Существо, что заняло спальный отсек в каюте О'Мары, весило с полтонны. Шесть коротких толстых щупалец служили ему то руками, то ногами, а кожный покров напоминал гибкий стальной панцирь. Для существ с планеты Худлар, где сила тяжести вчетверо, а давление всемеро больше земного, такое телосложение было обычным. Но О'Мара знал, что, несмотря на огромную силу, существо это было беспомощным, ибо имело всего лишь шесть месяцев от роду и только что оказалось свидетелем аварии, в которой погибли его родители, а понимало достаточно, чтобы это зрелище его потрясло.

— Я д-д-доставил малыша, — сообщил Уоринг, лучевой оператор, что работал на одном участке с О'Марой. Уоринг не любил О'Мару и не без оснований, но сейчас постарался подавить в себе неприязнь. — К-к-какстон меня послал. Он с-с-сказал, что с такой ногой т-ты все равно д-д-для работы не годишься, так хоть п-п-присмотришь за малышом, пока за ним не явятся с его п-п-планеты. Т-т-туда уже кого-то п-п-послали…

Он откозырял и принялся проверять клапаны скафандра, явно торопясь побыстрее исчезнуть, пока О'Мара не завел речи об аварии.

— Я тут п-п-притащил для него еду, — торопливо закончил он. — Она в шлюзе.

О'Мара молча кивнул. Это был молодой человек, которого природа одарила мощным телосложением; лицо его было таким же тяжелым, квадратным и грубо вытесанным, как и мускулистое тело. О'Мара прекрасно понимал, что не стоит показывать, как подействовала не него авария, — ведь Уоринг непременно решит, что он попросту притворяется. О'Мара давно уже понял, что от людей его комплекции менее всего ждут проявления каких-либо эмоций.

Каюта О'Мары находилась в небольшом отсеке, которому со временем предстояло превратиться в операционную и подсобные помещeния секции, предназначенной для существ класса МСВК, живущих в условиях низкой гравитации. Для удобства жильца две небольшие комнатки и коридорчик между ними находились под давлением и были снабжены системой искусственной гравитации; в остальных помещeниях не было ни того, ни другого. О'Мара плыл по коротким коридорам, открывавшимся прямо в космическую пустоту, обследуя по пути крохотные угловые ниши — все они были либо слишком тесными, чтобы вместить малыша, либо открывались в космос. Оттолкнувшись от одной из ребристых стен, он огляделся по сторонам.

Вверху, внизу и вокруг на добрый десяток миль плавали в пустоте не видимые во мраке части будущего Госпиталя. Только яркие голубые сигнальные огни, установленные на них, делали безопасным движение ракет в этой зоне.

Словно стоишь в самом центре шарового звездного скопления, подумал О'Мара.

Зрелище было достаточно впечатляющим для всякого, кто расположен был им любоваться. Но О'Мара не был расположен, ибо на многих из этих подсекций дежурили лучевые операторы, в обязанности которых входило разводить секции, если им грозило столкновение. Операторы могли заметить его и сообщить потом Какстону, что он выводил своего малыша наружу — хотя бы только для кормления.

Нет, видно, ничего не остается, как заткнуть нос, с отвращением подумал он и повернул назад.

После ухода Уоринга О'Мара подумал о предстоящем монтаже худларианских секций. ФРОБы жили в одном из центральных отсеков, гравитационные решетки там были рассчитаны на четыре «же», имелись и другие удобства. Если уж этот отсек вот-вот станут монтировать с главным корпусом, значит, до полного завершения работ остается каких-нибудь пять-шесть недель. О'Мара знал, что на этих последних стадиях сборки больше всего волнений. Осунувшиеся от усталости операторы будут перебрасывать в пустоте тысячетонные громады и осторожно совмещать их друг с другом, а монтажники тем временем проверят параллельность сближающихся поверхностей, подгонят их, подготовят для стыковки. Пренебрегая предупредительными сигналами, многие пойдут на риск, лишь бы сэкономить время и потом обойтись без переделок.

Как хорошо было бы работать на этих заключительных этапах сборки, подумал О'Мара, а не нянчиться тут со всякими малышами!

Вспомнив о худларианине, он снова ощутил тревогу, которую скрыл от Уоринга. Никогда прежде малыш не спал так долго — пожалуй, уже часов двадцать прошло с тех пор, как он уснул или, точнее, был усыплен — ведь успокоился он после побоев. ФРОБы — существа выносливые, верно, но не случилось ли так, что малыш не просто спит, а впал в забытье от ударов?

