего друга Рекса. Я его проверил на нитеплазменную инфекцию — он оказался вполне нашим человеком. Если и сидит в нем спора, то весьма окукленная. (Плазмонт ведь наверняка прознал про новый прибор “демонометр” и лишний раз маячить не станет.) Несмотря на все, бывший собутыльник и собабник приветствовал меня своеобразными словами:

— Все-таки ты поступил по своему. Надеюсь, уже написал рапорт об увольнении по собственному желанию? Или ты хочешь вылететь по служебному несоответствию?

— Ты что серьезно навредила ей… ему? — поинтересовался я, когда нас выплюнуло из колодца уже в одном из бидонвиллей.

Спросил из вежливости и ожидал проявления безутешного горя. Однако, с этими фемами ничего не поймешь, ответный голос был у Шошаны как сухой лед.

— Пожалуй, нет. Вызвала что-то вроде шока. Думаю, что поврежден коммуникативный узел и соответствующие структуры периферийной памяти. Полная реабилитация займет, может быть, неделю. ОНО будет жить только собой все это время. Материнскому веществу придется снова решать, зачем ему нужны люди.

— Извини за этот вопрос, а также последующие и предыдущие, потому что многие из них, конечно, бестактны. Вы все действительно вылупились из той самой цистерны?

— Материнское вещество задумывалось как некий универсальный инкубатор, в котором сочеталось бы хранение общего генофонда в виде октаэдрической матрицы, его контроль, а также наделение зародышей генотипом по определенным схемам. Но, само собой, инженеры не думали, не гадали, что материнское вещество всерьез займется усовершенствованием матрицы и врожденные свойства будет подбирать не по готовым схемам, а по смыслу. Своему смыслу.

Васино — городок в общем-то небольшой. Однако из этого не следует, что в нем негде прятаться. Поймать одного не слишком заметного зайца на большом-пребольшом пароходе — уже затруднительно, а если таких пароходов десятки?… Вернее, десятки кораблей меркурианской пустыни. Бидонвилли, кстати, обеспечивают лишь кажущуюся интимность-приватность. Там слишком много подсматривающих и подглядывающих устройств — точечных, пылевых и пленочных датчиков. А также шпиков, в том числе мутантов, с их очами-тарелками на длинных стебельках, не говорю уж о дивно глазастых соплях.

Полости платформ мало подходящи для жизни, если вы, конечно, не плесень какая-нибудь. Но вот мусорозаводы, компрессорные станции, белковые комбинаты, канализационные, утилизационные и регенеративные системы, которые располагаются на специальных платформах — это самое то. Там издревле ютится муташка, из числа самой несоциальной, да вконец разорившиеся старатели, да беглые рабы из “Дубков” и “Вязов”. Власти там особо никого не донимают (по-принципу, не трожь фекалии…). Облавы редкостны, потому как начальство боится, что обиженная муташка и прочие асоциалы-маргиналы начнут устраивать диверсии на важных городских объектах.

Да и надо же бомжам где-то жить. Вот они и живут. Жрут всякое падло, включая друг друга, хлобыстают откровенную химию, проверяя рецепторы на чуткость, а прочие части тела на прочность, сношаются по-разному — физически и платонически — приторговывают органами-трансплантатами, отрезанными у ближнего своего, подыхают и отправляются в чаны-дезинтеграторы белкового производства.

Я видел эти чаны, лучше туда в живом виде не попадать. Похожи они на кишечник какой-то огромной змеюги. Их квазиживые полимерные стенки продавливают труп и орошают его расщепляющими кислотами. Через пару десятков метров покойник превращается в лужу слизи, вернее аминокислот, которые всасываются стенками и, пройдя через капилляры интегратора, становятся чавкающей белковой жижей. А еще немного погодя — хрустящими чипсами или там антрекотами с надписью “Съешь меня”.

В общем, против любого лишнего трупака производственники, гонящие план, не возражают. Здесь тоже встречаются юрко ползающие шпионские “жучки” и малоподвижные “глазки”, разбросанные в разведцелях полицией да милициями.

Через шахту мы попали в бункер, где хранился испорченный белковый концентрат, и встретились с теми, кто уцелел после облавы. В частности, там была людоедка Джульетта, не слишком пострадавшая в результате последних событий. В руках у нее лежал пакет с фаршем, на лице блуждала тонкая улыбка. Мол, менты приходят и уходят, а кушать хочется всегда. Насколько можно было догадаться, Джульетте удалось спасти если не жизнь, так хотя бы плоть очередного возлюбленного.

Петя Мутный немного погодя тоже нашелся. В подвале среди ржавого лома, в виде цельнометаллической фигуры. Он полностью поменял свое исконное тело на протез, но очевидно из-за спешки и нервного расстройства опыт удался не полностью. Не только производить металлических детишек, но даже пошевелить членами (членом) эта статуя не умела. И лишь изредка испускала натужные звоны. Само собой, Петя Мутный не мог что-нибудь внятно потребовать от нас.

Я был самым неподходящим для вылазки, но мои товарищи вообще на это дело не годились. Поэтому я посоветовал им сидеть и ждать меня до полного протирания штанов. Заодно объяснил Джульетте, что употреблять в пищу можно только совершенно незнакомых людей. Затем полез наверх, используя дохлого змееробота вместо троса.

Выбраться мне из Мудодеевки оказалось проще, чем попасть. Осиротевшая автономная рука Пети Мутного увязалась за мной, вернее посоветовала увязаться за ней и вывела по какой-то трубе за территорию мусорозавода.

Но в городе я все равно чувствовал себя неуютно. Конечно, измененная внешность была моим плюсом (хотя и пакостная же рожа получилась). Но отсутствие персон-карты… первая проверка ксивы — и привет жизни и свободе. А во-вторых, я в Мухине не был уверен. Может, он полный конвертант, которого демонометр не воспринял.