В дверь каюты ещё раз постучали.

– Господин санса, вам радиограмма!

Поднявшись с небольшой лежанки у стены, человек в форме офицера военной разведки императорской армии открыл дверь и взял протянутый ему лист бумаги. Прочитав радиограмму, он быстро привёл себя в порядок, надел тёплую кожаную куртку с лисьим воротником и поспешил на «мостик» для встречи с капитаном.

Транспортное судно военно-морских сил Японии «Ройё-Мару», сопровождаемое фрегатом-эсминцем «Ишигаки», приближалось к конечной точке своего маршрута – острову Матуа. Там находился гарнизон под командованием полковника Уэда, который напрямую подчинялся Токио, минуя командование Северной группировкой.

Такэо Куроки (так звали офицера, получившего радиограмму) поднялся на мостик и поприветствовал командира корабля. После этого он взял в руки бинокль и попытался рассмотреть очертания острова. Низкая облачность и небольшой туман не позволяли сделать этого. Тогда он повернулся к командиру судна и тоном, не требующим возражений, произнёс:

Главнокомандующий филиппинской группировкой Томоюки Ямасита после двухчасового совещания в своей ставке остался наедине с начальником штаба полковником

[6]

Муто Акиро. Им предстояло обсудить детали секретной операции, порученной ему в Токио несколько месяцев назад. Тогда генерал Ямасита был отозван из Квантунской армии в Юго-Восточную Азию для организации секретной доставки в Японию золота и других ценностей, хранившихся в форте Сантьяго в Маниле.

Пока дежурный офицер-ординарец готовил для них зеленый чай, взбивая бамбуковой метелочкой заваренную чайную пудру, главнокомандующий погрузился в воспоминания.

Все началось ранней весной 1944 года, когда Ямасита из Маньчжурии был вызван в Токио для встречи с министром торговли и промышленности Нобусукэ Киси. Это было для него полной неожиданностью. Как начальник штаба действующей Квантунской армии Ямасита не представлял, для чего с ним хочет встретиться гражданский министр.

Карьеру военного он начал в далеком девятнадцатом году в Германии в должности военного атташе. За время службы Ямасита неоднократно проявлял храбрость и верность самурайским традициям. Он слыл строгим последователем кодекса бусидо

[7]

и был известен неподкупностью и независимостью от политических и финансовых кругов империи. Поэтому приглашение министра сильно насторожило генерала.

Куроки Такэо уже двадцать часов находился в Токио. С военного аэродрома он сразу же прибыл в генеральный штаб и доложил о результатах операции по сопровождению секретного груза. После подробного изложения всех деталей операции и сообщения плана места сокрытия груза майор по требованию командования написал рапорт об обстоятельствах гибели четырёх офицеров министерства финансов, прикомандированных к нему.

По этому же поводу с Такэо лично беседовал начальник особого отдела генерального штаба. Это был невысокий плотный мужчина с гладко выбритым черепом и умными, проницательными глазами. Он долго и внимательно читал объяснения майора, затем, отложив в сторону рапорт, ещё долго переспрашивал его, уточняя некоторые детали. После нескольких часов беседы, походившей на допрос, Такэо чувствовал себя очень усталым. Наконец начальник разрешил ему выйти в туалет.

Когда майор вернулся, хозяин кабинета разговаривал с кем-то по телефону, постоянно кивая головой. Такэо хотел выйти за дверь до окончания разговора, но генерал-лейтенант показал ему на стул перед столом. Когда майор сел, начальник положил трубку на чёрный телефонный аппарат и, внимательно посмотрев на Такэо, произнёс:

– Завтра в десять часов вас доставят в министерство финансов. Министр лично хочет выслушать обстоятельства гибели своих подчинённых.

Вертолёт пограничных войск, сделав разворот над Охотским морем, стал медленно снижаться на площадку, расположенную в устье небольшой речки. Из иллюминатора было хорошо видно, как в клубах снежной пыли к вертолёту бежали пограничники в смешных шапках-ушанках. У этих шапок «уши» были длинные, как у собаки породы бассет. Зато, когда эти уши развязывались и опускались вниз, они полностью закрывали шею, спасая от сильных ветров.

Вертолёт на мгновенье застыл над площадкой и, немного раскачиваясь, начал медленно опускаться. Снежная пыль стала клубиться ещё гуще и быстрее, из-за чего сержанту, прижавшемуся щекой к иллюминатору, почти ничего не было видно.