О'Мара схватил книгу, присланную Пеллингом, и лихорадочно принялся читать. Двумя часами позже он уже знал кое-что о том, как следует обращаться с малолетними худларианчиками, и эта информация одновременно успокоила и встревожила его. Видно, гнев О'Мары и то, что последовало за ним, пошли малышу только на пользу — малолетние ФРОБы нуждались в ласке, а в сравнении с усилиями, которые прилагали их родители, нежно похлопывая своего детеныша, понял О'Мара, его яростные тумаки явились для малыша такими же нежными шлепками. Но книга предостерегала от опасности перекармливания, и вот тут О'Мара, безусловно, мог быть виноват. Судя по всему, во время бодрствования малыша следовало кормить через каждые пять-шесть часов и успокаивать посредством физического воздействия похлопывания, — если малыш возбужден или все ещё требует пищи. Оказалось также, что детеныши ФРОБов нуждаются в регулярном купании и притом довольно частом.

На их родной планете такое купание сводилось к процедуре, весьма похожей на мощную пескоструйную очистку, но О'Мара полагал, что скорее всего это было связано с давлением и плотностью тамошней атмосферы. Кроме того, перед ним возникла ещё одна проблема — как осуществить достаточно мощные успокаивающие шлепки? Он весьма сомневался, что сможет впадать в состояние аффекта всякий раз, когда малышу понадобится худларианская порция родительских нежностей.

После очередного кормления О'Мара тщательно очистил голубые пятна, однако малыш продолжал яростно колотить себя отростками и дергаться. Он напоминал присевшего на корточки слона, сердито размахивающего шестью хоботами. О'Мара снова заглянул в книгу, но справочник по-прежнему уверял, что обычно болезнь протекает легко и быстро и что нужно лишь следить за тем, чтобы затронутые участки оставались чистыми.

«Дети — это бесконечные хлопоты!» — подумал О'Мара.

Здравый смысл подсказывал ему, что дерганья и пошлепывания малыша выглядят ненормально и этому следует положить конец. Может, малыш скребется просто по привычке, а, впрочем, вряд ли — уж слишком ожесточенно он предавался этому занятию. А может, если его чем-нибудь отвлечь, он перестанет скрестись? О'Мара с помощью подъемного устройства принялся ритмично постукивать малыша по тому месту, где, как выяснилось, удары доставляли юному худларианину наибольшее удовольствие, — неподалеку от твердой, прозрачной мембраны, что защищала глаза.

При похлопывании движения малыша становились менее судорожными. Но стоило только остановиться, как худларианин принимался стегать себя отростками яростней прежнего и даже кидался на стены и остатки мебели. Во время одной из таких бешеных атак он едва не ворвался в жилое помещeние, помешало ему только то, что он не смог протиснуться в дверь. До этого О'Мара как-то не осознавал, насколько за последние пять недель его подопечный прибавил в весе.

Кончилось тем, что донельзя вымотанный О'Мара отступил. Он оставил малыша беспомощно тыкаться по спальне, сокрушая стены, а сам кинулся на диван, пытаясь собраться с мыслями.

Словно лампочки на невидимой раскидистой новогодней ёлке, сверкали на фоне бледной россыпи звёзд огни Главного Госпиталя двенадцатого галактического сектора. Его иллюминаторы светились желтым, и багрово-оранжевым, и мягким прозрачным зеленым, и жестким синим цветом. А кое-где были темными. Там, за непрозрачными металлическими экранами, располагались секции, где освещeние было нестерпимо ярким или было темно и холодно, потому что тамошние обитатели не переносили даже слабого мерцания звезд.

А вот для тех, кто находился в тельфианском космическом корабле, только что вынырнувшем из гиперпространства и зависшем в двадцати милях от гигантского сооружения Госпиталя, ослепительная иллюминация видимых глазу излучений на таком расстоянии была слишком тусклой, чтобы различить её без помощи оптических приборов. Тельфиане питались, поглощая радиоактивную энергию. Корпус тельфианского лайнера окружало мерцающее голубоватое радиоактивное сияние, а во внутренних отсеках уровень жесткой радиации держался на высокой отметке, что, впрочем, по тельфианским понятиям было вполне нормальным. А вот в носовой части крошечного корабля царил хаос.

