Тем летом, когда Айзеку еще не было двенадцати, — тем летом, когда с неба стали падать звезды, — он обнаружил, что может различать стороны света с закрытыми глазами.

Айзек жил на окраине Великой Внутренней Пустыни, на материке под названием Экватория, на планете, соединенной с Землей непостижимой волей существ, которых называли гипотетиками. Люди присвоили этой планете множество возвышенных мифологических или сухо научных имен, но в обиходе она звалась попросту Новым Светом на всех ста с лишним земных языках, или опять же Экваторией — по названию самого густозаселенного континента. Все это Айзек знал от своих учителей.

Он жил в поселке, состоявшем из кирпичных и глинобитных строений, вдали от городов. Кроме него, ни одного ребенка в поселке больше не было. Люди, с которыми он жил, предпочитали селиться вдали от мира. Они были особенными, не такими, как все. В чем состояло их отличие, они затруднялись объяснить. Айзек тоже был особенным. Так ему часто говорили. Но самому ему не очень-то в это верилось. Он не чувствовал себя каким-то особенным. Скорее наоборот — самым что ни на есть обыкновенным.

Иногда взрослые, особенно доктор Двали и миссис Рэбка

[1]

, спрашивали, не одиноко ли ему. Нет, он не страдал от одиночества. Ему всегда было чем заняться: чтением, просмотром видеотеки. Он учился и усваивал знания в своем собственном ритме — размеренном и неторопливом. (Как он догадывался, это по каким-то причинам огорчало его наставников.) Книги, фильмы и уроки занимали все его время, а когда их почему-либо не было — оставался сам мир экваторианской пустыни. Мир, сделавшийся его безмолвным и бесстрастным другом: серо-зеленые и коричневые горы, обступавшие безводную равнину, вздыбленный ландшафт из скал и песка. Здесь мало что росло — дожди бывали только в начале весны, да и то нечасто. В сухих оврагах попадались непритязательные растения с прозаическими названиями: огурец бочковатый, вьюн кожистый. Во внутреннем дворе поселка были высажены образцы местной флоры — нахохлившиеся кактусы с фиолетовыми цветами, высоченные вечносерки, улавливающие влагу из воздуха, чьи соцветия напоминали паутину. Иногда старик по имени Радж поливал этот сад из помпы, труба которой уходила глубоко в землю. Воздух тогда наполнялся стойким запахом минерализованных вод, и он был слышен за километры. В дни полива горные землеройки принимались рыть норы под оградой и уморительно кувыркаться на плитках двора.

В начале того лета, когда Айзеку еще не было двенадцати, его дни текли умиротворенно-однообразно, как и все прежние годы. Но однажды это дремотное блаженство было нарушено появлением в поселке старушки, пришедшей из пустыни.

Днем 34-го августа Лиза Адамс направлялась к маленькому загородному аэродрому. Ее охватывали два чувства: неприкаянности и свободы.

Она сама не могла до конца разобраться в этом странном ощущении. Может, все дело в погоде? В конце августа в Экватории обычно стояла жара, порой невыносимая, а сейчас с моря дул прохладный ветерок, и небо было пронзительно-синим. Именно с таким небом у нее ассоциировалась Экватория — бездонным и словно более взаправдашним, чем задымленное и бледное небо Земли. Но такая погода держалась уже несколько недель. Просто сейчас она как нельзя более отвечала душевному состоянию Лизы.

«Наконец я свободна, — думала Лиза. — Свободна как пташка». Позади — замужество, только что вступившее в силу decree nisi

[3]

, глупость, которой удалось избежать… и предстоящая встреча с человеком, не будь которого, она бы повела себя куда глупее. Но за всем этим стояло и нечто гораздо большее. Болезненные нити, привязывающие будущее к прошлому, должны были вот-вот разорваться. Вопрос, столько лет мучивший ее, был теперь на грани разрешения. Это ее неприкаянность. Самая настоящая. Так бывало с ней, может, всего раз или два в жизни.

