Эта невероятная история началась, когда Денни Ланнинг был еще совсем молод. В тот тихий апрельский вечер 1927 года ему едва исполнилось восемнадцать. Стройная фигура и тонкие черты лица юноши создавали впечатление хрупкости. Соломенно-желтые волосы были вечно растрепанны, а на лице играла застенчивая улыбка. Но в серых глазах в любой момент мог вспыхнуть упрямый огонек, а тонкое тело было жилистым и сильным.

В тот день Денни Ланнинг впервые столкнулся с тем, что в дальнейшем стало лейтмотивом этой истории, — с фантастическим контрастом между Обыденным и Невероятным.

Ланнинг заканчивал свой последний семестр в Гарварде и снимал квартиру вместе с тремя другими выпускниками. Все трое были немного старше его. Тощий и мрачный Уилмот Маклан специализировался в математике; все его внимание давно уже поглощала работа. Лаo Меньшан, надменный и сладкоречивый сын китайского мандарина, с головой окунулся в мир чудес современной техники. Оба приятеля были прекрасными ребятами, и Ланнинг отлично с ними ладил. Но ближе всего он сошелся с третьим соседом, рыжеволосым гигантом Барри Халлораном.

Стопроцентный американец Барри Халлоран был футбольным защитником и бойцом до мозга костей. Видимо, этот мятежный дух и роднил их с Ланнингом. Весной он заставил их бросить вызов небу — друзья занимались в летном клубе бостонского аэропорта.

Хоть Ланнинг и понимал, что уцелел только благодаря Летони, признательности к ней он не испытывал. Он оплакивал Барри Халлорана и думал о том, что мог предотвратить его гибель. Девушку Денни ни в чем не винил. Он даже в мыслях не допускал, чтобы это прекрасное испуганное создание хотело кому-нибудь зла. Трагедия лишь подтверждала реальность ее существования. И именно эта реальность помогла Ланнингу справиться со своим горем. Он надеялся, что Летони вернется. А ее загадочные предостережения и ожидание неведомых опасностей лишь сильнее раззадоривали юношу.

Но жизнь шла, а Летони все не появлялась. Трое приятелей окончили университет и разъехались. Лао Меньшан вернулся в Китай, спеша применить полученные знания на благо своей страны. Уил Маклан получил стипендию для занятий теоретической физикой в одном из европейских университетов.

А сам Ланнинг поехал военным корреспондентом в Никарагуа. Дядя Барри Халлорана всерьез предлагал ему заняться рекламой... Денни отказался. Он хотел убежать от самого себя, разорвать все связи с прошлым, чтобы избавиться наконец от сжигавшего душу беспокойства. Выход был только один — уехать. Забыть.

Но когда на борту маленького, груженного фруктами пароходика Ланнинг увидел Зорану, он понял, что забыть не удастся. Понял он и то, что никогда не сможет вырваться из этой ловушки, подстроенной ему судьбой в лабиринтах пространства-времени.

Денни Ланнинг не забыл фразу Летони о коридорах времени. Он нес свой фонарь по темному коридору, надеясь, что когда-нибудь увидит за углом знакомую светлую фигурку. Но годы оставались позади, а Летони не появлялась.

Не мог он забыть и Зорану. Несмотря на отвращение, которое вызывала у него безжалостность Воительницы — что-что, а этого она не смогла от него скрыть, — несмотря на предупреждение Летони, молодой человек все-таки грезил порой о прекрасной королеве Гирончи. Более того, в исходившей от нее опасности было что-то притягательное. Ланнинг страшился встречи с Зораной и одновременно желал ее.

Фонарь его все время освещал сцены войны. Ланнинг не терпел несправедливости и не мог оставаться в стороне, когда кто-то боролся за правое дело. Он побывал военным корреспондентом, летным инструктором, пилотом и военным советником на четырех континентах.

Слово в его понимании тоже было оружием. Как-то раз, лежа на больничной койке и ожидая, пока венские доктора убедят малоизученную африканскую амебу покинуть его пищеварительный тракт, Ланнинг даже написал роман. Это была утопия под названием «Дорога к рассвету» — роман о том, каким должен быть мир будущего.

Крылатая смерть снова воцарилась в воздухе. По всему городу выли сирены, предупреждая о «пей чи» — «летучих машинах». Перепуганный Шанхай погрузился во тьму, но там и сям уже расцветали яркие цветы разрывов. А на севере города, в Чапей, и на востоке, в доках Вангпу, падали первые японские бомбы.

Припадая на негнущуюся ногу, превращенную немецким снарядом в своеобразный барометр (всякий раз при перемене погоды колено начинало болеть), Ланнинг спешил через летное поле к шеренге древних самолетов. Аэродром находился к югу от города, в местечке под названием Люнгва. Ночной холод разогнал последние остатки сна, и Ланнинг только поеживался, прислушиваясь к перестрелке в небе.

Лао Меньшан уже стоял у машины, меланхолически покручивая на запястье наручные часы. В их экипаже он был стрелком. Увидев друга, Шан крикнул сквозь шум моторов:

— Наши командиры слишком самонадеянны. Мои часы остановились, когда упала первая бомба. Очень плохое предзнаменование.