Тут по всему двигательному отсеку плавали части только что взорвавшейся сердцевины ядерного реактора — небольшие обломки с критической массой — и тут было слишком «жарко» даже для тельфиан.

Коллективно мыслящее групповое единство, которое являлось одновременно и капитаном тельфианского космического корабля и его командой, включило коммуникатор ближнего действия и заговорило на языке, который применялся для общения с существами, не способными к тельфианскому психослиянию, и сводился к стремительной череде жужжаний и пощелкиваний.

— Говорит тельфианское сточленное психоединство, — произнесло оно медленно и членораздельно. — У нас имеются пострадавшие, и нам требуется срочная помощь. Наша групповая классификация — ВТКМ, повторяю — ВТКМ…

Конвей впервые принял внеземную мнемограмму и теперь с интересом наблюдал, как раздваивается его сознание — верный признак того, что программа «прижилась». Подойдя к операционной, он уже ощущал себя сразу двумя существами — и земным человеком по имени Конвей, и огромным пятисотчленным тельфианским психоединством, которое должно было регистрировать все, что касалось физиологии этой расы. В таком раздвоении состоял единственный недостаток системы мнемограмм, если это можно было считать недостатком. В мозгу, прошедшем «обучение», в равной мере запечатлевались не только факты, но и личность существа, хранившего эти факты. Не удивительно, что диагносты, порой державшие в памяти до десяти мнемограмм сразу, вели себя несколько странно!

Диагност — самая важная фигура в Госпитале, размышлял Конвей, облачаясь в противорадиационные одежды и готовясь к предварительному осмотру своих пациентов. Все чаще он подумывал о том, чтобы самому стать диагностом. Основная задача диагноста состояла в том, чтобы, используя свою наполненную мнемограммами память, вести самостоятельные исследования в области ксенологической терапии и хирургии, прибегая к консилиуму лишь при отсутствии мнемограммы, когда необходимо поставить диагноз и наметить курс лечения.

Рядовые простенькие болезни и травмы их не касались. Чтобы диагност удостоил пациента своим вниманием, тот должен быть уникальным больным и лежать на смертном одре. Но уже если диагност взялся за него, считай, больной выздоровел, — диагносты с методичным однообразием творили чудеса.

Конвей знал, что врачи более низкой квалификации всегда боролись с искушением не стирать содержимое мнемограммы, а сохранить его в памяти в надежде сделать какое-нибудь оригинальное открытие, которое их прославит.

Однако люди здравомыслящие, подобные ему, этим искушением и ограничивались.

Подплыв к люку в верхней части огромной цистерны, Конвей на мгновение замешкался: он как-то странно себя чувствовал. Предполагалось, что следующий вызов у него будет к двум дышащим метаном существам в низкотемпературную палату, но он почувствовал, что ему жутко туда не хочется. Несмотря на теплую воду и то, что он изрядно потрудился, плавая вокруг массивного пациента, ему было холодно, кроме того, он отдал бы все на свете за то, чтобы в цистерне появилась орава студентов — просто для компании. Обычно Конвей не любил столпотворений, особенно если это были стажеры, но сейчас он ощущал себя отрезанным от мира, особенно одиноким, лишенным друзей. Ощущение это было столь сильно, что даже испугало его. Он подумал, что все определенно указывает на необходимость беседы с психологом, хотя и необязательно с О'Марой.

Этот участок Госпиталя своей конструкцией напоминал порцию изогнутых и невообразимо перекрученных спагетти. Так, например, каждый коридор с атмосферой земного типа со всех сторон через определенные промежутки пересекали другие коридоры с иной атмосферой, давлением и температурой, как правило, смертельной для человека. Это было сделано затем, чтобы в случае срочной необходимости врач мог добраться до любого пациента в наикратчайшее время — мерить Госпиталь из конца в конец в заранее надетом защитном скафандре было и неудобно, и долго. Решили, что разумнее облачаться в скафандр соответствующего типа прямо у входа в палату каждого пациента, как это только что проделал Конвей.

Вспоминая географию этой секции Госпиталя, Конвей сообразил, что может срезать часть пути, если двинется заполненным водой коридором, ведущим в операционную чалдеров, выйдет через люк в хлорное отделение, поднимется на два этажа и окажется в метановой палате. Такой маршрут позволял ещё хоть немного побыть в теплой воде, а Конвея явно знобило.