Освободившись от мужа, она поселилась в небольшой квартирке в южной части Порт-Магеллана. Прибрежные равнины были застроены фабриками и заняты фермерами, но часть побережья все же оставалась нетронутой. Выглядела она как степь, заросшая перистыми травами. Пойменные луга подступали к прибрежным горам. Еще задолго до аэродрома «Эранджи», куда она направлялась, в воздухе показались маленькие самолетики, спешащие туда и обратно. Длины полосы в «Эранджи» хватало только для частных винтовых самолетов. Все, что на ней могло приземлиться или с нее взлететь, относилось к одной из двух категорий: это либо хобби богачей, либо средство заработка для людей победнее. В «Эранджи» приезжали те, кому нужно было ненадолго снять ангар, слетать на экскурсию к ледникам, срочно добраться в какой-нибудь городишко вроде Костяной Бухты или Могилы Кубелика. Смышленые клиенты обращались к Турку Файндли: он специализировался на дешевых чартерных рейсах уже бог весть сколько и знал пожелания клиента еще до того, как они у того возникали.

Лиза однажды уже летала с Турком. Но сейчас она ехала к нему не за этим. Турк имел некое отношение к фотографии в коричневом конверте, что находилась у нее в бардачке.

За те десять лет, что Турк провел в Экватории, он тоже не видел ничего подобного.

Но вообще-то, так всегда и бывало здесь. Новый Свет то и дело напоминал, что ты не на Земле. Здесь все было по-другому. Выражение «тут тебе не Канзас» вошло в поговорку, и наверняка на других языках тоже существовали подобные поговорки. Тут тебе не Москва, тут тебе не Шанхай, тут тебе не Момбаса.

— Как по-твоему, это может быть опасно? — спросила Лиза.

Ресторанная публика, очевидно, придерживалась именно такого мнения. Посетители спешили расплатиться с плохо скрываемой нервозностью, и разъезжались. Не прошло и нескольких минут, как в мощеном досками дворике остались только несколько смельчаков.

— Хочешь уехать? — спросил Турк.

Лиза подобрала ему халат размером побольше, чтобы он смог его натянуть, и предложила постирать одежду — вдруг остатки пыли на ней все-таки ядовиты. Потом настал ее черед отправиться в душ. Когда она принялась мыть голову, вокруг сливного отверстия образовалась серая лужица.

Дурное предзнаменование, подумала она. Может, пепел так и не прекратит падать, пока не погребет под собой весь Порт-Магеллан, как Помпею. Она стояла под душем, пока в слив не потекла чистая вода.

Зато время, что она была в ванной, дважды выключался свет.

Электросеть в Порт-Магеллане была до сих пор довольно допотопной. Наверняка трансформаторам немного нужно, чтобы выйти из строя. Она попыталась представить себе, что будет, если «шторм» — как это назвали по телевизору — продлится еще день, два или больше. Погрузившийся в темноту город. Спасательные корабли ООН, прибывающие в гавань. Солдаты, эвакуирующие выживших… Лучше о таком не думать.

Она надела свежую рубашку и джинсы и вернулась к Турку. Свет пока горел. В ее старом фланелевом халате Турк выглядел очень сконфуженным и чертовски привлекательным.

Пыль отступала, уступая место серому дневному свету, а к вечеру перестала падать совсем.

В городе по-прежнему стояла зловещая тишина. Ее нарушал только рокот землеуборочной техники — машины трудились без устали, расчищая улицы от пепла. Где именно шли работы, нетрудно было угадать по густым волнам пыли, столбам серого мокрого месива и фонтанам брызг морской воды, вздымающимся над скоплениями домов и лачуг, магазинов, офисных зданий, рекламных щитов, — в город уже протянули водомагистрали из бухты. Вымершая страна. Тем не менее на улицах попадались люди — в масках, платках и банданах, повязанных на лицо, — пробирающиеся среди потоков воды и грязи. Их явно не волновал свой внешний вид. Они выглядели как массовка в фильме катастроф. Человек в перепачканной дишдаше

[7]

с полчаса уже стоял перед закрытым арабским бакалейным магазином на противоположной стороне улицы, куря сигарету за сигаретой и глядя на небо.

— Турк, как ты думаешь, этого больше не будет? — спросила Лиза.

Что он мог на это ответить?.. Она ведь ждала от него не столько правды, сколько утешения.

— Сейчас — наверное, нет.