«Ну, вот и край земли», – подумал сержант. Через несколько секунд шасси вертолёта пробили толстый наст снега и упёрлись в промерзшую землю. Лопасти, сбавив обороты, перешли на свист, и снежная пыль начала рассеиваться. Из кабины вертолёта вышел один из лётчиков и, навалившись на механизм фиксации двери, с силой открыл её. Холодный воздух ворвался в пассажирский отсек вместе с клубами снежной пыли, отчего сержанту захотелось немедленно покинуть вертолёт.

Это желание не покидало его на протяжении всего полёта с того самого момента, как только он сел в вертолет в Северо-Курильске. Особенно страшно было находиться на борту, когда вертолет, обогнув оконечность острова Парамушир, полетел над Четвёртым Курильским проливом. Осознание того, что под тобой безбрежный океан и в случае падения в эти свинцовые воды шанс остаться в живых равен нулю, делало пребывание на борту «вертушки» невыносимым. От мысли, что в случае падения от тебя буквально ничего не останется, становилось не по себе.

В апартаментах пятизвёздочной гостиницы «Шангри-ла», находящейся в самом центре Манилы, неторопливо беседовали двое мужчин. Терпкий дым дорогих сигар витал в воздухе, смешиваясь с приятными оттенками легкого аромата виски «Джек Дэниелс». Хотя за окном столбик термометра показывал +29 градусов, в номере было прохладно: кондиционер великолепно справлялся с жарой. Один мужчина, на вид немного моложе другого, поднялся из мягкого кресла и подошёл к небольшому столику, на котором стоял телефон. Взяв трубку, он повернулся к своему собеседнику.

– Дэн, я, пожалуй, закажу нам ужин в номер. Какую кухню ты предпочитаешь?

– На твой вкус, Чарльз.

Сделав заказ, Чарльз МакДуглас вернулся в кресло и продолжил разговор с Дэном Фаррелом.

– Равняйсь! Смирно!

В комнате дежурного по заставе старший лейтенант Володин отдавал приказ пограничному наряду.

– Старший сержант Иваненков!

– Я!

Радиолокационная станция «Дон» равномерно гудела уже второй час, выдавая в пространство мощное СВЧ-излучение. На небольшом круглом экране постоянно вращающаяся развертка высвечивала ярко-зеленые очертания прибрежной линии и неясные сполохи в Охотском море. Контролируемая заставой акватория была абсолютно чистой. Умелов сидел за небольшим столом у выхода из помещения ПТН.

[32]

На столе стоял армейский телефон и планшет с изображением Онекотана и Охотского моря. Посмотрев на часы, сержант вздохнул: стрелки циферблата показывали только час ночи. До конца дежурства было ещё долгих пять часов.

– Пойду, посмотрю, что там дизелисты делают, – громко сказал Олег сидевшему напротив экрана станции рядовому Карабанову, пытаясь перекричать её гул. Тот кивнул сержанту в ответ.

Умелов вышел на улицу. В воздухе ощущалось наступление весны. Со стороны сопок слабо дул теплый ветер. Море было спокойным. Снег, еще пару недель назад покрывавший весь остров, оставался только в глубоких лощинах.

В десяти метрах от ПТН стояло одноэтажное здание дизельной электростанции. За ним начиналась тропа, ведущая к зданию заставы, которое сейчас выделялось из темноты в свете двух уличных фонарей. Рядом с заставой медленно двигался силуэт часового. Увидев эту картину, сержант почувствовал, как к горлу подкатил неприятный комок обиды. Он вспомнил, как три недели назад, когда он был в пограничном наряде «ночным часовым», его «снял» начальник заставы Володин. Для старшего лейтенанта, служившего на острове уже третий год, было своеобразной забавой устраивать такие неожиданные проверки несения службы. То, что он сделал с Умеловым, называлось «снять часового». Самым обидным было то, что на следующий день Володин сообщил об этом на построении.

В спортивном зале тренировочной базы шел спарринг-бой. Двое бородатых мужчин, облаченных в защитную униформу, отрабатывали приемы боевого самбо. В зал вошел еще один военный с бородой, одетый в такую же униформу. Хлопнув в ладоши, он громко прокричал.

– Все, закончили тренировку. Бегом в душ. Через час приезжает начальство из Особого отдела для инструктажа.

Тренирующиеся коротко обнялись, как полагается после спарринг-боя, и отправились в душевое отделение приводить себя в порядок.

Через тридцать минут они стояли в кабинете своего непосредственного начальника – командира специальной разведгруппы подполковника Исаева.