Топор гуманиста

Тюрин Александр

Герой создает сценарии компьютерных игры на тему альтернативных миров. Однако фирма, на которую он работает, оказывается террористической группировкой. Она ставит жестокие эксперименты по измению рода человеческого в «лучшую» сторону и некоторые компьютерные игрушки «не для слабонервных» начинают претворяться в реальную жизнь. Герой вынужден бороться с тем, что некогда придумало его воспаленное воображение...

1. Я ИЗ ЛЕСУ ВЫШЕЛ

Лет мне — тридцать с приличным довеском. Однако три вещи я так и не смог постичь — сколько чаю надо сыпать в заварку, сколько туалетной бумаги расходовать за один присест, и как лучше обнимать женщину, спереди или сзади.

Моя жизнь делится на три срока. Первый — до пяти лет. Впервые, еще как эмбрион, я объявился в поселке Няксимволь Тюменской области. Мама была родом из племени манси, которые также известны как вогулы и югра. Обходилась она без мужика (насчет моего отца особый разговор), поэтому питала себя и меня дарами тайги — зайцами, оленями, медведями, клюквой, морошкой. Манси вообще-то мелковаты, коротковаты, но мама имела и стать, и крепость, поэтому могла и Топтыгина завалить, и волчаре перерезать глотку. Звали ее Наташа Ростова. Это без балды. У манси все имена-отчества-фамилии — русские, и вера как будто православная, хотя колупни их немного и покажется настоящий язычник-paganus. Вот и моя мать всегда просила прощения у медвежьего духа, когда приносила домой шкуру невинно убиенного Топтыгина. А лес для нее был воротами в прошлое и будущее, большим миром, где короткие ниточки отдельных маленьких жизней сплетаются в одну-единую ткань всеобщей Жизни. Однажды она осталась в этом большом мире, не вернувшись с охоты. То ли не совладала с медведем, то ли волки перехитрили ее, то ли схватила ее тело болотная трясина.

Итак, начался второй период моей жизни. Я где-то с месяц ждал мать, вытягивал из мешка сухари и жевал их, размачивая в дождевой воде, да откромсывал себе кусочки копченого оленьего бока, висящего на крюке. Но вот стала наступать Арктика, полез морозец через оконные щели, потому что сентябрь пришел. А мне и печку растопить никак. Загрузился я в мамины унты, красивые такие, изукрашенные орнаментом «мировое древо», и отправился к соседям, пьющей семейке. Пустили они переночевать в теплом углу, а на следующую ночь в моей избенке печь раскочегарили. Но к зиме они от меня приустали. У самих пять штук ребят в соплях бегают, а отвести меня в сельсовет не догадаться было. Так бы я и околел в декабре месяце, кабы не появился отец.

Я никогда вообразить не мог, что у меня имеется второй родитель, да еще по фамилии Вайзман. Как я уже говорил, мать моя была шибко самостоятельная и, похоже, шаманка: без заговоров и заклинаний шагу не делала, поэтому мужички-манси обходили ее стороной. Русские холостяки из поселка тоже ее остерегались, водку она не пьянствовала, предпочитая отвары всяких трав, кореньев и грибов-поганок. И притом, женщина выглядела не страшно, как мне кажется; широко расставленные глаза были светлы (югра издревле с новгородцами контачила интимными местами). Кстати, в отличие от большинства соседей-манси мать моя срубила баньку и мылась раз в неделю, если, конечно не на охоте. В тайгу когда шла, то напяливала, само собой, малицу на голую кожу, но в поселке, несмотря на свою первобытность, носила нижнее белье и платье. Я видел у нее однажды французский журнал мод; она, естественно, только картинки разглядывала — даже с русским чтением у нее было туго.

А отец мой оказался строителем, только не практиком, а теоретиком, изучал он вечную мерзлоту — уж чего-чего, а этого в Няксимволе хватало. В одну из своих научных командировок то ли он соблазнил первобытную Наташу Ростову, то ли она его оглушила и заневолила, что маловероятнее. Но так или иначе возник я.

2. С ПОНЕДЕЛЬНИКА НОВАЯ ЖИЗНЬ

Я, кстати, сочинять никогда не бросал, хотя последние семь лет ни одному издателю своих трудов не показывал. Естественно, что часть моих внушительных талантов осталась в родных краях, не поспев за перемещениями моего тела. Но я и сейчас измышляю всякую всячинку, иногда насильно давлю из себя, иногда же творчество как из бочки хлещет. Люблю альтернативные истории выдавать. Что было бы, коли, например, хан Батый завоевал всю Европу вплоть до Англии и английского барашка кушал бы татарский нукер. И как насчет того, чтобы ацтеки с помощью Кецалькоатля изобрели мореплавание с порохом, переправились бы в Старый Свет и давай там харчить крестьян и трахать через анал рыцарей с королями. А как бы все повернулось, окажись у Владимира Ильича хороший слух и тенор, когда бы взялся он петь в опере вместо того, чтобы устраивать революцию и перестругивать Россию, превращая ее в осиновый кол для мировой буржуазии.

Посылать мне свои свитки некуда, так что никаких хлопот. Иногда пересказываю их на скверном французский местному патеру Жаку — тут, кстати, много французиков ошивается — и он, между прочим, хвалит. Специально для него придумал историю, в которой франкофоны в XVIII веке наголову раздолбали британцев и теперь вся страна Америка прозывается Новым Парижем. Он же мне в знак «спасибо» разрешил пользоваться его грузовичком по воскресеньям.

А для одного щуплого индейчика-ирокеза по кличке Большой Бык я придумал Ирокезию от Атлантики до Сибири — он мне за это садовый культиватор подарил. И, кстати, товарищ Бык первый объявил, что я на индейца смахиваю.

А одному хохлу с реки Сент-Джеймс живописал всесветную Украину, где Киев всему миру голова, потому что татары-монголы в свое время его не разорили, загодя сгинув от гриппа. Малоросс, кстати, для меня борова зарезал. Теперь полно в кладовке сала и буженины.

Хорошо, в самом деле, что всякая нация претензии имеет — я на этом приработок могу получить.