В хлорном отделении мимо Конвея на своих колючих, мембрановидных отростках с шорохом прополз выздоравливающий илленсанин ПВСЖ, и Конвею вдруг отчаянно захотелось заговорить с ним — о чем угодно. Но он заставил себя пройти мимо.

Защитный скафандр для пребывания в метановой палате существ типа ДБДГ, был чем-то вроде этакого небольшого самодвижущегося танка. Изнутри в нем были установлены обогреватели, чтобы врач не замерз до смерти, а снаружи — охладители, чтобы излучаемое тепло не изжарило бедных пациентов; ведь для них даже ничтожнейшие дозы радиации или хотя бы светового излучения были смертельными. Конвей, например, понятия не имел, по какому принципу действует сканирующее устройство, которым он пользовался для обследования пациентов — это знали разве что помешанные на технике типы с нашивками инженеров, — но он был убежден, что устройство это работает не с помощью инфракрасных лучей — они были слишком горячими для его пациентов.

Неожиданно в его мыслях всплыла фамилия «Брайсон» — одна из двух, названных ему на случай неприятностей. О'Мара отпадал, а вот этот Брайсон…

Конвей никогда не встречал человека с такой фамилией, но, справившись у проходившего мимо тралтанина, выяснил, куда следует идти. Но дошел он только до двери с табличкой «Капитан Брайсон. Корпус мониторов. Капеллан», и рассерженный повернул обратно. Ещё один монитор! Теперь оставался лишь один человек, который мог бы ему помочь — доктор Маннон. Сначала стоит испробовать этот вариант.

Но когда Конвей нашел своего начальника, тот был запечатан в операционной для ЛСВО, где ассистировал хирургу-диагносту с Тралтана при очень сложной операции. Он поднялся на смотровую галерею и стал ждать, когда освободится Маннон.

Существо ЛСВО прибыло с планеты, обладающей плотной атмосферой и ничтожным притяжением. Оно было крылатым и исключительно хрупким, поэтому притяжение в операционной почти полностью отсутствовало, а хирурги были пристегнуты к своим местам вокруг операционного стола. Маленький ОТСБ, живущий в симбиозе со слоноподобным тралтанином, пристегнут не был, но его надежно держало над столом одно из вспомогательных щупалец хозяина. Конвей знал, что ОТСБ не может терять физический контакт со своим партнером более чем на несколько минут, не нанеся при этом тяжелую травму собственной психике. Несмотря на собственные неурядицы, Конвею стало интересно, и он сосредоточился на работе хирургов.

Часть пищевого тракта пациента была вскрыта, обнажив прилепившуюся к стенке рыхлую опухоль голубоватого цвета. Без физиологической мнемограммы ЛСВО Конвей не мог определить, было ли состояние пациента серьезным или нет, но технически операция была безусловно сложной. Об этом можно было судить по тому, как Маннон склонился над существом, и по плотно свитым в кольца бездействующим щупальцам тралтанина. Как и обычно, маленький ОТСБ с помощью густых зарослей своих щупалец толщиной с волосок, имеющих глаза и присоски на концах, выполнял исключительно тонкую исследовательскую работу — посылал подробнейшую визуальную информацию об операционном поле своему огромному хозяину, получая в ответ инструкции, основанные на этих данных.

У дока номер шесть диагност с Тралтана что-то горячо обсуждал с двумя мониторами. При виде столь дружелюбных взаимоотношений между высококлассным специалистом и каким-то жалким администратором Конвей испытал чувство неприязни, но тут же признался себе, что больше его уже ничто не удивит. Ещё два монитора сидели перед видеопанелью прямого обзора.

— Здравствуйте, доктор! — приветливо сказал один из них и кивнул на экран. — Они разгружаются у доков номер восемь, десять и одиннадцать. Теперь хватит работенки на всех.

Большая прозрачная панель являла собой внушительнее зрелище: Конвей ещё никогда не видел такого количества космолетов одновременно. Более тридцати серебристых игл — от десятиместных прогулочных яхт до гулливеровских транспортов Корпуса мониторов — медлительно перемещались по сложным траекториям вокруг друг друга в ожидании разрешения на пристыковку.

— Ну и мудреная эта работа, — заметил дежурный монитор.

Для того, чтобы надежно защитить корабль от космических тел, противометеоритные экраны устанавливались на расстоянии пяти миль — ещё дальше, если корабль был большим. Но космолеты находились буквально в сотне ярдов друг от друга, и единственной их защитой служило искусство пилотов. Для последних это было нелегким испытанием.